Прозревший Дон-Кихот

Вл. Якобсону

 

Его давно здесь не видали,

Но впрямь, кому он позарез?

И смех душил, когда идальго

Пришёл сказать, что он прозрел.

 

Что ветряки – не великаны,

А овцы – только лишь скоты,

И Дульсинея далека, мол,

От идеала красоты.

 

Он всё глядел куда-то мимо

И говорил, как догорал;

И что-то обрывалось в мире,

И слепли путники в горах.

 

Уже харчевник тёр бархоткой

Башмак изодранный ему,

Уже дивились Дон-Кихоту

И запоздалому уму,

 

И сразу столько упрощалось

И становилось по местам.

- Но не спешите, не прощайте –

Вдруг вскрикнул Дон-Кихот и встал.

 

- Я рвался в битву, не на ужин,

Пусть был безумец, но не шут,

Я просто чувствовал, что нужен,

А ныне знаю и спешу.

 

Не может воин в книгах рыться

До гробовой глухой доски –

Я Дон-Кихот, я – первый рыцарь

Из тех, которые близки;

 

И кто б ни шёл теперь за нами –

Они придут, светлы, как дни,

Да не согнёт им плечи знанье,

Да станет знаменем для них.

 

А ваше мудрое безверье,

И немота, и юркость змей,

Тогда предстанут всем, как звенья

В цепи торгашеств и измен…

 

Он грянул дверью зло и гулко,

И зашагал, развихрив плащ,

По чёрным, скорченным проулкам,

Где вой собак и женский плач.

 

А ночь оскалилась ножами,

Не отставала ни на шаг,

Совсем не в шутку угрожая,

И в первый раз сама страшась.

 

1963

 

Ида́льго (исп. hidalgo от hijo de algo — букв. «сын чего-то») — в средневековой Испании человек, происходящий из благородной семьи и получающий свой особый статус по наследству, передававшийся только по мужской линии.