Двухсотлетний человек...
Вены синие. Тонкие руки.
Крест нательный на впалой груди.
Как смешны все предсмертные муки,
Жалость к боли пронзает виски.
Смерть холёная в чёрных подковах,
С каждым часом меняет свой ход :
Рысь на бодрую шалость галопа,
Закусив удила - прямо в брод...
В топь зелёную бледного тела,
Через мыслей бредовых поток...
И свербит в тишине так умело
Своим взглядом косой потолок
По душе, да по липкой спине,
Ничего не изменишь. А надо ли ?
Написать на священной воде
Те молитвы, что ядом отравлены?
День, как ночь, беспросветное марево,
Замирают на вдохе часы...
Сколько небом ещё мне подарено?
Бег по кругу - смолкают шаги..
Страха нет...Боли тонкие плети
Бьют по сердцу горячим огнём,
Кто же я в этом чёрном корсете?
С двухсотлетней душой нагишом!
Крест нательный на впалой груди.
Как смешны все предсмертные муки,
Жалость к боли пронзает виски.
Смерть холёная в чёрных подковах,
С каждым часом меняет свой ход :
Рысь на бодрую шалость галопа,
Закусив удила - прямо в брод...
В топь зелёную бледного тела,
Через мыслей бредовых поток...
И свербит в тишине так умело
Своим взглядом косой потолок
По душе, да по липкой спине,
Ничего не изменишь. А надо ли ?
Написать на священной воде
Те молитвы, что ядом отравлены?
День, как ночь, беспросветное марево,
Замирают на вдохе часы...
Сколько небом ещё мне подарено?
Бег по кругу - смолкают шаги..
Страха нет...Боли тонкие плети
Бьют по сердцу горячим огнём,
Кто же я в этом чёрном корсете?
С двухсотлетней душой нагишом!