Спишь ты
Выжжено всё, что когда–то цвело
И не собрать – только пепел и холод.
Белая птица с пробитым крылом,
Птица печали спустилась на город…
Замерло всё в ожидании весны,
Остановилось на стрелке двенадцать…
И пролетают тревожные сны.
Что же за сны тебе, милая, снятся?!
Милая спит, но тревожно стучит
Сердце любимой… согреть бы, наверно…
Это судьба моя горестно спит,
Спит тяжело, долго спит и безмерно.
Этой весны не дождаться никак, -
Что–то она не спешит просыпаться.
А в уголке рядом с нею чудак;
Что чудаку – больше нечем заняться?
Вот и по кругу; размеренно, в такт
Время бежит, оставляя пробелы…
И просыпается вечный дурак, -
Снова он песенки пишет несмело.
Пишет и пишет судьба на ветру,
На леденяще – пронзительном поле.
Поле то - ясное… лишь поутру.
Горе то – горькое, с радостью, что ли…
Спи, дорогая, укрывшись тепло.
Спи, золотая, пока не проснёшься.
Думы на плечи легли тяжело.
Спишь ты… и дышишь, и тихо смеёшься…
И не собрать – только пепел и холод.
Белая птица с пробитым крылом,
Птица печали спустилась на город…
Замерло всё в ожидании весны,
Остановилось на стрелке двенадцать…
И пролетают тревожные сны.
Что же за сны тебе, милая, снятся?!
Милая спит, но тревожно стучит
Сердце любимой… согреть бы, наверно…
Это судьба моя горестно спит,
Спит тяжело, долго спит и безмерно.
Этой весны не дождаться никак, -
Что–то она не спешит просыпаться.
А в уголке рядом с нею чудак;
Что чудаку – больше нечем заняться?
Вот и по кругу; размеренно, в такт
Время бежит, оставляя пробелы…
И просыпается вечный дурак, -
Снова он песенки пишет несмело.
Пишет и пишет судьба на ветру,
На леденяще – пронзительном поле.
Поле то - ясное… лишь поутру.
Горе то – горькое, с радостью, что ли…
Спи, дорогая, укрывшись тепло.
Спи, золотая, пока не проснёшься.
Думы на плечи легли тяжело.
Спишь ты… и дышишь, и тихо смеёшься…