Кошка смотрит на стену
Отдельная фоторамка на бабушкином столе - кошкина. Камила - котёнок-подросток, смотрит не очень ласково, ещё не привыкла после бездомной жизни к неожиданной любви и заботе. Камила с котятами, нежная, хотя и усталая мать. Камила - шерстяной шар, с прекрасной шубкой, спокойными глазами королевы, знающей себе цену. На шкафу. На дереве. В траве. Камила - стриженная до подшёрстка, когда пару лет назад уже не могла как следует заботиться о своей шерсти, и та путалась, обрастала колтунами, стоило только забыть и не расчёсывать её несколько дней. Камила - вымытая шампунем и завёрнутая в маленькое одеялко, высокомерно и самодовольно глядящая на мир с бабушкиных рук. Вся её жизнь... И немалая часть жизни бабушки. И теперь обе они стары, так стары.
Камила сильно изменилась. Она уже давно ходила по знакомой наизусть квартире, словно в какой-то рассеянности, иногда натыкаясь на мебель, забывая, куда и зачем шла. Ей неудобно было есть, мы купили специальную высокую миску. Ей страшно не нравилось, когда дверь в бабушкину комнату закрывали. Хотелось ходить туда-сюда, днём и ночью. А бабушка болела последние месяцы, её беспокоили сквозняки, разговоры, свет в коридоре... Но если кошка оставалась у запертой двери, то начиная мяукать - требовательно, громко, монотонно. И не переставала, пока ей не открывали.
- Какая же ты упрямая стала, вздорная! - ворчала бабушка. И прижимала Камилу к себе - худую-худую без своей великолепной шубы, не всегда осознающую, что вот, её взяли на руки. А потом, через полминуты-минуту, она понимала и принималась мурчать, мурчать...
Иногда кошка уходила на кухню и начинала орать. Еда и вода в мисках были, но Камила смотрела в пространство и долго мяукала громким басом, не замечая, когда кто-то заходил на кухню.
Иногда она долго сидела неподвижно, таращась в никуда без всякого выражения.
Но иногда её взгляд становился как раньше - умным, цепким. Это бывало тогда, когда кошка смотрела на стену в бабушкиной комнате. И особенно - в том месте, где стояло пианино. Она садилась к нему близко-близко и пристально наблюдала за чем-то на его блестящей чёрной поверхности.
- Себя видит, - говорили наши.
Да, но это пианино стояло тут задолго до Камилкиного появления в нашем доме и раньше никак особо её не интересовало. Я-то понимала, что она видит на самом деле.
Там был некто небольшой, с шерстью и кошачьим хвостом, с ушами, покрытыми низко наползающим капюшоном, который в одной из лап держал маленькую острую косу.
Потом кошка теряла интерес - видимо, оно отступало куда-то в дальнюю глубину - и брела к бабушкиной кровати, на которую запрыгивала с трудом, цепляясь когтями, оставляя затяжки на простыни и пододеяльнике.
- Камила, старенькая...
Вздыхали все.
- Недолго ей осталось. И то - прожила почти двадцать лет...
Больше всего мы боялись в эти дни, что кошка умрёт около бабушки, и для той это будет дополнительным ударом. А бабушка итак почти не вставала с постели, стала очень слаба. И мы теперь постоянно отслеживали - где кошка, что делает...
Утром я вошла в бабушкину комнату. Камила сидела напротив пианино, глядела сосредоточенно и неотрывно. Потом её взгляд перешёл на стену, на дверь... Она встала и, наткнувшись на ножку стула, побрела к кровати. Бабушка лежала, свесив руку почти до пола. Сейчас Камила ткнётся своим мокрым носом, замяучит! Я быстро перехватила кошку и прижала к себе. Надо осторожно, чтобы не разбудить, положить бабушкину руку поверх одеяла. Бабушка не шевельнулась, когда я дотронулась до её пальцев. Рука была ледяной.
