Кошачья чёрная печать и клавесина бодрый ливень
….Оставшееся - помнится,
печалью тихо полнится,
печатью оставаясь на вчера.
И за окном бессонница
с дождём устало ссорится,
что не купил бареток вечерам...
---- ---- ---- ----
…А я просто дую на воду,
дую на воду,
медленно глядя на круг,
в котором тонет моя атлантида.
Уже утонула моя атлантида,
все атланты стали песком.
Уже ни о ком...
Только кот мурлыкает рядом.
Спасибо ему.
Иначе я бы пошёл к соседу.
Поговорить.
И мы бы нажрались,
так как он тоже тот ещё жук -
в муравейнике, милая, в муравейнике.
Где же ещё нам,
жукам,
любящим слушать котов,
встретиться?…
Оставшееся косится криво,
кислит, как слива,
потом игриво
опрокидывается на спинку.
Джульетта,
ты перепутала все корзинки,
эта – Красной шапочке,
эта – лету.
...В той я храню шкуры волков,
и выпавшие из подковы гвозди,
в моей кузнице –
мало места
для захваченных городов и захватанных чувств.
Я учусь быть полезным,
поскольку знаю,
чем грозят муравейники милой.
Тем, что просто - пройдёт мимо.
Это - шкурою понимаешь.
Моя рука, ухо кота, это гламурное «мурр» -
всё создаёт метроном
поминутного вечера,
в который я нарисую баретки.
Вместо барашка.
Пусть бессонница улыбнётся
тому, что пальцы
и кот – молодая вселенная,
в которой всего так много.
---- ---- ---- ----
...И нам придётся промолчать,
и стать немножечко счастливей,
ведь клавесина бодрый ливень –
всего лишь маленькая часть,
один лишь крохотный шажок
по дню, искрящемуся светом,
где парусиновое лето
с дельфином прыгают в волну.
---- ---- ---- ----
По кругу,
время, по кругу.
Там всегда рассыпаны крошки.
Я бываю часто хорошим.
Иногда кричу на подругу.
Иногда мне даётся много,
и тогда я мурлычу
под рукой моего Бога.
О нашем.
Личном.
