Птицы небесные

ПТИЦЫ НЕБЕСНЫЕ

 

2016 — 2023 г.

 

…они не сеют, ни жнут, ни собирают

в житницы; и Отец ваш Небесный питает их.

Матф. 6, 26

 

 

1.

И женщины неясное волненье

в предчувствии чудесного плода...

 

Открывает Создатель вторую главу:

Ева видит таинственный Сад,

и беспечные мыши, ныряя в траву,

как сухие страницы, шуршат.

 

Пляшет нежная дева, певунья-сестра,

шаловливая лапочка-дочь.

Но река тишина холодна и быстра,

и хрупка темноокая ночь.

 

Тише нежити, тише задумчивых рыб,

что там светится из камыша?

Удивляется Ева: — Ах, пёстрый изгиб!..

— О, как ты, моя жизнь, хороша!..

 

Золотые стрекозы снуют над водой,

тяжесть яблока в женской руке.

Человек умирает — приходит другой,

омывает глаза в молоке,

 

и плывут молчаливые звёзды домой

по живой прихотливой реке.

 

2.

Земля пустынна и безвидна

была, и Дух над ней носился.

Я прахом был, я только мнился

в прозрачной твари древовидной.

 

Но Бог слепил меня из глины

и душу мне вдохнул живую.

Вот почему я так тоскую,

когда из леса вой звериный.

Когда метельной ночью тёмной

снег засыпает нас по крышу,

я Еву трепетную слышу:

— Огонь зажги, мой непрощённый!

У-у, холод лютый! — Да уж, поздно

обоим каяться. — Болезный,

мы так живём под этой бездной,

как будто в ней совсем не звёздно…

 

Но если я к тебе, о Небо,

взываю горестно в надежде,

ты отвечаешь мне, как прежде,

и подаёшь вина и хлеба.

 

3.

О, тёмный, молчаливый лик ночного Бога,

и узловатых рук висячие сады,

и пыль его одежд, и хаос бороды

и всклоченных волос, и Млечная дорога,

и мириады гневом раскалённых глаз.

Помилуй нас!

 

4.

Травы коленчатые, солнцерукие сосны,

лёгкие бабочки, трудолюбивые осы,

где угнездится душа, если вашим дыханьем

станет скудельный сосуд земле обречённого тела?

Где пропадает всё то, что горело, мечтало, летело,

воздух ночной сотрясало своим лепетаньем?

Тихо в лесу. Только где-то кричит водяница,

и бородатая с ветки еловой уснея

пышно свисает. А землю копнёшь — и грибница

белыми нитями тлен оплетает, и рыжий

тащит личинку свою муравей. Где же вы, Саломея

и волоокая Руфь? Где Эсфирь? О, всё ближе и ближе

к сердцу печаль, но люблю я, лаская,

милая, волосы, чуть раздвоённые гребнем,

сказки твои (как сиротка пошла за медведем),

полуулыбку твою… — О, — говорю, — о, моя золотая,

нет окончательной, непоправимой разлуки!..

Зыблется ткань бытия. Только шорохи слабые, звуки

жизни ночной, и навевает сырая прохлада

сонные думы, а мотыльки, на фонарь налетая,

бьются в стекло. И звёзды дрожат —

виноградины божьего сада…

 

5.

Божья коровка — капелька крови — ан, по стволу

переползает на небо: иди и не жди дождя!

Лес просыпается, солнце взошло, и туда-сюда

у человека тени по морщинистому челу

стройно перемещаются, пошевеливает легко

лествичник-ветер зелёные, клейкие паруса.

О, всё простившие, тёплые, внимательные глаза!

А по траве туман, как выплеснутое молоко.

Ковырнёшь топориком — чага, целебный гриб,

упадёт на кочку, и малиновка высвистывает зарю.

И собиратель: — То-то же, Господи, благодарю! —

Царю Небесному кротко и коротко говорит.

 

6.

Берёзы, черёмухи, волчеягодник —

всё подрастало стремительно, благо дни

солнечные стояли и птицы пели.

Человек улыбался — часовенку строил, кельи,

а там и другие появились иноки.

И однажды, когда монастырские крыши вымокли,

а леса всеми красками осени запылали,

человек примерился: коробочка не мала ли?

Да и с миром отошёл в неведомое…

 

Мы стоим и смотрим на растерзанное

надгробие — оно посреди развалин

возвышается крепко, словно маяк, омываемый

валами океанских штормов, наблюдаемый

терпящими бедствие мореходами.

Только далёкий свет маяка

обещает ясное небо

и твёрдую

сушу.

 

7.

Остров святого Сергия —

по-фински Путсаари.

Скалы, сосны…

Издалека путешественнику

виден гранитный крест.

На цоколе сквозь лишайник

проступает надпись:

«Величаемъ тя живодавече Христе

и чтёмъ крестъ твой святый».

Как отцы пустынники

обтесали эти глыбы

и взгромоздили одна на другую,

подобно самой природе?

Жизнь отшельника тяжела:

зимой снег до самого горизонта,

летом труды и молитвы.

Из синевы озера

проступает тёмная полоска Валаама.

Если глаза ничем не затуманены,

над полоской виден

белый-белый купол собора —

далёкий парус библейского рыбаря…

 

«Помоги, Господи,

идущему по широкой земле,

плывущему по глубоким водам

путями праведными».

 

8.

Он любит нас. Порадуйся хотя бы,

что до сих пор Он мир не уничтожил.

Лежали бы на дне, и ели крабы

плоть из глазниц. Но если живы всё же,

но если мы Ковчег не строим даже,

но если, как во время Атлантиды,

беспечны и гуляем в Эрмитаже,

и Богу нанесённые обиды

спокойно забываем… друг мой бедный,

давай благодарить Его всечасно

под чёрной этой, страшной этой бездной,

где догорает бешеная плазма,

где всё исчезнет в пустоте надзвёздной.

 

9.

Этот мир потому и суров к человеку,

что листва зелена и прохладен источник,

что, пойди хоть в безводную, знойную Мекку,

он — чудесный шедевр, а не жалкий подстрочник.

 

Потому и суров, что, бесчинствуя, ветер

насыпает песок бедуину в ладони,

что верблюды идут по нему на рассвете,

что ничто уже здесь не изменится в корне.

 

И пускай ты в горячке, до хрипа простужен,

и пускай ты измучен укусами, жаждой,

ты же знаешь, что мир этот, видимо, нужен

несмотря ни на что, и однажды…

однажды…

 

10.

Судьба, как письмо в конверте,

читается после вскрытия.

Задумчивый ангел чертит

схему в Небо отбытия.

 

— Эй ты, крылатый, ну кто я?

Дегустатор плода запретного,

изготовитель настоя

на жизни слова бессмертного.

 

Ты же и сам ценитель.

Молниями сверкая,

Небо — твоя обитель,

а Земля — моя мастерская!..