по следам одного преступления
Осенний лес –
это, прежде всего, –
запах.
И этот запах переживёт
солнце,
падающее на запад.
И усилится даже,
потом, с появленьем созвездий.
Но сначала о краже
трёх пейзажей предместий.
Их ещё описали:
А.С. Пушкин, а позже – Есенин.
Сушат простыни, синие дали…
Где пейзажи? Они здесь висели!
На одном был, я помню, разбуженный сад,
дом… Скворешня “спявала” о счастье стыдливо,
тёплый, с запахом, падал в траву, снегопад
с груши, вишни, яблони, сливы…
На другом был колодец, забор в лопухах…
Все (и пчёлы, и птицы, шмели и кузнечики) воздух сверлили…
Как перчатка, летел за околицу крик петуха!
(Вот дела, чуть о нём не забыл я)
А на третьем пейзаже – солнце без птиц,
на деревьях листвы, с каждым днём, не хватало всё больше,
как в потрёпанных книгах не хватает страниц…
В 20-ти километрах от Польши
проглядела таможня – украли!
Теперь все деревья – черны и черты в них – кореньев,
все тропинки ведут только в царство потерь,
под ногами купюры, изъятые из обращенья…
Они цветом похожи на тот самый “рупь”,
той державы, где мы с тобой пели и пили…
Лист кленовый,
как крик из расквашенных губ,
да шоссе, как стрела,
вонзённая в синий
это, прежде всего, –
запах.
И этот запах переживёт
солнце,
падающее на запад.
И усилится даже,
потом, с появленьем созвездий.
Но сначала о краже
трёх пейзажей предместий.
Их ещё описали:
А.С. Пушкин, а позже – Есенин.
Сушат простыни, синие дали…
Где пейзажи? Они здесь висели!
На одном был, я помню, разбуженный сад,
дом… Скворешня “спявала” о счастье стыдливо,
тёплый, с запахом, падал в траву, снегопад
с груши, вишни, яблони, сливы…
На другом был колодец, забор в лопухах…
Все (и пчёлы, и птицы, шмели и кузнечики) воздух сверлили…
Как перчатка, летел за околицу крик петуха!
(Вот дела, чуть о нём не забыл я)
А на третьем пейзаже – солнце без птиц,
на деревьях листвы, с каждым днём, не хватало всё больше,
как в потрёпанных книгах не хватает страниц…
В 20-ти километрах от Польши
проглядела таможня – украли!
Теперь все деревья – черны и черты в них – кореньев,
все тропинки ведут только в царство потерь,
под ногами купюры, изъятые из обращенья…
Они цветом похожи на тот самый “рупь”,
той державы, где мы с тобой пели и пили…
Лист кленовый,
как крик из расквашенных губ,
да шоссе, как стрела,
вонзённая в синий