Как мать полоскала бельё
КАК МАТЬ ПОЛОСКАЛА БЕЛЬЁ
Мороз золотистый, сибирский,
Вот-вот и дыханье сведёт.
Дорогой зальделой и склизкой
Мать с тазом на речку идёт.
Не таз, а колодец широкий,
И столько белья в нём лежит,
Что башенный сторож стоокий
Беззубо, но лихо свистит.
В заплатанных валенках месит
Размолотый трактором лёд.
В карман за словечком не лезет,
Из стыни воздушной берёт.
«Эй, женщина али девица!
Не любит, ли чё ли, супруг?
Бери-ка мои рукавицы,
Останешься, девка, без рук!»
А мать не спеша, голоруко
Свой груз перехватит, и вновь
Шагает легко и упруго,
Лишь в щёки бросается кровь.
Да как ещё с горки высокой
По краю тропинки сбежит!
И к проруби – снежной протокой,
Где бабья работа кипит.
Там панцири с хрустом бросают
В протоку, и лишь отойдут,
Полощут бельё, выжимают
И лютую воду клянут.
И руки в свои меховые
Суют рукавицы, смеясь:
«Повылезли все, вековые,
А всё же куда мы без вас!»
Но мать на краю водоёма
Как будто врастает в него.
Лишь руки пылают знакомо,
И нету вокруг ничего.
«Да что ж ты! стиралки застудишь! –
Ругают соседки её. –
Под старость безрукая будешь,
А это какое житьё...»
Рубашку отца выжимая,
В ответ улыбается мать:
«В мороз я всегда огневая,
Лишь лёд не могу поджигать...»
Но так разгоняет жестоко
Окошко дымящихся вод,
Что вот загорится протока
И мигом растопится лёд.
Воде так и хочется взвиться,
Опасная ходит волна!
И хоть бы на миг в рукавицы
Упрятала руки она.
У всех лишь ещё половина
В тазах и корзинах белья,
А уж поднимается Нина,
Молодушка, мама моя.
Берёт, как колодец широкий,
Свой таз бельевой, и опять
По речке, по горке высокой
Ей с грузом застывшим шагать.
По улице, к речке склонённой,
Дорогой идти ледяной,
И жгучее солнце короной
Блестит над её головой.
И молодо ноги шагают,
И карие очи ясны,
И щеки, как розы, пылают,
И руки, как солнце, красны.
И сторож у водонапорной
У башни, что вся в куржаке,
Беззубо свистит и упорно
На странном своём языке.
Но мать подымает ресницы
И с вызовом – наискосок:
«Развесить бельё
рукавицы,
Не дашь ли, отец, на часок?»
И сторож, поохав, смеётся,
Качает чудно головой,
И эхо, как хрип, раздаётся
В простуженной башне пустой.
