Хватайся!
Поставил себе я высокую планку
Однажды, теперь мне её не достичь.
Я прыгаю, прыгаю с силой спартанской,
Когда же другие давно ушли ввысь.
Я корчусь и плачу, допрыгнуть пытаясь,
Нет веры, и ноги не слышат меня.
Достану, дотронусь и падаю, зная —
Таков мой предел и такая судьба.
Пройдёт кто-то рядом, обнимет за плечи,
И силы берутся, находятся вновь.
Хватаюсь за планку и, словно картечью
Подстреленный, падаю, лезет другой.
И снова нет веры, поджаты коленки,
Вновь плачу, потеряна вера моя.
Надеюсь я только, что кто-то у стенки
Заметит, найдёт и обнимет меня.
Но только хватаю бесчувственность взглядов —
Проходят, для них я — насмешка, слабак.
Я прост, слишком прост, и для них я разгадан,
Их планки повыше моей, как-никак.
И вот загниваю в углу без поддержки
С надеждою Иова на доброту,
На то, что хоть кто-то в меня да поверит,
Обнимет, зажжёт тот огонь, что потух.
Последние силы уходят с рассветом.
Я сдался, и крик воронья всё ясней.
Вдруг голос знакомый мне слышится где-то:
Хватайся и прыгай, ты нравишься мне!
Однажды, теперь мне её не достичь.
Я прыгаю, прыгаю с силой спартанской,
Когда же другие давно ушли ввысь.
Я корчусь и плачу, допрыгнуть пытаясь,
Нет веры, и ноги не слышат меня.
Достану, дотронусь и падаю, зная —
Таков мой предел и такая судьба.
Пройдёт кто-то рядом, обнимет за плечи,
И силы берутся, находятся вновь.
Хватаюсь за планку и, словно картечью
Подстреленный, падаю, лезет другой.
И снова нет веры, поджаты коленки,
Вновь плачу, потеряна вера моя.
Надеюсь я только, что кто-то у стенки
Заметит, найдёт и обнимет меня.
Но только хватаю бесчувственность взглядов —
Проходят, для них я — насмешка, слабак.
Я прост, слишком прост, и для них я разгадан,
Их планки повыше моей, как-никак.
И вот загниваю в углу без поддержки
С надеждою Иова на доброту,
На то, что хоть кто-то в меня да поверит,
Обнимет, зажжёт тот огонь, что потух.
Последние силы уходят с рассветом.
Я сдался, и крик воронья всё ясней.
Вдруг голос знакомый мне слышится где-то:
Хватайся и прыгай, ты нравишься мне!