Наследие пепла
На ладони ребёнка ложатся шрамы,
Как мосты, что тянулись через века.
Не его ли вина, что под гнётом драмы
Мир трещал, разлетаясь на куски стекла?
Тишину терзает страдальческий стон,
Материнский крик тонет в плаче без края.
Её боль, как огонь, в его сердце зажжён,
И палач их связал, не размыкая.
Его тело растёт, как кора у дуба,
Но под кожей лишь трещины старых грехов.
И отец, отмеряя тугой верёвкой,
Передал ему тяжесть незримых оков.
«Ты выдержишь», — сказал ему грубый отец,
«Мы растём, когда боль нам сжимает грудь».
Но его взгляд — осколок былых колец,
Что лишь тянут на дно, не найдя свой путь.
Мир — уродливый лабиринт обвинений,
Где весь путь замусорен чужой злой рукой.
Чья-то боль проникает в его поколение,
Чьи-то сны окаянные рвут покой.
Он уже не живёт, лишь ползёт по тропе,
Где земля из отравленных чёрных корней.
И не видит конца, где уставшие руки
Отпустили бы цепи давно былых дней.
Но куда ему деться, ведь боль — бесконечна.
Каждый выбор — удар, каждый вдох — на излом.
Все упрёки родителей хлещут безжалостно,
Ими воздух густеет, но пуст его дом.
Здесь каждый шаг, каждый шёпот в груди
Становится пылью, заполняя весь рот.
И ребёнок, упав на сломанной жизни,
Просто шепчет во тьму: «Где же мой переход?»
Но и тьма остаётся наследием праха,
Её руки из глины, из боли и крика.
Травмы впились, как корни в дрожащие стены,
И все раны, что были, становятся дикими.
Он живёт как сосуд для чужой пустоты,
Собирает остатки сломавшейся веры.
И на каждом витке этой странной войны
Кто-то новый войдёт, чтобы стать ей примером.
