Поэт двадцать первого века
Я - вросший коленями в землю ствол,
Столетнего дерева, с кроной из тли.
С рассказом, я в бар у дороги забрёл,
О том, как на рифы, плывут корабли.
Мне кружку налили, я счастлив и пьян,
Ещё бы мне, Фёклу распутную, на ночь.
Чтоб слушала охая, про каждый изъян,
Который не в силах увы превозмочь.
Я старый, потухший, и сгнивший фонарь,
Мне лампу, разбила камнями любовь.
За стопкою стопка, и снова, как в старь,
Осталось, добавить лишь, рифму про кровь.
Я тихий поэт, я почти что маньяк,
Историй моих, не сыскать неприятней.
Я в море столетий, забытый маяк,
Мне нечем дышать, и как жить не понятно.
Я смысл, разбавляю, болотной водой,
Чтоб вас затошнило, от гнили и вони.
Себе, сам приставлю, приставку "Изгой",
Чтобы оправдать, что меня всюду гонят.
Мне серость толпы, неприятна на столько,
Что, я её частью встаю, раз за разом.
Мне много не нужно, бутылка, да койка,
Да встретить, спокойно и чинно маразм.
Столетнего дерева, с кроной из тли.
С рассказом, я в бар у дороги забрёл,
О том, как на рифы, плывут корабли.
Мне кружку налили, я счастлив и пьян,
Ещё бы мне, Фёклу распутную, на ночь.
Чтоб слушала охая, про каждый изъян,
Который не в силах увы превозмочь.
Я старый, потухший, и сгнивший фонарь,
Мне лампу, разбила камнями любовь.
За стопкою стопка, и снова, как в старь,
Осталось, добавить лишь, рифму про кровь.
Я тихий поэт, я почти что маньяк,
Историй моих, не сыскать неприятней.
Я в море столетий, забытый маяк,
Мне нечем дышать, и как жить не понятно.
Я смысл, разбавляю, болотной водой,
Чтоб вас затошнило, от гнили и вони.
Себе, сам приставлю, приставку "Изгой",
Чтобы оправдать, что меня всюду гонят.
Мне серость толпы, неприятна на столько,
Что, я её частью встаю, раз за разом.
Мне много не нужно, бутылка, да койка,
Да встретить, спокойно и чинно маразм.