Взяв теперь эту запись речений, спокойно внимаю:
Никогда её тон не смешался с звучаньем всеместным,
Но никто не задался вопросом: «Где — яшма, где — камень?»,
Пять веков неизменно была препоручена пыли...
А причина одна — что никто не обрёл Ока Дхармы.
Для кого ж тогда, право, взошло это всё красноречье?
Сердце полнит тоска о былом, скорбь о нынешнем веке.
И всю ночь напролет пред светильником слёзы роняю —
Промочил уж совсем запись слов древлебудды Эйхэя!
(Из Рёкана, на китайском языке, 1757-1831)
Никогда её тон не смешался с звучаньем всеместным,
Но никто не задался вопросом: «Где — яшма, где — камень?»,
Пять веков неизменно была препоручена пыли...
А причина одна — что никто не обрёл Ока Дхармы.
Для кого ж тогда, право, взошло это всё красноречье?
Сердце полнит тоска о былом, скорбь о нынешнем веке.
И всю ночь напролет пред светильником слёзы роняю —
Промочил уж совсем запись слов древлебудды Эйхэя!
(Из Рёкана, на китайском языке, 1757-1831)