Безумец

Под синим вечерним простором небес,

Под кружевом желтого клена

Блуждал между листьев не ангел, не бес,

Блуждал безнадежно влюбленный.

 

Ему бы, безумцу, в палате пустой

Пилюлям недуг свой доверить,

А он все бродил и опавшей листвой

Свое мог безумие мерить. 

 

Прознали. Распяли на белых стенах,

Спасибо, хоть в сад выпускают.

И в топке пылает его альманах,

И что-то в еду подсыпают.

 

Кем был он? Из сотни обычный больной.

Профессору до него ль дело?

Не буйствует, не нарушает покой,

По саду гуляет несмело. 

 

Скалой подоконник явился ему,

Он сиживал долго и далью

Играли туманы. Он видел сквозь тьму

Перо ее шляпки с вуалью. 

 

Он видел прохожих, измученных мглой,

Как ветер их слезы хватает.

Покорно травился бредовой мечтой,

А доктор все не отпускает…

 

Еще видел ветки, покрытые мхом

Да листья, летящие книзу.

Пусть в золоте тленном и садик, и дом,

Пусть ворон сидит на карнизе.

 

Ему бы писать, как сойдет с небес снег,

Как в пышном осеннем тумане,

Себе, наконец-то, устроит побег,

Оставив долги за замками. 

 

Писать бы о ней, о владычице снов,

Играющей боль и разлуку.

Пера не дают, только морфий готов:

- Подайте сестре Вашу руку.

 

Ах, знал бы он раньше, что в клинику душ

За грех занедужить богиней

Схоронит его ее любящий муж

В листву. В сумасшествие. В иней.

 

За жар ее сердца, за блеск ее глаз,

За строгость и страсть без возврата

Он платит прилежно. Ему в темный час

Эфиром нальется палата.

 

Уткнется в подушку. Не видеть, не знать

Судьбы своей гиблое чувство.

Он все уже понял, и как не понять: 

Залечивать - тоже искусство.

 

Банкнотой помечен его приговор,

Все сделано гладко и чисто.

Залили любви неуемной костер,

И он уже стал морфинистом.

 

И впрыснут отраву, поблекнет тоска,

По венам покой разольется…

Дорогами бреда, потупив глаза,

К богине с повинной вернется.

 

Вернется. Ему она будет блистать,

Как то полагалось актрисе.

И будет их осень небрежно ласкать,

Да ворон сидеть на карнизе…