Павлу Солодухину

ПАВЛУ СОЛОДУХИНУ

 

В поэзии я с детства не был пешкой,

Но шёл, нигде об этом не звеня.

И в переписке сайтовской неспешной

Узнал вдруг, не без радости утешной,

Что ты готов учиться у меня.

 

Бесхитростным, прямым, открытым текстом

Ты заявил, что посреди холмов

Кажусь я в интернете Эверестом

Поэм напластованьем и стихов.

 

Допустим, с Эверестом слишком громко.

Но где она, давай определим,

Меж гениальным и отличным кромка?

Она лишь — меж хорошим и плохим.

 

И я, своё российское значенье

Оценивая проще и скромней,

Согласен всё же с мыслью про ученье

У скромной музы песенной моей.

 

Но тут же я всю сложность и представил

Старательного, но ученика,

Не знающего тонкостей и правил

Сложнейшего на свете языка.

 

Что русский наш язык ушёл корнями

В те ангельско-адамовские дни,

Не нам, наверно, сомневаться с вами,

Российские сподвижники мои.

 

Переберите все наречья мира

И даже соберите в общий ком,

Всё будет слабо, пустовато, сиро

В сравненье с нашим русским языком.

 

Здесь каждый звук, и каждый слог, и слово,

Пришедшие из дальней той дали, —

И красота, и жизни всей основа,

И единенье неба и земли.

 

И нужен пушкинский всесильный разум

И, может даже, более того,

Чтоб охватить явленье это разом

И мощью духа чувствовать его.

 

Их единицы, справедливы будем,

Кто в слове пушкинских достиг высот.

Иван Тургенев. Безусловно, Бунин.

Едва ли кто-то больше назовёт.

 

Все остальные — гении, таланты,

Про графоманов мы не говорим,

Не очень в знанье истин тороваты,

Не шибко дружат с языком родным.

 

Причины разные. Одна из многих,

Что будущие русские певцы

Полжизни провели в чужих отрогах,

В чужих полях, где жили их отцы.

 

И даже если в тех местах по-русски

Неплохо говорили, всё равно

Ошибочным был русский, плоским, узким,

Как жёсткие костяшки домино.

 

Попробуй проявиться на таковском

Как сочинитель прозы, как поэт,

И засветись в издательстве московском,

Уж то-то насмешишь высокий свет!

 

А мы припомним, как великий Гоголь

Прозаика карьеру начинал.

Над русским он работал страшно много —

Поскольку здесь никем себя считал.

 

И не могло чудеснее случиться —

Законам ангельского языка

Бог дал ему у Пушкина учиться,

У первого в России знатока.

 

Но и тогда, когда нашёл он силы

Диканькой о таланте заявить,

Его шедевры мяло и косило

По-русски неуменье говорить.

 

Внутри фантазии необоримой,

Наполненной обилием красот,

Зияли чернотой непримиримой

Провалы стилистических болот.

 

Но Пушкин благороден: «Слава Богу!

Мы автору прощаем все его

Неровности, неправильности слога

За явного таланта торжество.

 

Нас радуют писателя задатки.

Из гоголевских новых повестей

Уходят все былые недостатки.

Он к высшей точке движется своей».

 

Вот Пушкин! Говоря о поздней прозе

Судьбою данного ученика

Он предсказал, при нашем-то склерозе,

Чистейший образец на все века.

 

Так значит, может что-то получиться,

К начальной нашей теме нисходя,

Когда привыкнешь каждый день учиться,

Себя ни малой капли не щадя.

 

Но тут, мой друг, такая закорюка.

У нас — не гениев — иная жизнь.

Учиться нам усердно друг у друга,

Едва ли что-то даст, хоть заучись.

 

Ну да, у Пушкина я научился

Строке напевной, рифме. Может быть,

Немного мыслить. Научился чисто

В тетрадь особую переносить,

Что удавалось тайно сочинить.

 

И всё. А остальное мглой покрыто.

Я даже толком оценить не мог

То, что читал. Прочту. И шито-крыто.

А хорошо ли это — знает бог.

 

В те дни я был пленён «Войной и миром».

Считал: роман — громада из громад.

Лишь потому, что над моим кумиром

Иронизировали все подряд.

 

Что там читать? Сплошные переводы

С французского на русский. Глупый бред

О том, зачем войну ведут народы,

Которая приносит столько бед.

 

Потом я понял: да, и это тоже

До отвращенья портило роман.

Но было там страшнее бездорожье —

Ужасный стилистический дурман.

 

Там нет страницы, где б незнанье правил

Российской речи не давало знать

Нам о себе. А я-то это славил.

А я-то брался это защищать.

 

Но предстояли годы изученья

Стилистики, в которой наша речь

Небесное вбирала освященье,

Чтоб правильным потоком в жизни течь.

 

Однако речевых законов знанье

Нас не спасает, уж поверь, мой друг,

От стихотворного перевиранья

Словесных истин, позабытых вдруг.

 

И если ты в моём неловком тексте

Почувствуешь огрешность за строкой,

Подумай так о друге-Эвересте:

Мол, Эверест он, да, видать, плохой.

 

Ефремов, мол, он далеко не Пушкин,

Того и жди какой-нибудь подвох.

Уж лучше Пушкина бери на мушку,

Ну, а Ефремов так — для ловли блох.

 

1.04.16 г.

Иконы Божией Матери «Умиление»