Домовой
Домовой сидел на печке
И мурлыкал от тепла,
Вся завитая в колечки
Борода его была.
Под кустистыми бровями
Глазок было не видать,
А мохнатыми руками
Мог он даже испугать.
Был он маленького роста,
Принимали старичка,
Ошибаясь очень просто,
За двуногого зверька.
Был он добр к хорошим людям,
А плохих не выносил,
В выходные и по будням
Им отчаянно вредил.
Жил сначала он в квартире,
Где хозяева жулье,
Холодней, чем на Памире
Было то ему жильё.
А потом он поселился
В дорогом особняке,
Но и там он находился
Как на лютом сквозняке.
Очень долго он скитался,
Разуверившись в тепле
Только все- таки остался
В позаброшенном селе.
Покосившаяся хата,
Дверь в единственной петле,
Стали царскою палатой
Домовому на земле.
Там жила одна старушка,
Было ей почти сто лет,
Хлеба черствого горбушка
Из всей пищи на столе.
У старушки были дети:
Городские сын и дочь,
Только вот потомки эти
Не хотели ей помочь.
Стало жалко бедолагу,
И решил наш домовой,
Что не будет он бродягой,
И остался со вдовой.
Он заделал паклей щели
В стенах и на чердаке,
Чтоб дожди или метели
Не врывались налегке.
А потом, чтоб не скрипели,
Смазал двери на петле,
Печь отчистил еле-еле,
Перепачкавшись в золе.
Заготовил дров на зиму,
Поменял на крыше тес,
И откуда- то перину
Для старушки он принес.
Хлопотливую работу
Выполнял он день за днём,
Проявляя и заботу,
И участие во всём.
И изба повеселела,
И старушка ожила,
Правда, раньше то и дело
Перепуганной была.
Ведь радетеля не видно,
Только стук в избе и шум.
Размышляла: очевидно,
Повредился её ум.
Подбегала всё к иконе,
Ночью плакала молясь,
Прежде, что случилось ноне,
Не видала отродясь.
Днем избу не узнавала,
Все сияло чистотой,
Через месяц ясно стало,
Что все сделал домовой.
Больше небо не просила
Прояснить свой старый ум,
Домового полюбила,
И его весёлый шум.
А однажды на рассвете
Разбудил её стук в дверь,
На крыльце стояли дети,
Хочешь верь или не верь.
Те с порога на колени
Перед нею полегли,
Каясь в черствости и лени,
В том, что мать не берегли.
И она детей простила,
Ведь любить, так понимать,
И ни в чем не укорила,
Что ж поделать, мать есть мать.
Много позже догадалась,
Что и здесь был домовой,
Его сила постаралась
Привести детей домой.
Домовой сидел на печке
И мурлыкал от тепла,
Золотистая,в колечках,
Борода его была.
И мурлыкал от тепла,
Вся завитая в колечки
Борода его была.
Под кустистыми бровями
Глазок было не видать,
А мохнатыми руками
Мог он даже испугать.
Был он маленького роста,
Принимали старичка,
Ошибаясь очень просто,
За двуногого зверька.
Был он добр к хорошим людям,
А плохих не выносил,
В выходные и по будням
Им отчаянно вредил.
Жил сначала он в квартире,
Где хозяева жулье,
Холодней, чем на Памире
Было то ему жильё.
А потом он поселился
В дорогом особняке,
Но и там он находился
Как на лютом сквозняке.
Очень долго он скитался,
Разуверившись в тепле
Только все- таки остался
В позаброшенном селе.
Покосившаяся хата,
Дверь в единственной петле,
Стали царскою палатой
Домовому на земле.
Там жила одна старушка,
Было ей почти сто лет,
Хлеба черствого горбушка
Из всей пищи на столе.
У старушки были дети:
Городские сын и дочь,
Только вот потомки эти
Не хотели ей помочь.
Стало жалко бедолагу,
И решил наш домовой,
Что не будет он бродягой,
И остался со вдовой.
Он заделал паклей щели
В стенах и на чердаке,
Чтоб дожди или метели
Не врывались налегке.
А потом, чтоб не скрипели,
Смазал двери на петле,
Печь отчистил еле-еле,
Перепачкавшись в золе.
Заготовил дров на зиму,
Поменял на крыше тес,
И откуда- то перину
Для старушки он принес.
Хлопотливую работу
Выполнял он день за днём,
Проявляя и заботу,
И участие во всём.
И изба повеселела,
И старушка ожила,
Правда, раньше то и дело
Перепуганной была.
Ведь радетеля не видно,
Только стук в избе и шум.
Размышляла: очевидно,
Повредился её ум.
Подбегала всё к иконе,
Ночью плакала молясь,
Прежде, что случилось ноне,
Не видала отродясь.
Днем избу не узнавала,
Все сияло чистотой,
Через месяц ясно стало,
Что все сделал домовой.
Больше небо не просила
Прояснить свой старый ум,
Домового полюбила,
И его весёлый шум.
А однажды на рассвете
Разбудил её стук в дверь,
На крыльце стояли дети,
Хочешь верь или не верь.
Те с порога на колени
Перед нею полегли,
Каясь в черствости и лени,
В том, что мать не берегли.
И она детей простила,
Ведь любить, так понимать,
И ни в чем не укорила,
Что ж поделать, мать есть мать.
Много позже догадалась,
Что и здесь был домовой,
Его сила постаралась
Привести детей домой.
Домовой сидел на печке
И мурлыкал от тепла,
Золотистая,в колечках,
Борода его была.
