На карельских болотах

НА КАРЕЛЬСКИХ БОЛОТАХ

 

Стихи разных лет

 

* * *

Я кормил комаров на карельских болотах,

жрал с тифозным солдатом снежок на Урале,

на базарах мытарился в южных широтах,

в общежитии пил на Обводном канале.

И теперь, обналичив судьбы сбереженья,

я скажу: эта жизнь, завалившись с вокзала,

показала мне всё, чем богата с рожденья,

словно пьяная баба, что юбку задрала.

С любопытством хирурга,

вспоровшего брюхо,

я смотрю на неё без какой-либо позы,

и тоска мне, ворочаясь в черепе глухо,

выжимает из глаз безутешные слёзы.

 

* * *

«Прощанье славянки» учился лабать на губе

под матерный окрик, под пение злое пурги.

Лосиная вша лютовала в моей бороде,

когда увязали в болотной грязи сапоги.

 

Не будет салюта, не будет суровых речей.

Одно утешение, что сыпанёт по воде

осенняя морось, подруга холодных ночей.

И сердце болит как последняя точка в судьбе.

 

* * *

А где-то жирует большая Москва…

А ну её всё-таки к чёрту!..

Я муху-веснянку смахнул с рукава

и взялся опять за работу.

 

Земля под лопатой вздыхает, как зверь,

от пота намокла футболка.

И знаешь, Россия, ты только поверь,

от Пушкина до Святополка

 

не то чтобы сука такая, но — ша! —

попутала хамство и удаль.

А всё-таки будет свекла хороша —

хоть фурой вези в Мариуполь!

 

* * *

У дома сели на приступочку —

сияет облачко над бездной.

Ну что, порадуемся утречку

и всякой твари бессловесной?

 

Задумчивой улитке крохотной,

какой-нибудь корове тучной,

и человека жизни — хлопотной,

и бабочки — благополучной.

 

Нет, мы не станем им завидовать,

ловцам росы, деканам грядок, —

нам жить нечаянно и впитывать

дождя ночного беспорядок!

 

* * *

На руке загноилась ранка —

подорожник, и весь рецепт.

Птица малая, коноплянка,

у дороги даёт концерт.

 

Вот послушаем — на квартиру

побредём из последних сил.

Мы прошли бы с тобой по миру,

да Господь, видать, запретил.

 

Принесём по божьей коровке,

загадаем: «Лети! Привет!»

А на утро вновь по грунтовке —

в направлении новых бед.

 

* * *

Глянешь, на ёлке висит бородач,

банку откроешь, поправишь нодью.

— Ладно, садись-ка, тушёнку хомячь.

Смысла? А смысла и я не найду.

 

Искры до неба летят в темноте,

и от воды холодок. — Ё-моё,

может быть, мы не такие, не те?

Ишь, комары раззуделись, зверьё.

 

— Ладно. Поспать бы, что ли, чуток.

Утром шагать, а дорога не мёд…

Белая ночь. Розовеет восток.

Векша смеётся: никто не умрёт.

 

* * *

Ну вот, я шагаю на северо-запад,

на мне чугунеет рюкзак.

Уже позади Лебединая заводь.

Стемнело. Светлеют глаза.

 

Дотопаю я до автобусной будки,

уже не останется сил.

Сгущается лес молчаливо, и дудки

стоят у дороги. Спроси,

 

какая меня неизвестная мука

всё гонит вперёд и вперёд?

Наверное, счастье хорошая штука,

но кто это всё разберёт?

 

Не я же. Зато темноту пробивает

китайский фонарик… Иду…

 

* * *

Ровесники стотонных динозавров

и первых птиц рождения, они

как воинов толпа, могучих мавров,

шумят, темны, игольчаты, стройны,

жестокой нашей жизни имманентны,

в кольчугах из чешуйчатой коры.

Их породили здесь антимиры,

далёкие скалистые планеты.

 

Я погружаюсь в обморок зелёный

туда, где голубая нищета, —

смотрю сквозь эти дивные колонны

на свет звезды, которая — о да! —

горящий глаз неведомого Бога:

всё в мире подчиняется ему.

И целый мир таинственный во тьму

летит на зов серебряного рога.

 

* * *

Как безумные вдовы, скучают вороны на крышах,

и последний листок — увяданья заложник — трепещет.

Осень гибкая шастает кошкой в подпалинах рыжих.

По стеклу дождевые заряды всё резче и резче.

 

Мы за крепким цейлонским с тобой посидим, дорогая,

поглядим, как ложится вечерняя мгла на пропащий

наш посёлок нетрезвый, где люди живут погибая,

потому что из леса Кручина глазища таращит.

 

Значит, здесь и умрём, чтобы лечь у болота на горке,

чтобы запах смолы и грибной, затаившейся прели

уловил Пастернак бы какой-нибудь будущий, зоркий,

и другие сказать мирозданию «здравствуй» успели.

 

* * *

Ночной автобус. Ровный гул

мотора, и далёко

огни, огни… А я вздохнул,

подумалось: «Дорога.

Куда? Бог ведает. Гляди,

разбилась ночь — осколки

чернеют, ха! А позади

в той темноте размокли

деревья-стражники, кусты

и домик с мезонином.

Мы все — не чудно ли? — послы

Тишайшего на синем.

Кто спит, кто думает, а кто

зовётся обормотом.

Катись, ночное шапито!

Кто тут водила?

Вот он!»

 

А может быть, совсем никто —

звезда над горизонтом?