Падший
Когда-то был любимцем у Отца,
и крылья белые я в небе расправлял,
Не знал предательства, ни лжи, ни зла,
и улыбался от души... Была душа.
Но загрустил мой Отче, заскучал,
из грязи он неверных сотворил,
И даровал частичку от себя,
и на ровне, как нас, их возлюбил.
В их грязном теле, с ангельской душой,
дух непокорный я тогда увидел...
Тогда познал обиду, ревность, злость,
и всей душой я их возненавидел.
Дарами щедрыми, что наделил Господь,
они бездумно так пренебрегали.
В Раю, как избалованные твари,
средь нас любовь Его на равных ощущали...
От взгляда моего не скроешь гниль,
из всех миров и Божьих тварей
Зерно порока с грязью было в них,
и часть Отца они уж жизнью оскверняли.
Мой Отче был так терпелив,
так снисходителен и всё прощал,
И что б тогда ему не говорил,
на всё глаза Он просто закрывал.
Мне было больно, ревность, как огонь,
съедала изнутри меня...
Они забрали всю Его любовь,
забыв про Веру, искусив себя...
и крылья белые я в небе расправлял,
Не знал предательства, ни лжи, ни зла,
и улыбался от души... Была душа.
Но загрустил мой Отче, заскучал,
из грязи он неверных сотворил,
И даровал частичку от себя,
и на ровне, как нас, их возлюбил.
В их грязном теле, с ангельской душой,
дух непокорный я тогда увидел...
Тогда познал обиду, ревность, злость,
и всей душой я их возненавидел.
Дарами щедрыми, что наделил Господь,
они бездумно так пренебрегали.
В Раю, как избалованные твари,
средь нас любовь Его на равных ощущали...
От взгляда моего не скроешь гниль,
из всех миров и Божьих тварей
Зерно порока с грязью было в них,
и часть Отца они уж жизнью оскверняли.
Мой Отче был так терпелив,
так снисходителен и всё прощал,
И что б тогда ему не говорил,
на всё глаза Он просто закрывал.
Мне было больно, ревность, как огонь,
съедала изнутри меня...
Они забрали всю Его любовь,
забыв про Веру, искусив себя...