Фронтовики не любят вспоминать войну...
Фронтовики не любят вспоминать войну,
Она оставила незаживающие раны.
Воспринимая ее, как чуму,
И раны не зарастают, рубцами.
Их память почти всегда на войне,
В ясный день иль глухую полночь.
Помнят каждый маленький штришок,
Когда убивали фашистскую сволочь.
Помнят они каждый кустик, овраг,
Где хоронили товарищей.
Как наступал на них яростно враг,
И земля представляла пожарище.
Помнят деревни, что немцы сожгли,
Вместе с людьми, в них живущими.
Где трубы печные, остались одни,
Назад, никого не ждущими.
В памяти много концлагерей,
И то, что внутри находилось.
Пепел убитых, сожженных людей,
И кошельки, на что кожа сгодилась .
Им не забыть и трупы детей,
Умерших просто от голода.
Лежащие словно дрова штабелей,
Номера на руках их наколоты.
Фронтовики не любят вспоминать войну,
Она для них, незаживающая рана,
Когда мы просим рассказать о ней,
Это для них, не страницы романа...
Она оставила незаживающие раны.
Воспринимая ее, как чуму,
И раны не зарастают, рубцами.
Их память почти всегда на войне,
В ясный день иль глухую полночь.
Помнят каждый маленький штришок,
Когда убивали фашистскую сволочь.
Помнят они каждый кустик, овраг,
Где хоронили товарищей.
Как наступал на них яростно враг,
И земля представляла пожарище.
Помнят деревни, что немцы сожгли,
Вместе с людьми, в них живущими.
Где трубы печные, остались одни,
Назад, никого не ждущими.
В памяти много концлагерей,
И то, что внутри находилось.
Пепел убитых, сожженных людей,
И кошельки, на что кожа сгодилась .
Им не забыть и трупы детей,
Умерших просто от голода.
Лежащие словно дрова штабелей,
Номера на руках их наколоты.
Фронтовики не любят вспоминать войну,
Она для них, незаживающая рана,
Когда мы просим рассказать о ней,
Это для них, не страницы романа...
