ПРОСЫПАЕТСЯ МАТУШКА РУСЬ. Глава 11

ПРОСЫПАЕТСЯ МАТУШКА РУСЬ

 

Сквозь вихри веков

 

Эпическое повествование

 

Название главы:

ЧТО ВЫ ОТВЕТИТЕ, ЗЕМНЫЕ БОГИ?

 

 

ЯНВАРЬ

 

Послания родным и друзьям

 

Сестре Татьяне

 

Я появлялся, как ангел смерти,

С фонарем и револьвером,

окруженный

Четырьмя матросами с броненосца...

 

Эдуард Багрицкий.

«Февраль».

 

Ну, слава Богу!

Спала с плеч гора,

Величиной не меньше Самохвала,

С которого сибирский богатырь,

Пустив коня, хотел над Енисеем

Стрелою пронестись и опуститься

На противоположном берегу.

Понятно, гордая его затея

Закончилась печально -

он разбился.

Но с плеч моих угрюмый Самохвал

И впрямь обрушился.

И слава Богу!

 

Уж я не знал, что, право, и подумать

О том, что ты надолго замолчала,

Сестра моя родная, свет-Татьяна...

Тогда в письме ты попросила денег,

Мол, надо сына на ноги поставить,

Пришедшего недавно из тюрьмы;

А я довольно холодно ответил,

Что денег про запас, увы, не держим,

И сами кое-как концы с концами

Натужно сводим;

но у вас вовсю

Пойдут дела; соскучившись по воле

И по работе, Юрка, сын твой блудный,

За ум возьмётся, – вот и заживёте,

И всё у вас пойдет, как у людей.

 

Нет, нет! я не кривил тогда душою:

Нас тоже время крепко подкосило –

За прошлое за наше трудолюбье

Богато одарило государство

Не пенсиями, а лишь тенью пенсий,

Которых и на хлеб с водой не хватит;

И вот под старость лет, уже больные,

Мы тянем лямку из последних сил;

Вот-вот и сляжем на краю дороги,

Как полегли родители когда-то...

 

Не знаю, что с тобой тогда случилось.

То ли обидел мой отказ прямой;

То ли в проделки Юркины шальные

Была вовлечена ты ненароком;

А может, снова по тропе наклонной,

Такой опасной и такой весёлой,

Ты гордо и отчаянно пошла...

 

Гадать не буду.

Только дни за днями,

Недели за неделями тянулись,

И вот уж месяцы свой счет открыли,

Томительный и тяжкий,

и уж годом

Жестокое молчанье обернулось, –

Но не было письма.

 

Сначала зло

Мои смутило чувства,

и упрямо

Я говорил себе: «Ну что же, ладно!

Не пишешь ты, и я писать не буду.

Мы тоже по-ефремовски горды.

Не хочешь ровною идти дорогой,

Ну и не надо. Я тянуть не стану.

Сама себе лишь этим навредишь...»

 

Но как-то ночью,

в час глухой и смутный,

Мне голос был,

бесстрастный, ровный, чёткий;

Из пустоты космической, вселенской

Он произнес всего одну лишь фразу:

«Татьяна умерла».

И я проснулся.

Прошёл к столу и, голову руками

Тревожно охватив, сидел и думал,

И уж восток забрезжил за окном.

 

Так неужели это вещий голос?

Не шутка сатаны? Не бред больного?

Не выраженье внутренней боязни,

Твоим, сестра, молчанием рожденной? –

Тогда я самый жалкий человек,

С той частью мира связи потерявший,

Где в первый раз заплакал, засмеялся

И строчки первые свои придумал!..

Тогда я самый в мире одинокий,

Росток последний на отцовской ветке,

Последний лист, не сорванный ветрами,

Но этой злой минуты скорбно ждущий...

 

Не может быть!

Ведь я тогда пропал!

Ведь, право, больше некому мне будет

Письмо домой отправить,

а в письме –

Как нашу шалость давнюю –

припомнить

Стихи о карлике ночном,

что вылез

В притихшей детской спаленке

однажды

И маятник рукой остановил.

Кому же я теперь их прочитаю,

И кто поймет их тайный смысл,

который

Так славно заставлял нас улыбаться?...

 

С тех пор каким-то странным ожиданьем

Вся жизнь моя наполнилась земная.

Я страшных ждал вестей.

И даже в розыск

Хотел послать запрос.

И неотступно

Беспомощная мысль меня точила:

Когда бы не семья да не болезни,

Так и ушёл бы с палкой и сумой...

 

Но слава Богу!

К Рождеству Христову,

В один из дней, воистину чудесных,

Когда ягненком, только что рождённым

И вылизанным ласково овечкой,

Тепло и радостно сияло солнце, –

Разрушив между нами отчужденье,

Пришло твое письмо, сестра.

И сразу

Я понял, что простил Отец Небесный

Мою закоренелую гордыню –

Ругать тебя за быт твой непутёвый,

За то, что мужу столько зла прощала,

За то, что много позволяла сыну,

За то, что не легла дорога к храму,

А всё у винной лавки застревала.

Не знаю я, за что,

но выходило –

Простил меня в тот славный день

Господь.

 

В своем письме

на двух страничках школьных

Ты с Новым годом родичей уральских

Поздравила, и с Рождеством Христовым,

И счастья со здоровьем пожелала,

И за свое двухлетнее молчанье

Прощенье попросила у меня.

А я уж и простил тебя, сестрица!

Куда-то все обиды подевались,

И мнительности словно не бывало,

И обозлённость горькая прошла.

И что за важность все мои тревоги,

Когда по-ученически выводишь

Ты крупные размашистые буквы,

И так уже забыто и знакомо

По синим линиям бегут слова...

 

Ты пишешь, год назад, уже за драку,

Тебя от чьей-то наглости спасая,

Вновь Юрка срок тюремный заработал

И где-то мёрзнет в северных снегах.

 

Ты пишешь,

что недавно тетя Аня,

Жена известного в округе Гоши,

Того, что звали все Победоносцем,

Вдруг заболела, потеряла память

И в мир иной ушла,

не узнавая

Ни близких, ни знакомых, ни родных.

 

Ты пишешь,

что с работой так же плохо,

Как было раньше, а быть может, хуже.

Совхозы, что давным-давно распались,

Скупили узкоглазые корейцы,

И вы теперь на этих на корейцев

Должны почти бесплатно спины гнуть.

 

Ах, Таня, Таня! как это знакомо!

Какая надоевшая картина!

Всё тот же самый Самохвал угрюмый

И самозваный витязь на коне,

Вдруг захотевший враз, единым махом

Перемахнуть через поток бурливый

И, как по мановенью, оказаться

На противоположном берегу.

 

Тот Самохвал, – увы, Россия наша,

А самозванец-витязь – наши власти,

А берег – недоступный коммунизм.

Вот все мы и упали, и разбились,

И боль свою печально доживаем,

И всё никак не можем догадаться,

Кого бы в этом горе обвинить...

 

А ведь кого ж винить?

Себя, наверно.

Ведь сами мы во всем и виноваты –

И в том бахвальстве,

и в прыжке безумном,

И в нынешней повальной нищете,

Ну, исключая, кажется, корейцев,

Да олигархов, да друзей Кремля...

 

Но Таня, Таня!

Это наше горе

Таким мне нынче мелким показалось.

Его твои старательные строчки

Невольно отвели на дальний план.

Что значат все печали наши,

если

Мы всё-таки пока ещё живые

И можем всё уладить, всё исправить

И Бога о прощенье попросить.

А Он нас ждёт.

Он рад любовь и милость

Нам оказать и все простить грехи.

 

Когда же это странное посланье,

Сестра моя родная, свет-Татьяна,

Ты в Селиванихе своей получишь,

Куда тебя из города сослали

За неуплату множества долгов

Бессовестным и жадным жэкэховцам,

Возьми свой кошелёк полувоздушный,

Найди в нём хоть какую-нибудь мелочь,

Купи на автостанции билет,

И пусть на этот раз дорога к храму

Не оборвётся,

трудные ступеньки

Ты одолей,

войди скорее в церковь

И помолись...

 

А как придёт весна,

И зацветёт черёмуха с сиренью,

И мириады ярких желтых свечек

Зажгут кусты акаций,

ты, сестра,

Сходи к отцу и матери за город,

Скажи, что живы мы, и что их любим,

И молимся за них.

И что вернёмся

Мы к ним смиренно, блудные их дети.

Пусть запоздало, но вернёмся к ним.

 

 

ФАРИСЕЯМ НЫНЕШНЕГО ВЕКА

 

С преступного согласия Кремля

Вам разрешили грабить те богатства,

Которые Спаситель сотворил

Не для тщеславной чьей-нибудь забавы,

А для того, чтоб сотни поколений

Могли разумно жить до окончанья

Земного испытания на веру.

Но эти всенародные права

Вы с дьявольской усмешкой зачеркнули.

Что вам законы Божьи? Вы и Бога

Из совести своей изгнали вон,

Как раньше фарисеи изгоняли

Его из поселений иудейских.

 

Зачем вам Бог? Он только лишь обуза,

Он только лишь запрет для вас ненужный

Свои дела позорные вершить.

И без молитвы, без креста, без веры

Вы алчно в недра бросились вгрызаться,

Чтоб нефть и газ, и редкие металлы,

И камни драгоценные, а с ними

Шедевры Божьей мудрости – алмазы

Из гибнущей земли распотрошённой

Повыкачать, повыдрать половчее

И за рубеж повыгодней продать.

 

Вам наплевать на то, что миллионы

Уже едва концы с концами сводят,

На то, что сонмища пенсионеров,

Всё без остатка родине(?!) отдавших,

Приходят в магазины, как в музеи,

Чтоб посмотреть на глыбы буженины,

Понюхать, как копчёной колбасой

Всесильно пахнет даже сквозь витрины.

 

Вам наплевать, что множатся бомжи,

Как комары дождливым, тёплым летом,

И что у них за «лучшие» помойки

Идут кровопролитные бои.

 

Вам наплевать, что русские мальчишки,

Ещё не зная, как прекрасна жизнь,

Её руками собственными губят,

Шприцы с наркотиком в свои вонзая

Исколотые вены.

 

Вам плевать,

Что гибнет Русь и внутренне и внешне.

Духовно – внутренне, материально –

По внешним признакам: теряя недра,

Сгорая, истлевая и взрываясь.

Но что для вас российская погибель?

Что превращение Руси в пустыню,

И даже больше – в лунную поверхность,

Безжизненную, пыльную, пустую?

 

Что Русь для вас? Когда в карманы ваши,

В награду за народные богатства,

Которые вы бросили в распыл,

Текут не то что Волги – Ниагары

Врываются неудержным потоком

Всё в долларах, всё в евро – не в рублях.

 

Что Русь для вас? Когда по миру виллы,

Огромней старых рыцарских дворцов,

Разбросаны, и виллы эти ваши.

Не хочешь жить в швейцарской, самолётом,

Понятно, тоже личным, сверхмодерным,

Лети на острова, которых лучше

И днём с огнём не сыщешь.

Что вам наши

Курорты у отравленной воды?

Вы жизнь себе отладили такую,

Какая президентам и не снилась,

Тем более премьерам и министрам,

И управленцам всех мастей и рангов.

Хотя и президенты, и премьеры,

И прочая подножная мура

Давно вам не чета, а только слуги,

Готовые любое ваше слово,

Любой каприз, любое пожеланье,

Разбив в поклонах лоб, осуществить.

 

Мне кажется, что эта сила власти,

Что возрастающая сила денег

Внушает вам, что правит всем не Бог

И не Его всесильный вечный разум,

А это вы, как боги на Олимпе,

Мир поделив на области влиянья,

Осуществляете свои причуды.

 

Но что вы скажете, когда взаправду

Всё человечество трубой гремящей

Господь на суд последний призовёт?

Когда, кивая на людское море,

Он каждого из вас сурово спросит:

– А что же сделал ты для малых сих?

 

И вот тогда, когда нутром поймёте,

Что Страшный Суд не сказка, не обман,

Когда закоренелый атеизм

Рассеется, как горькое похмелье,

И Бога вы увидите воочью,

И резко прозвучит вопрос Его, –

Что вы ответите, земные боги?

 

 

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

 

Безбожный пир, безбожные безумцы!

Вы пиршеством и песнями разврата

Ругаетесь над мрачной тишиной,

Повсюду смертию распространённой!

 

А.С. ПУШКИН.

«Пир во время чумы»

 

 

Я вновь у Пушкина перечитал

Трагедию о горестных безумцах,

Устроивших в разгар болезни страшной

Весёлый пир, шумливый и беспечный.

Уже который день с утра до ночи

На улице, заставленной столами,

Они смеялись, пили, песни пели,

Угрозами небес пренебрегая;

А рядом в колымагах провозили

Тех, кто с земною жизнью распрощался,

Кого чума безжалостно скосила.

Им это

только большего задора

И дерзости, и силы придавало.

И слёзно умолявший их священник

Не мог остановить напор бесчинства –

Пир с каждым часом жарче становился...

 

Ах, Пушкин, Пушкин! Что ты напророчил!

Ведь то, что написал ты – не отрывок

Из драмы неизвестной нам, английской,

А предсказанье нашей русской доли,

И может быть, не только нашей, русской,

А всепланетной, общечеловечной,

Которая, лишь внешне изменяясь,

Преследует народы, государства

И больше всех – родную нашу Русь.

 

Когда землетрясенье и цунами

Обрушились ударом беспощадным

На тихое японское местечко

С названьем безобидным Фукусима;

Когда под сатанинскою волною

Посёлки гибли, города и люди;

Когда всё это бешеным потоком

Неслось, вращаясь, словно в бездну ада; –

Телеканалы и эстрады мира

Носителей теперешней культуры,

Давно уж не классической, высокой,

А массовой, предельно развращённой,

Настырно пичкали гнилою пищей –

Не с пушкинского щедрого застолья,

А явно из запасов сатаны.

 

И, как всегда, в России отличились.

На фоне разнобойных сообщений

О грянувшем несчастье всепланетном

С экранов наших – пошлые, пустые

Неслись чумные шоу-представленья,

Кривлялись полуголые певицы,

Шутили записные юмористы,

Давно уж позабывшие, что значат

Нормальные и юмор и сатира.

 

Какие-то смешные похвальбы

О взлёте экономики российской

С весёлым оптимизмом раздавались.

 

В Туве далёкой бодрый президент

Решал с главой республики нагорной,

Как лучше энергетику поднять

В пику саяно-шушенской, печальной,

Принёсшей столько горя катастрофе.

 

Премьер державы нашей удивлялся –

Откуда могут очереди взяться

В больницах, если чётко и серьёзно

Ему из компетентнейших инстанций,

И суток не прошло, как доложили,

Что нету там давно очередей.

 

Короче, в целом мире и в России

Обычный пир весёлый продолжался –

Заевшиеся власти беззаботно

От дел мирских привычно отдыхали

(Вот это мы и называем пиром),

А их отнюдь не сытые народы

Несчастья и невзгоды в полной мере

Испытывали на своей родимой

На собственной на шкуре (и вот это

Зовём мы вековечною чумою,

Которая мудрёнее, чем Янус,

Меняет лики хитрые свои).

 

Один из ликов – частые раздоры.

Как бушевали буйные застолья

Князей Руси, забывших о Крещеньи!

Князей, которые своих соседей

В междоусобья ввергли! Как они

Ладони потирали! –

Растеряют

Их глупые, драчливые соседи

В ненужных схватках силы и, конечно,

К ним попадут в полон – великим, мудрым!

Вот только жаль, что княжеские козни

Закончились неслыханным позором –

Мамаевым пленением Руси.

 

А как епископы, митрополиты

Князей единству и любви учили!

Как заповеди Господа Христа

Своим примером им преподавали!

Как – мудрым – до сих пор преподают! –

Но то Чечня, то Грузия, то Польша,

То Белоруссия, то Украина

Вдруг попадают в списки неугодных

Удельных стран... Всё распри не научат

Любить друг друга и в единстве жить...

 

Но самая опасная чума

И самый пир опасный – равнодушье.

Оно и в распрях корешки пускало.

Ведь самый ушлый в хитрых распрях князь

К другим князьям был глух и равнодушен;

Он лишь себя и власть свою любил.

В безбожии, в отходе от Христа

Бездушия опаснейшие зёрна

Так разрослись в российском запустенье,

Так захватили брошенные земли,

Как никогда захватывать не смели

Крапива, лебеда, чертополох.

 

Великие российские князья!

Удельные цари! Страны элита! –

Примите благодарный наш поклон

За ваши терпеливые раденья

На ниве наших дедов и отцов.

 

За то, что вы на нет свели культуру.

 

За то, что из промышленности всей

Оставили добычу тех ресурсов,

Которые не кончились покуда.

 

За то, что оптом сельское хозяйство

Отправили на свалку – и туда же

Десятки тысяч сёл и деревень.

 

Поклон вам низкий, мудрые князья,

За то, что насадили справедливость

В оплате уравнительной, советской.

Теперь, кто попроворней и наглей,

Сплошные миллиарды получают,

И не рублей, а долларов, понятно.

А те, кто поскромней, посовестливей –

Такие сногсшибательные суммы,

Которых за квартиру расплатиться,

За бытовые прочие услуги –

Хоть убивай на месте, не хватает.

 

И от пенсионеров вам поклон,

Такой же искренний и благодарный.

Им проще, чем рабочей массе всей.

Им, в большинстве, и голову ломать

Не следует, как с ЖЭКом рассчитаться.

Они три раза сходят в магазин –

И денег ни шиша не остаётся.

А станут из квартиры выгонять,

Бомжи в своё охотно примут войско.

Поскольку с каждым годом миллион

Их нынче из подлунной выбывает.

 

И всё-таки нижайший, самый-самый

Поклон сердечный, милые князья,

За то, что в вашем пире бесконечном,

Подчас с вином заморским и со снедью,

Которой гости знатные дивятся,

Ну а подчас без всякого вина,

А только с ощущеньем высшей власти,

Пьянящей шибче виски, шибче спирта, –

За то поклон, что в пире бесконечном

Вы о своём народе позабыли,

Как пушкинские праздные гуляки

Забыли о беднягах-горожанах,

Которых беспощадная чума

Косила и которых на телегах

Уже, как хлам, на кладбище везли.

Увы, увы! бывали времена,

Когда князья и верные им слуги

За каждым нашим шагом наблюдали

И заставляли (вовсе не на Бога!)

На них молиться только, да на власть,

Да на советский призрак вавилонский.

Теперь всё изменилось, всё не так –

Хоть черту-дьяволу молись, а хочешь

И вовсе не молись, живи, как знаешь:

Воруй ли, пей ли, наркомань, бомжуй, –

Тебе князья не скажут и словечка;

Они, князья, в упор тебя не видят;

Ты нужен им лишь в том числе, которым

Качаются ресурсы для продажи;

Другие все – хоть их на ту же свалку,

Куда всю экономику столкнули,

И говорят, еще там много мест...

 

Так вот, за то вам и поклон нижайший,

Что нас вы так беспечно позабыли,

Как будто нас и нет уж никого;

И, видимо, по этой лишь причине

Ни мы до вас не можем достучаться,

Ни вы до нас не можете дойти...

 

Недавно я на голубом экране

(Его бы надо розовым назвать!)

Увидел пир духовный.

Председатель

Сидел за модным, кренделеобразным,

Правительственным, празднично-рабочим

Столом и слушал исповедь министра

О том, что даже в худшем варианте

Частицы радиации – бациллы

Меняющей обличие чумы –

От Фукусимы до Камчатки нашей,

Тем более до крепких стен кремлёвских,

Никак не долетят (и трижды о стол

Костяшками своих тончайших пальцев

С улыбкой постучал).

И председатель

Довольно головой кивнул министру:

Мол, хорошо! мол, пир князей российских

Не будет и теперича нарушен.

 

А я смотрел и думал, что вот-вот,

Облепленные золотом узорным,

Откроются толчком поспешным двери

И в зал войдёт тот, пушкинский, священник

И скажет те, знакомые, слова:

– Я заклинаю вас святою кровью

Спасителя, распятого за нас:

Прервите пир чудовищный, очнитесь

И отправляйтесь по своим домам! –

А председатель скажет:

– Так дома

У нас печальны – юность любит радость.

 

Но пушкинский священник улыбнётся:

– Я говорю о тех домах, где Бог;

Где люди вместе с Богом обитают.

Служите Господу, служите людям.

Долгонько вы разбрасывали камни.

Настало время – камни собирать.

Так собирайте камни, собирайте...

И Бог простит вас... И народ простит...

 

 

РАЗГОВОР С АТЕИСТОМ

Н. ДЕМЕНТЬЕВЫМ

 

– Где нам столковаться!

Вы – другой народ!..

Мне – в апреле двадцать,

Вам – тридцатый год.

Вы – уже не юноша,

Вам ли о войне...

– Коля, не волнуйтесь,

Дайте мне...

 

Эдуард БАГРИЦКИЙ.

«Разговор с комсомольцем

Н. Дементьевым»

 

– Где нам сговориться!

Вы – Кащеев брат!

Мне – всего лишь тридцать,

Вам – за шестьдесят.

Вы активный житель

Только лишь во сне...

– Коля, не спешите,

Дайте мне...

 

Я родился в эру,

И она – не сон.

Власть давила веру

Красным колесом.

Кто её науськал? –

Силы лжи и зла.

Ведь Святою Русью

Прежде Русь была.

 

С пылу да с наскока,

Чтоб в веках не пасть,

Стать на место Бога

Захотела власть.

Но без Бога сложно.

Как ни назови,

Ложный путь безбожный –

Это путь в крови.

 

Вся сама с собою

Власть передралась,

Тем, кто злее, с бою

Отдавая власть.

Тех, кто поумнее,

Изводить взялась.

К стенке – кто не с нею,

Кто ходил не в масть.

 

А потом крестьянству

Наступил каюк.

Словом, окаянства

Расширялся круг.

К лагерям острожным

Очередь идёт –

Неблагонадёжным

Стал честной народ.

 

Ну, а чтоб рутинным

Идеал не стал, –

По рабочим спинам

Крепче кнут хлестал.

Но рубцы на спинах –

Не из тех затей!

Полки в магазинах

Делались пустей.

 

Словом, через годы

Выплыл факт такой,

Что в стране свободы

Нету никакой.

Гнев людской копился,

И – небес закон –

Взял и развалился

Красный Вавилон...

 

– Ефремов, довольно!

Что за бред!

Религия уволена

За выслугой лет.

Это же убого,

Это же позор –

Всё лишь в воле Бога

Видеть до сих пор.

 

Человека воля –

Двигатель в стране...

– Не волнуйтесь, Коля,

Дайте мне...

На свою лишь силу

Да на плеть из воль

Верили в России

Власти. Но изволь

 

Усмотреть, что вышло

Из «больших идей».

Из свободы – вышки

Сотен лагерей.

Из земли крестьянам –

Пустырей кольцо

Да дворцы с фонтанами

Нынешних дельцов.

 

Из былых заводов

Для мастеровых –

Свалка для отходов

И храненья их.

Из культуры массам –

Шоу-срамота,

Где вытьё, балясы,

То есть – пустота.

 

Из образованья –

Гибель сельских школ,

Платовыжиманье

С тех, кто нищ и гол.

Из гуманной сферы –

Хуже, чем под дых:

Рай миллиардерам,

Ад для остальных.

 

Ну и из служенья

Тем, с кем рядом жить, –

Полное забвенье

Тех, кому служить.

Так какая сила –

Дьявола оплот –

Всё переменила

Ровно на испод?

 

Добрая затея,

А в итоге – зло.

Что ему, потея,

Вызреть помогло? –

Злоба и безбожье,

С совестью разлад.

Правда станет ложью,

Если чёрту брат.

 

– Ефремов, постойте!

Ваши речи – бред.

И во мне нисколько

Бога тоже нет.

Только жизнь от этого

Вовсе не плоха,

Как и без поэтова

Вашего стиха!

В фирме за компьютером

Смену просижу,

В разговоре мудром

Мысли освежу.

В скайпе, меж делами,

Спор у нас ей-ей,

По сравненью с вами

В сотню раз умней!

 

Вечером в бард-клубе

Шоу и пивко,

Секс мы тоже любим,

Вот и жить легко.

Утром из «берлоги»

На своём «шасси».

Ну а чтоб о Боге,

Боже упаси!

 

Я, как небожитель –

В жизни, не во сне...

– Коля, обождите,

Дайте мне...

С веком истекала

Красной жизни мгла.

Русь страдать устала,

Русь изнемогла.

 

И как неба милость –

Рухнул каземат.

Вера возродилась,

Церкви вновь звонят.

Но от дней безверья

К Богу впереди –

Словно из похмелья

К трезвости идти.

 

Так нам нынче нужен

Массовый порыв,

Повсеместный, дружный,

Словно рек разлив!

Ведь одним потоком

Легче одолеть,

Что таким широким

Стало за сто лет.

 

И когда единство

Позарез нужно –

Этакое свинство,

Как со дна бревно:

Неонигилисты

Всплыли без стыда,

Словно коммунисты

В прежние года.

 

Чем же их безверье,

Прошлый стыд и срам

Нынче в высшей мере

Приглянулись вам?

Я, пожалуй, знаю

Истинный ответ.

Это – хата с краю,

Совести запрет.

 

Это – меньше делать,

Власть не обличать,

И за это денег

Больше получать.

Это – с иномаркой,

Это – с дачей быть,

Это – ночь с сударкой

Жарко проводить.

 

Это – чтоб дорога

Мягкою была.

Это – чтоб без Бога,

Чтоб в тенётах зла.

Так зачем вам строгий

Православный Бог?

Вон Его с дороги! –

Лучше уж в острог.

Вам в любую стаю,

Даже к палачу,

Лишь бы – что желаю,

Лишь бы – что хочу.

 

Но учтите – эти

Промелькнут года,

А на том на свете:

Ждёт – сковорода.

И уж тот, кто зыбко

Вас по жизни вёл,

С мерзкою улыбкой

Костерок развёл.

 

Строже зава в школе

Подземельный «гусь»:

– Где же этот Коля?

Прямо не дождусь!

И никто не скажет

В адской той стране:

– Коля, без замашек,

Дайте мне...

 

 

МЫСЛИ УРАЛЬСКОЙ ФЕЛИЦИИ

О ЮВЕНАЛЬНОЙ ЮСТИЦИИ

 

Нынче бабушка Фелиция

Задала вопрос прямой:

«Ювенальная юстиция –

Это что за зверь такой?

 

Лет уж сто по воле Божией

Я средь всяких див живу,

Но такого, сплошь негожего,

Не видала наяву.

 

Хорошо, что хоть по радио

Дали знать про молодцов –

Где и сколько поднагадила

Рать невидимых бойцов,

Ювенальных юстицов.

 

Словно бомбу водородную,

В страшной тайне эта рать

Строит планы жизнь народную

В самый ближний срок взорвать.

 

И хоть, в общем, дурни дурнями

(Ум не нужен, чтоб крушить), –

Незатейливо придумали,

Как такое совершить.

 

Что в России было главное?

Что всегда боялся тать?

Это сила православная –

Уважай отца и мать.

 

И всегда семейство дружное,

Где единство, мир и труд,

Было лучшее оружие,

И поспорь попробуй тут!

 

Если нет раздора дерзкого

Между сыном и отцом,

То и плану изуверскому

Не свершиться нипочём.

 

Пусть числом своим немереным

В наши враг придёт края –

Строем строгим и уверенным

Выйдет каждая семья.

 

И опять Россия-матушка

Отобьётся от орды.

И детьми полна оградушка,

И опять цветут сады!

 

Но беда, коль червоточина

Вековой устой изъест,

И угрозой дома отчего

Станут зависть и протест.

 

И взметнёт междоусобица

Свой давно избитый меч,

И благая жизнь угробится,

И одно ей – в землю лечь.

 

И тогда уж, точно, подлости,

Как невзгоды, поджидай –

То ордой нагрянут половцы,

То с ордой придёт Мамай.

 

Ведь в беде и в благоденствии

Корешки одни видны:

Что на поприще семейственном –

То на поприще страны.

 

И не зря, назло лишениям,

Наши предки на земле

Первым делом отношения

Прочно ладили в семье.

 

Чтобы радости и горести –

Только вместе, сообща

Корни ведали и поросли,

Без зазнайства и без гордости

Свой семейный воз таща.

 

Вместе – в поле, в храме Божием,

В огороде, за столом,

Уж немножко в чем-то схожие

С нашим Господом Христом.

 

А случись недоумения,

Примиряла всех, крепка,

Как совет-прозренье гения,

В жилах тятькина рука.

 

Угощала подзатыльником,

Ложкой щёлкала мальцов,

А ещё, щедрей навильника,

Подсыпала леденцов.

 

И подспудно помнил батюшка:

Воспитанью щедрый срок –

Лишь когда лежит дитятюшка

На скамейке поперёк.

 

И под солнышком, под тучею,

В вере зрели времена,

И семья была могучею,

И могучею – страна.

 

Но, душонушки нахальные,

Встали жизни поперёк

Эти тати ювенальные,

Сатаны бодливый рог.

Гонит их идея тухлая,

Никакого нет житья, –

Чтоб Россия наша рухнула,

Чтобы рухнула семья.

 

И летят во все отдушины

Их змеиные слова,

Что у нас в стране нарушены

Подрастающих права.

 

Вон на Западе – свободища!

Каждый маленький жилец

Сам творит деяний полчища –

Не препона мать – отец.

 

А у нас – не лезь на дерево,

Не ходи на красный свет;

Что бедняжечки ни делают –

Никакой свободы нет.

 

Потому, мол, и юстиция

Ювенальная нужна,

Чтоб порхал свободной птицею

В юных душах сатана.

 

Чтоб обиды им навеивал

На родителей своих;

Чтоб с ухмылочкой Кощеевой

Подавали в суд на них.

 

И когда засудят «деспотов»,

А детишек отберут –

На семье российской крест тогда,

И Россиюшке капут.

 

И совсем мечта исполнится,

Как пройдут из края в край

Тьмы и тьмы хазар да половцев,

И с ордой придёт Мамай.

Неужели, – люди русские!

Православные сыны! –

Мы безвольными моллюсками

На позор обречены?

 

Неужели волей Вышнею –

Как воришек и лжецов –

Из России вон не вышвырнем

Ювенальных юстицов?

 

Встанем тесным ополчением,

Чтоб родня, семья, страна

Вновь наполнились значением,

Как в былые времена!

 

И чтоб новых дней Фелиция

Задала вопрос чудной:

«Ювенальная юстиция –

Это что за зверь такой?»

 

Но никто, и даже радио,

Не ответили бы ей,

Зная в мире много разного,

Но про это безобразие

Ни словечка – хоть убей!

 

28 апреля 2011 года,

Четверг Светлой седмицы.

 

 

ВОТ ТОЛЬКО Б ОН

НЕ ДОГАДАЛСЯ...

 

Отцу Владимиру Зязеву,

митрафорному,

65-летнему

 

Я думал, что пришла хана –

Себя читать я не умею.

Но тут спасла меня жена

Сноровкой дикторской своею.

 

Под пенье радиоструи

Она из ямбов и хореев

Читала опусы мои,

Но под фамилией Андреев.

 

Всё было славно, по уму,

Но кое-что неладно было –

К Андрею, деду моему,

Бесследно слава уходила.

 

Он был хороший человек,

Но, есть большое подозренье, –

Не написал за целый век

Ни одного стихотворенья.

 

Всю жизнь он сеял да пахал,

И вот такая вышла штука –

Теперь он славу получал

От виршеплётистого внука.

 

Я к славе холоден вполне,

Она не водка и не сало.

Но почему-то шибко мне

Надоедать бесславье стало.

 

Уж я не мальчик! Шестьдесят

Давно, как батюшке, с хвостищем.

А всё без славы. Говорят,

Так и помрёшь, наверно, нищим.

 

Но славный батюшка, мой друг,

В своих беседах сокровенных

Мои стишата как-то вдруг

Читать и нощно стал и денно.

 

Прочтёт и тут же бросит в зал,

В эфирное, точнее, море,

Что вирши эти написал

Мой лучший друг, Ефремов Боря.

 

Да ведь еще расхвалит так

И душу грешную потешит,

Что всякий мой и друг и враг

Затылок сивый свой почешет.

 

И добрых слушателей рой

Пошёл звонить и днём и ночью,

Что, дескать, батюшка герой,

И я герой с ним, между прочим.

 

И электронное письмо

(Теперь не в почести бумага)

Пришло нам с батюшкой само

Из запредельного Чикаго.

 

И снова говорится в нём,

Что с интересом неизбежным

Нас ночью слушает и днём

Раскидистое зарубежье.

 

И вновь героями зовут

Во времени, мол, нашем новом.

И что потомки нас почтут

Горячим благодарным словом.

 

А впрочем, подвиг тут какой?

Ну, языки подразвязали,

Ну, о беде страны родной

Мы правду-матушку сказали...

 

Не знаю, может, кто сбрехал,

Но ратник правды Евтушенко

Раз передачу услыхал

И прослезился: – Женька! Женька!

 

Ты громом яростным гремел,

Ты тряс правительства, народы,

Но пересилить не сумел

Священника из той породы,

 

Какую на Руси зовут

Крапивным семенем от века.

Откудова он взялся тут?

Не слышал громче человека!

 

Как будто ста церквей набат,

Его слова гремят над миром.

И это нынче стар и млад

Считают радиоэфиром.

 

Дай пару слов и мне сказать,

Уж силы в лёгких не хватает,

А он, в разэтакую мать,

Опять Ефремова читает!.. –

 

Поэт сквозь талсинскую ночь

Свою излить пытался душу.

А я-то был совсем непрочь

Беседу батюшкину слушать.

Ишь как грохочет и поёт,

Ну а местами – просто тает...

И снова за душу берёт,

И снова душу вынимает...

 

Конечно, это Божий дар!

Здесь, на Урале, а не в Талсе!..*

Вот только б он не догадался

Просить за чтенье гонорар!

 

21.02.2011 г., день.

 

* Талса – один из город в США, где после частых турне по России живёт русский поэт Е. А. Евтушенко

 

Небольшие поэмы этого цикла и многие стихи следующего прочитаны отцом Владимиром в «Беседах о вечном»

на православном радио «Воскресение»