Вечный всадник

Так свежий островок безвредно
средь зыбей
Цветет на влажной их пустыне
Лермонтов

I

Окно опять!
И спрыгивает снова
Он прямо в сад. И смотрит, присмирев,
На повороты горного витого
Пути в горах, за купами дерев

Конь под седлом уже стоит под дубом,
Но медлит О Н, лишь — руку на седло...
Нисходит вечер, верный тайным думам
Коня и дуб в одно пятно свело.

Последний отблеск тлел за серым вязом
(Тропа в горах как выроненный бич.)
Последний луч ответствовал отказом
Прошенью снизу: высшее постичь.

Прислушиваюсь к отголоскам странным
То, что Е М У, носителю огня,
Что гению казалось несказанным,
Тем несказанней станет для меня

Пытливой мыслью вечность атакуя,
Посмотришь — разбегаются слова...
Как те минуты рассказать могу я?
Их даже О Н улавливал едва!

Но если что неведомое
Мне
Так явственно в одном и том же снится
Упорно повторяющемся сне —
Так, значит, это было.
Не сложиться
(Хотя не знаю, где и как давно),
Не быть на свете
не могло оно.

II

...Мне этот образ сердце жжет.
Но в грусти он своей — бесценен!
И свеж, и черен горизонт,
Когда Печорин иль Арбенин,
В надежде муку побороть,
Напрашиваются на беды,
Штурмуя все этапы.
Вплоть
До полной (пирровой!) победы.

Ах, в каждом сердце есть мотив:
Неисцелимая досада.
Не допустить! Но, допустив,
Уж донести до смерти надо
Ее, как верную змею
(Что не уйдет — запомнит ласку!),
И оторвать — лишь на краю!—
Ее от раны, как повязку
Чудовищную... Ибо тот,

Кто средний путь предпочитает,
Кто боль в зачатке не убьет
И воспитать не воспитает,—
Тот будет жизнь по пустякам
Пинать в ожесточенье праздном,
Слепой к ее бесценным снам,
Но не глухой к ее соблазнам.

Спроси: а удался ль ему
Побег из внутреннего ада?
Скажи: кто принял бой, тому
Неверных радостей не надо.
Он ищет заповедный скит,
Где мысль и действие едины,
Где темный дуб распространит
Свои права на полдолины,

В пути приют скитальцу даст,
Стрелу грозы обезударит,
В ночи
Рассвета первый пласт
Вершиной чуткою нашарит.
И, позабытое дотоль,
Там снова детство будет сниться,
И невоспитанная боль
Веленьям чести подчинится.

III

За воздушной оторопью радости
Волок туч — надбровными изломами...
После долгой влажной в веках тяжести —
Избавленье — с молниями-громами.

После дымки, дымки ослепления,—
Блеск разрыва — бомба узнавания.
Вдох гражданственности,
выдох музыки —
Гнева с грустию чередование.

После пылких грез, восторга, трепета —
Взгляд поднять чугунно-вопросительный,
Рассмеяться беспардонным хохотом
Над мечтой единственной, спасительной!

После иноходи
в горы опрометью
Улетает всадник
в ночи;
Гневной проповедью,
жаркой отповедью
Строчек скачущих плачут
лучи...
Шум грозовый ив да чинар
По бокам, в ущельях-котлах...
Заштрихован не дочерна,
Путь кремнистый светит
впотьмах.

А внизу, в долине ночной,
Карнавальных масок разброд.
(Иронично так
за спиной
Мокрой шевельнул бахромой
Золотых огней разворот!)

Вот копыта стали слышней,
Черный грог зевнул,
и уже,
Вея изнизу,
до ушей
Музыка слабей достает...

А туман набирает мощь,
Подымается в полный рост!
Сколько свежести
между масок и звезд
Уместила синяя
ночь!
Выше, выше вьется тропа,
Камни в росах чище, белей...
И уходит складка со лба
С тенью ветра
в верх тополей...

___________

...Царский зрак объехав по закраинам,
Слава утвердилась и усилилась.
Как звонка ты, бронзовая статуя!—
Из одних рукоплесканий вылилась!

Но чем громче гомон почитания,
Чем звончее бронза пьедестальная,
Тем уклончивей,
тем неразборчивей
Имя дольное,
фигура дальняя;
Тем суровее, тем несговорчивей
Чистая душа, душа печальная.