мемуарное (часть: Игорь)
Любовь Акулины не была чем-то статичным, как молотилка, неустанно крутящаяся, обрабатывая каждый момент в нашей жизни. Она была как поле, на котором всё время что-то росло, что-то умиралo, и всё менялось под воздействием времени. Каждый взгляд её был как грозовое облако, скрывающее в себе мощный шторм, а каждое слово — как резкий порыв ветра, способный вырвать с корнями и положить на землю.
Но с каждым днём, чем дальше я погружался в её мир, тем более странным и психоделическим становился этот опыт. Вижу её глаза — и вдруг реальность начала распадаться на яркие фрагменты, словно тысячи огней, отражённых в стакане с мутной водой. Акулина становилась другим существом, возможно, самой собой и кем-то ещё — она была везде и нигде, как зыбкие тени, которые манят, но не дают возможности дотронуться. Пространство вокруг нас искажалось, цвета становились такими насыщенными, что они выходили за границы человеческого восприятия. Я не знал, был ли это просто эффект её присутствия, или же мир действительно как-то изменился. И даже её прикосновения начинали ощущаться как космическая волна, накатывающая меня, заставляя меня растворяться в её вселенной.
Но, как и всякая сила, Акулина имела своего врага. Этот враг был как тень, что следила за нами на каждом шагу, не отпуская ни на миг. Он был чужд всему, что мы с ней создавали — холодный, расчетливый и безжалостный. Его звали Игорь. Он был не просто мужчиной из её прошлого — он был поэтом. Игорь был мастером слова, но не того, которое лечит, а того, что проникает в душу, как яд, медленно разрушая всё, что в ней живо. Его стихи — это были оды боли и отчаяния, славословия разрыва и разочарования. Его слова двигались в потоке сознания, рассекая реальность на фрагменты, которые теряли свою форму и приобрели новый смысл, неизведанный и пугающий. Игорь не писал, он вел нас по туннелю страха и безумия, где каждый стих был как удушающий следящий взгляд, а каждый его образ — психоделический шлейф, оставляющий за собой осколки искажающихся миров.
Когда мы с Акулиной встречались, его присутствие витало в воздухе, как запах крови. Мы пытались быть свободными, пытались быть самими собой, но Игорь всегда возвращался. Он был как червь, который подтачивает изнутри, осознавая, что может уничтожить всё, что мы строим, с каждым его шагом в нашу жизнь. Его стихи звучали как эхо прошлого, и хотя Акулина пыталась оторваться от него, он был тем самым притяжением, которое не отпускало её, как роковая связь, затмевшая её настоящую любовь.
И вот в тот момент, когда я уже не знал, где заканчивается моя жизнь и где начинается её, я почувствовал, как этот мир замедляется, как в нём начинают появляться странные искажённые образы — как у Дали, как в самых безумных ночных кошмарах, где линии сгибаются, и нет ни начала, ни конца. Игорь был там, среди этих видений, его тени танцевали с нами, его стихи пульсировали в каждом взгляде, в каждом жесте Акулины. И в этой атмосфере, затуманенной психоделическими красками и искажёнными реальностями, я начинал терять чувства ориентира.
Каждое прикосновение её было как волна, поглощавшая меня, но при этом я чувствовал, как искажается моя реальность. В ней были элементы всего — и нежности, и страха, и безумного наслаждения, — так, как и в жизни, пропитанной наркотической туманностью 90-х, когда границы между реальным и вымышленным становятся всё более размытыми. Время в этом мире перестало существовать, каждый момент — это бесконечная спираль, в которой я терял себя, снова и снова, как в осознании того, что я нахожусь на грани какого-то психоделического сновидения.
Игорь, со своими стихами, которые словно создавались из дыма и зеркал, был как угроза, невидимая и страшная, как нечаянный взгляд в туман, где можно увидеть всё, но ничто нельзя по-настоящему понять. Он был тем, кто уводил меня в мир, в котором Акулина теряла свою силу, а я — свои ориентиры. Каждое его слово, каждый стих был как психоделический трип, ломавший сознание, ломавший всё, что я когда-то знал, открывая только очередные пустые горизонты.
Акулина же стала как свет в этом бескрайном космосе, в котором я, словно замкнутый в бесконечном цикле, пытался найти путь. Я был как призрак, блуждающий по её миру, но каждый её взгляд был как целительное прикосновение, каждый её жест — как возвращение в реальность, хотя я уже не был уверен, существует ли эта реальность.
Иногда я ловил себя на мысли, что мы оба были героями какого-то психоделического романа, где реальность менялась с каждым шагом, с каждым движением, а Игорь был тем самым чёрным колдуном, который пытался разрушить этот мир, подбираясь к нам с каждым стихом. Но, несмотря на его угрозы, на его поэзию, которая звучала как музыка безумия, я не мог перестать любить её, потому что любовь Акулины была единственным якорем, который ещё держал меня в этой вселенной, где каждый момент мог стать последним, а каждая фаза жизни — как парадокс, который невозможно решить.
И вот в какой-то момент я понял, что мы не просто участники психоделической игры, мы стали частью этого сумасшедшего мира. Мы были не просто людьми, не просто влюблёнными — мы были элементами, частью вселенной, которая искривлялась и менялась, и в этой меняющейся вселенной только одно оставалось неизменным — наше с Акулиной присутствие в жизни друг друга. И даже если всё вокруг нас распадалось, даже если Игорь продолжал разрушать наши пределы словами, эта любовь оставалась — невыносимой, жестокой, но необходимой.
И в конце концов я понял, что психоделика, этот вихрь форм и смыслов, этот трепетный поток сознания, который мне открылся, был всего лишь другим способом увидеть мир. Мы жили в эпохе, где всё менялось, и мы были частью этой трансформации. И в этом была своя красота — в том, что ты никогда не знаешь, где начнётся следующий поворот, но ты продолжаешь идти, несмотря на туман, на искажённую реальность и на всё, что вокруг тебя распадается.
