Дом ждёт

Трубы окурок изжевала крыша,

кося проём чердачного окна

на индевеющий просёлок...

 

- Я покурить, - сказал хозяин, тихо вышел,

но так и не вернулся до темна,

поймав попутку:

- Мне в посёлок.

Устал баюкать ноющий осколок...

ты побыстрее, старина!

 

Дом слышал всё.

 

Ему не привыкать - дом будет ждать

как ждал их всех,

кто уходил.

Скрипя крыльцом под женскими шагами,

дом лишь доверчиво дымил:

- Когда? Между вторым и третьим свитерами?

 

Бывало дольше, горше...

 

Дом знал, почем и сколько весит лихо.

Он помнил год:

горела облепиха

и зло, доползшее сюда

ломало яблони в садах и поджигало срубы,

гармошку взявши в губы.

 

Дом хоронил свои печали в до.

 

И начинал всё снова, в после.

Там застекленное окно и коврик свежий постлан

перед белёною стеной,

где в рамках - время и покой.

 

Дом помнил всех.

 

Сердито морщивших усы

на бабьи частые кресты

и возвернувшихся с крестами.

Потом - забывших образа

и их горящие глаза

с неколебимым - Сталин с нами...

Потом - загар афганский как встречали...

 

И вот опять.

Ушёл.

Вернулся вроде целым,

но по ночам скрипел зубами

и припадал во сне к прицелу:

- Ребята, справа! Тут мы сами...

 

Дом будет ждать.

...

 

Осенний ветер гонит старую листву,

разносит вести поселковым лаем:

- В больничке кажут - к Рождеству!

Там доктор старый...

Подлатает.

 

Дом слышит всё.

 

Он будет ждать и будет верить,

что пацанов, шумящих во дворе,

минует кем-то сломанное время,

убрав меж датами тире.