Ветробой

ВЕТРОБОЙ

 

* * *

Меня судьба, нелепая до слёз,

преследует, сбивается со следа.

Туманный берег вереском порос

и соснами высокими, как небо.

 

Горит моя весёлая нодья,

рассматриваю знаки зодиака.

Там Некто или Нечто есть? Но да,

теперь душа освобождается от мрака.

 

* * *

Полежу, заварю розоватый шиповник,

закопчу на костре окунька.

На берёзе о чём-то чудит ополовник,

и куда-то на юг облака

проплывают над храминой леса. А выше

только звёзды, и где-то среди

неизвестное что-то внимательно дышит,

отзывается болью в груди.

 

Расшумелось тревожно сосновое море,

зелень хвойная, пышная медь:

«Изо всех отворяющих жилы историй

эта самая лучшая — петь…»

 

— Приходи, возвышая, нелепое горе!

Не боюсь тебя, глупая смерть!..

23.09.24

 

* * *

Иду в Будилово лесом.

Пахнет грибами, вереском,

а там, впереди, ручей,

чёрный-чёрный, как ворон,

извилист, узок, проворен —

одна из лучших вещей,

которые нам даются

даром совсем, как блюдце

крепкого чая, галета,

сирень, дождливое лето

и мотыльки, что вьются

настольной лампы вокруг.

Иду понемногу к востоку,

крепкий ходок поскольку

и обладатель рук,

которые всё успеют:

и котелок согреют,

и залатают плащ.

А ты, товарищ, надейся!

Огонь, по сушине вейся!

Сердце моё, не плачь!

 

* * *

Ночью в палатке что-то

шлёпнулось на меня:

ба, лягушонок! Опа,

маленький басурман.

 

Взял его, осторожно

выпустил за порог.

Я для него, возможно,

неумолимый бог.

 

Что он подумал? «Эх ты,

вот же удача — жил,

не приносил я жертвы.

Впрочем, и не грешил».

 

Каплю его смиренья

мне бы, но дело в том,

что человек я — время

пробую на излом.

01.09.2024

 

* * *

Ну что, небесный купол голубой!

А человек забит в него по шляпку!

Собрал сухой сосновый ветробой,

покрепче растянул свою палатку,

огонь развёл весёлый, как любовь,

сварил еду какую-то простую,

и думал я: «Но там, где облаков

летит гряда, простят мою земную,

недобрую, безумную слегка,

запутанную жизнь за пару строчек

про нежную повадку мотылька,

за то «прости», которое рука

изобразила, и ещё, о да,

ещё того короче.

 

* * *

Ночь надо мною дождём шелестит,

стужей продута палатка.

Бьёт лихорадка, но где-то к шести,

может, приснится мулатка.

 

Где подхватил я неведомый грипп —

душит отчаянный кашель.

Слышится дерева сумрачный скрип —

ветками машет и машет.

 

Капает прямо в лицо конденсат —

чёрт! Освежитель еловый!

Сдаться позорно — вернуться назад?

Падают листья — пунцовый,

 

лёгкий пристроился где-то в ногах.

Светит фонарик. Запишем:

«Спальник не греет. Останется прах

от человека. Надышим,

выживем, сдюжим, попробуем спать».

 

О, моё нежное солнце,

нам, горемычным, надо признать,

только одно остаётся:

 

ветер сухими губами ловить,

ждать перемен, надеяться и любить…

19.11.2024

 

* * *

Собрал сухой сосновый ветробой,

ступню заклеил, стёртую до крови,

очаг сложил надёжный, приготовил

грибной супец и бледно-голубой

увидел Альтаир. Подумал: «Высоко

Господь за мной приглядывает! Чудо!»

Но вот разгрёб огонь и как-то грубо

сказал:

— Ну чё? Мы поскрипим ещё? Ого,

какая бездна там! На все сто тысяч бед

единый Бог? Цыц! Отправляйся дрыхнуть...

 

А с кем я говорил? Нет, не привыкнуть,

что никого здесь нет — но музыка! Но свет!

 

* * *

В ельнике снег лежит островками,

а в котелок наберёшь, и вот

пляшет огонь, котелок поёт,

плачет душа о тебе стихами.

 

Шуша моя, Шуршалотта, помнишь

наши надежды смешные? Дом

как мы хотели купить? А в нём

счастье случайное не проворонишь!

 

Сбудется всё, но совсем иначе.

Вот разошлись облака… и Ковш

над головой… Всё же мир хорош!

Славная штука кондёр горячий!

 

Ну, похлебаю, а там прилягу

к звёздам лицом и скажу: — О вы,

тёмные боги сырой листвы,

перенесённые на бумагу,

 

заговорите о ней… А пламя

слева меня согревает, но

холодно справа… О, всё равно!

Так хорошо! Так славно!

 

* * *

Заката медленная сепия

перетекает в темноту.

Смотрю на первую звезду —

алмаз Его Великолепия.

 

«О да, — я думаю, —

дремучая

вселенная так хорошо

устроена: на капюшон

звезда срывается падучая».