Терем
Разряд!.. Ещё разряд...
Помню привкус, словно булат раскалил во рту,
Зме́я, гром, дым, огонь, дремучую пустоту.
Я скитался три дня и пришел на чужой порог,
Обессилел совсем и до мозга костей продрог.
На пороге девица. Как смоль за спиной коса.
Бледнолица. Две вишни в грозу — глаза.
— Что же стал, заходи или дальше чего ищи.
На столе мармелад и узвар, в чугунке доспевают щи.
Я ступил за порог: будь-что будет — девица в избе одна.
Предложила раздеться и в баньку сходить она:
— На кровати из дуба белёные простыни постелю,
Все слежались, мой терем не жалует мимо идущий люд.
Вот согрелся, помылся, наелся и лёг на дубовый одр,
Задремал и вдруг слышу — девица во тьме идёт:
— Оставайся со мною, хочешь, приданое покажу?
Ведь не знает никто, а богата я, просто жуть.
Приподнялся да молча спросонку пошёл за ней.
И увидел в ларце семисветие из камней.
Сам ларец золотой, на засове — чернёное серебро,
Жемчуга, изумруды, рубины, сапфиры лежат горой.
— Всё богато и пышно, но приданым никак не взять,
Расскажи-ка вот лучше, кто будет отец, кто по крови мать?
И девица кивнула, слегка улыбнувшись мне:
— Вон портрет с тятей нашинским на стене.
На картине статный, но очень худой старик,
А в глазах его будто странный огонь горит.
— Ладно, девица, утро вечера мудреней.
Мне сейчас сладкий сон да покой завсего нужней.
Снова лёг, а девица следом, не так проста,
Села рядом, целует крепко меня в уста.
А сама холодная, словно окрепший лёд,
Дух колодца забытого от дыханья её идёт.
И объятья странные — не будоражат кровь,
Только морозным мороком будто свело нутро.
Я вскочил и понёсся сквозь серо-багряный сад,
Я бежал так, что пятки часто врезались в зад.
Не бродите, молодцы, в странном глухом лесу.
Из терема деревянного мало кого спасут!
