Он звонил ей вечером заказать несколько грамм любви.
Он звонил ей вечером заказать несколько грамм любви.
Она резко отвечала: “жди “
и шла накручивать бигуди.
Каждое утро она искала у него чулки
и раскиданную одежду.
Без надежды оставаясь с ней,
он не хмурил никогда бровей.
Шел опустошенный пить на бродвей
и писал ей пьяные смс-ки.
Она плотно закрывала занавески и,
продумывая планы мести,
приходила к нему по вечерам,
спрашивала, как у него дела.
И рассказывала,
чем жила и где была,
и с кем бывала вместе.
Это резало его ножом по груди,
как накручивала она бигуди.
Приезжала через два часа,
чтоб его разбудить своим голосом едким, резким,
чтоб рассказывать с кем в постели была и
какая с ними была суета,
и какими же глупыми были его смс-ки.
Каждый раз, повторяя вечерние ей звонки,
запирался на все замки,
ставил рюмки на стол,
пил с одной и выл от тоски,
пока она надевала кружевные свои чулки
и накручивала бигуди.
а он медленно выходил в окно,
постепенно, задумчиво, как в кино,
оставлял недопитым красное сухое вино
и писал смс "мне уже все равно".
Она, постояв в подъезде,
открывала его дверь ключом
и с порога рассказывала горячо,
как ей встретился старый друг,
и как было с ним хорошо,
но конечно же все прошло.
Находила рюмки и открытое им вино,
и раскрытое настежь зимой окно,
и вибрировало в кармане, как же ему все равно.
вот оно
тело, грустно лежащее на снегу.
И она шептала, как же я так могу.
Шла по дому,
допивала его вино,
вспоминала о том, что ему все равно.
Закрывала открытое настежь зимой окно.
Вызывала скорую и молча плелась домой,
оставаясь ненужной
и совсем одной.
Она резко отвечала: “жди “
и шла накручивать бигуди.
Каждое утро она искала у него чулки
и раскиданную одежду.
Без надежды оставаясь с ней,
он не хмурил никогда бровей.
Шел опустошенный пить на бродвей
и писал ей пьяные смс-ки.
Она плотно закрывала занавески и,
продумывая планы мести,
приходила к нему по вечерам,
спрашивала, как у него дела.
И рассказывала,
чем жила и где была,
и с кем бывала вместе.
Это резало его ножом по груди,
как накручивала она бигуди.
Приезжала через два часа,
чтоб его разбудить своим голосом едким, резким,
чтоб рассказывать с кем в постели была и
какая с ними была суета,
и какими же глупыми были его смс-ки.
Каждый раз, повторяя вечерние ей звонки,
запирался на все замки,
ставил рюмки на стол,
пил с одной и выл от тоски,
пока она надевала кружевные свои чулки
и накручивала бигуди.
а он медленно выходил в окно,
постепенно, задумчиво, как в кино,
оставлял недопитым красное сухое вино
и писал смс "мне уже все равно".
Она, постояв в подъезде,
открывала его дверь ключом
и с порога рассказывала горячо,
как ей встретился старый друг,
и как было с ним хорошо,
но конечно же все прошло.
Находила рюмки и открытое им вино,
и раскрытое настежь зимой окно,
и вибрировало в кармане, как же ему все равно.
вот оно
тело, грустно лежащее на снегу.
И она шептала, как же я так могу.
Шла по дому,
допивала его вино,
вспоминала о том, что ему все равно.
Закрывала открытое настежь зимой окно.
Вызывала скорую и молча плелась домой,
оставаясь ненужной
и совсем одной.
