Княжна Войкица

ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЧИТАЙТЕ ДО КОНЦА: ФИНАЛ ВАС ПРОСТО ПОРАЗИТ!

 

Будьте внимательны: Войкица присутствует в каждой из трех частей.

___________________________________________________________

 

 

«Самое прочное богатство человека – в голове и сердце: знания и совесть»

 

(Богдан Петричейку Хашдеу (1838-1907) — писатель и ученый-энциклопедист)

 

___________________________________________________________

 

*Княжна Войкица

 

 

Автор - Богдан Петричейку Хашдеу.

 

Перевод Нелли Тодд.

 

___________________________________________________________

 

(В оригинале "Domniţа Voichiţа")

 

*Domniţа -

 

1. дочь господаря, княжна

 

2. жена господаря, княгиня.

 

3. (poetic) властительница

 

В данном случае уместно слово «княжна», потому что княгиней Войкица еще не стала.

 

Также слова «Domn» и «Doamna» могут обозначать, как «господин (госпожа)», так и «князь (княгиня)».

 

Иногда «Domn» (в звательном падеже «Doamnе») означает «Бог (Господь)».

 

 

 

Часть первая

 

 

 

«Тогда веселой и жестокой

 

война во главе воинов его прошла».

 

Пушкин: «Полтава».

 

 

 

 

Сочи** несет свои сонные волны

 

Между берегов,

 

А над нею

 

Едва уловимое свежее дуновение

 

Ветерка легко летит дальше –

 

К другому горизонту.

 

Вот развесистая ива на берегу

 

Клонит свой молодой ствол

 

К лицу реки,

 

Переговариваясь с сонной волной.

 

И старое чрево Сочи

 

Вторит ей журчащим шепотом.

 

Сквозь прозрачное полотно воды

 

Изредка трепещет рыбка

 

И снова исчезает в глубине,

 

Словно золотая стрела.

 

Или птенец ласточки,

 

Вильнув кончиком крыла,

 

На мгновение резво опускается вниз

 

И снова взмывает в небо.

 

А порою на закате

 

Лодка плавно скользит

 

С двумя обнявшимися тенями,

 

Убаюканными одним томлением:

 

Молодой рыбак бессознательно, как во сне,

 

Плывущий со своею милой…

 

Тогда с небес удивленно,

 

С затаенной страстью и вожделением

 

Наблюдая за человеческим счастьем,

 

Ярче загораются звезды.

 

Но внезапно, лязг оружия

 

Прорезает тишину.

 

И яростный крик: «Война, война!»

 

Страхом в души проникает

 

И Бог знает, где теперь

 

Двое влюбленных

 

Несутся в лодке, затерявшись среди ракит,

 

Спешно гребя веслами.

 

 

 

**Сочи - левый приток реки Сирет.

 

Впадает в Сирет недалеко от Панчешти.

 

 

 

Два лагеря стоят в молчании

 

На берегу, грозными взглядами

 

Следя друг за другом в этот суровый час.

 

Ссорятся между собою братья-румыны –

 

Сыны одной нации,

 

Произошедшие от храбрых мужей

 

Великого Траяна.

 

Ибо отец Молдавии –

 

Штефан***, герой среди героев,

 

Прославленный всеми румынами,

 

Начал сегодня войну,

 

Чтобы сразиться с воеводой Раду.

 

Закаленное во многих битвах

 

Войско его стоит наготове

 

И ждет лишь знака к наступлению.

 

И Штефан произносит

 

Свой пылкий призыв:

 

«Воины с мужественным сердцем,

 

Вы, мои дорогие солдаты и братья,

 

Вознесем молитву Богу.

 

По святому праву ни раз

 

Мы защищали в бою

 

Могучую валашскую страну.

 

У ее правителя Раду полно золота,

 

Но для вашей священной цели

 

Прадед палаш не должен покоиться

 

Безмолвный и заржавевший в ножнах!

 

В бой же, дети льва!

 

Не опозорим наш народ,

 

Ибо тогда тяжким будет упрек

 

Роду нашему молдавскому,

 

Войску и главе его!».

 

Так молвил он. Затем окинул

 

Взором своих людей.

 

И ощутил всеобщее тепло

 

Сердец этих парней,

 

Что торжественно отозвались «Ура!»,

 

Заставив содрогнуться горы и долины.

 

Длинный рог дает сигнал.

 

Величественный воевода вскочил в седло.

 

Нетерпеливо конь заржал

 

И задрожал под всадником.

 

Затем взвились его копыта

 

И конь простерся в полете над дорогой,

 

И где топтал он пашни,

 

Поднялась завеса из облаков.

 

На все четыре стороны разнеслось эхо

 

Звучного голоса князя,

 

скомандовавшего:

 

«Вперед!».

 

И все бурным потоком наступают,

 

А жаркое солнце,

 

Отражаясь от мощи множества

 

Кольчуг, сверкающих серебром,

 

Также участвует в битве,

 

Играя своими золотыми лучами

 

На шлемах, копьях и святых знаменах.

 

В разгаре боя, в спешке

 

С мечом, нацеленным на Штефана,

 

Безрассудно бросается какой-то воин.

 

Но удар его слаб,

 

И воевода все равно остается невредим.

 

Сквозь сталь его кольчуги

 

Не проходит стальной палаш,

 

И гордый, во главе своей армии

 

Он выглядит еще более несокрушимым.

 

Очевидно, судьба щедро

 

Одарила его удачей,

 

Ибо у славных предков

 

Нет другого Штефана, чтобы заменить его.

 

Поэтому десница Божья

 

Сохранила его, как залог.

 

 

 

***Штефан III Молдавский, также известный как Штефан Великий был воеводой (или князем) Молдавии с 1457 по 1504 год.

 

 

Туда, где в ярости

 

Рвется Штефан-воевода,

 

Шаг за шагом среди битвы

 

Следует его верный оруженосец.

 

И он исполнил свой долг

 

На честной службе,

 

Обратив в прах

 

Того злодея-врага,

 

Что посмел поднять руку

 

На их господина.

 

Но сострадание охватило беднягу,

 

Когда опустив глаза вниз,

 

Он увидел поверженного воина.

 

Враг был так молод и красив!

 

«Жаль, что проклятое время

 

Погубило его раньше!

 

Иначе я бы пощадил его!» -

 

Промолвил с затуманившимся сознанием

 

И с тяжестью на душе,

 

Стирая горячую слезу,

 

Печальный и задумчивый оруженосец.

 

 

 

Своими сонными волнами

 

Течет безмолвная Сочи,

 

Солнце клонится к закату

 

И прячется за холмами.

 

Звездный покров ночи

 

Окутывает пустынные горизонты.

 

По позднему небу

 

Бредет печальная луна,

 

И льется ее грустный луч

 

Над теми, что уйдя в бессмертие,

 

Теперь лежат на поле павшие,

 

С лицами, повернутыми к земле.

 

Милосердная судьба

 

Послала им легкую смерть

 

Лежа на поле чести,

 

Словно во сне, они обнимают

 

Землю своих предков,

 

На которой победным знаменем начертана

 

Их торжественная жертва.

 

Возвышен их вечный сон!

 

Я завидую их смерти

 

И желаю, чтобы такой же конец

 

Был предназначен мне!

 

Ибо это лучше праздной жизни

 

Среди земных страстей,

 

Где не встретишь ничего,

 

Кроме предательства, гнили

 

И двуличных друзей

 

С пустыми и чуждыми душами,

 

Нечувствительными к красоте,

 

Хитрых, трусливых и никчемных.

 

 

 

Сколько воинов осталось

 

У Раду, раненного в битве?

 

Перейдя в брод Дымбовицу,

 

Побежденный, он отступил вглубь своей страны.

 

А в Сучаве под высокими арками

 

Из цветов, в народной песне,

 

На свой княжеский трон вернулся

 

Штефан с плодами победы.

 

От величественных Карпат

 

Далеко-далеко до Сербии

 

И от старого Дуная

 

До древнего берега Черного моря

 

Его могучим мечом,

 

Не тронутым бурями,

 

Начертана граница

 

Земель предков.

 

Осман, венгр, поляк

 

Со страхом познают его славу.

 

Как родственник и друг,

 

Благоволит ему московский царь,

 

А папа Сикст в своей святейшей милости

 

Бесконечно восхваляет его,

 

Называя «Князем Свободы»

 

И «Атлетом христианского народа»!

 

Чего еще желал он от судьбы,

 

Когда шел так,

 

Словно был удручен

 

Великою заботой?

 

Какие вести омрачили

 

Гордость воеводы?

 

Какие темные мысли гложут его?

 

 

 

На реке Сочи захватил в битве

 

Оруженосец дочку Раду.

 

И теперь княжна заперта

 

В одной из комнатушек сучавской башни.

 

Она оплакивает свою жизнь в неволе

 

И проклинает своего врага.

 

А на базаре начали шепотом

 

Сплетничать о князе,

 

Что целый день покоя он не знает,

 

И ночи напролет не спит.

 

Что постоянно ходит к башне,

 

Посмотреть, как там княжна.

 

Что день и ночь он бродит,

 

Тая от ее прекрасных глаз…

 

___________________________________________________________

 

 

Часть вторая

 

 

В ее молодой груди столько скорби,

 

Оттого что тоска по свободе убивает ее.

 

Щеки бледны. Но в свинцовом взгляде

 

Прячутся мятежные искры.

 

Но не грусти... Просто хочу

 

Открыть тебе врата темницы!

 

 

 

Лермонтов: «Соседка»

 

 

 

ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА:

 

Странно то, что в русском оригинале стихотворения «Соседка» в тюрьме сидит мужчина, а не женщина. Даже размер стиха отличается. У Лермонтова – анапест, а в румынском варианте – ямб. Вероятно, это какая-то румынская вариация на тему.

 

 

 

В давно минувшие века,

 

На одном опустевшем поле

 

Сыновья генуэзских купцов

 

Возвели крепость.

 

Но мы не знаем, зачем они построили ее,

 

Для кого и когда.

 

В ней жили горцы,

 

Затем, один за другим,

 

Здесь нашли приют беглецы со всего света,

 

Которым приглянулось это место:

 

Сильваны, венгры, татары,

 

Москали, болгары, сербы, поляки и саксы.

 

И все, кого, словно зерна, принес сюда ветер,

 

Привыкли тут жить.

 

Крепость называлась Сучава,

 

Как и река вблизи нее.

 

Как рассказал мне

 

Один мудрый и добрый дядя,

 

Легенда ее была окутана

 

Туманом старины.

 

Прямые колонны поддерживают ее фронтон,

 

На стене, что до сих пор цела,

 

И даже сегодня на ней сохранилась

 

Скульптура герба Андреа Дориа****.

 

Покрытая мхом и виноградными лозами,

 

Мрачно и устрашающе возвышается

 

Башня, и юная княжна

 

Томится там в печали.

 

Из низкого окна в молчании

 

Глазами, полными страданья,

 

Смотрит она вдаль на свою потерянную страну

 

И вздыхает по родителям.

 

И на щеках ее порою,

 

Словно на лепестках цветка,

 

Блестят, как жемчужины,

 

Горькие слезы.

 

Но она благочестиво над иконой,

 

Преклонив колени со смиренными мыслями

 

Непорочно возлагает

 

Всю свою надежду на Того, что высоко на Небесах.

 

 

 

****Андреа Дориа (21 [30] ноября 1466, Онелья — 15 [25] ноября 1560, Генуя) — генуэзский адмирал и государственный деятель.

 

 

 

Сейчас она лежит запертой

 

В мрачной келье,

 

Угасая от тоски по родине

 

И ни в ком не пробуждает жалости.

 

Никто не скажет ей ни слова –

 

Ведь рядом нет никого,

 

Кроме охранника у двери –

 

Хмурого, с пепельным лицом.

 

Молчит, без единого взгляда,

 

В полной неподвижности.

 

 

 

Но Штефан приближается к башне

 

И достигнув порога, удивляется.

 

Занавеска балдахина задернута,

 

А на шелковой постели,

 

Словно сама святая невинность,

 

Княжна улыбается во сне.

 

Румянец щек ее - живой,

 

Затем подобно снегу, тает,

 

А сладкое ее дыханье –

 

Полно восторга и тоски.

 

 

 

«О, Боже, какой ангельский сон!», -

 

Говорит сам себе околдованный Штефан,

 

Наблюдая с порога,

 

Где мог бы простоять

 

Так неподвижно целый век,

 

Любуясь этим божественным созданием.

 

Войкица нежно поднимает веки

 

Навстречу утренней зоре,

 

Грустным, мечтательным взглядом

 

Оглядывается кругом. И вдруг кричит:

 

 

 

«Ах, воевода! И сюда

 

Ты пришел нарушить мой покой!

 

Злой человек, как ты можешь позволить,

 

Чтобы отца разлучили с дочерью,

 

Лишить его власти

 

И украсть страну, как вор?

 

Какая подлость снова

 

Привела тебя ко мне, чужак?

 

А ну беги с моей дороги! Убирайся! Прочь!».

 

 

 

Штефан:

 

 

«Давным-давно уже,

 

Войкица, - увы! - я ждал

 

С опечаленной душой,

 

Твоих укоризненных слов.

 

Но в них виновато твое горе.

 

Я пришел искупить свой грех.

 

Ибо ты - свет моей жизни,

 

И лишь тебе я поклоняюсь.

 

Отец твой жив и невредим,

 

А я верну ему все земли!

 

И трон ему отдам, поскольку

 

Ты дорога мне и одну тебя желаю я!

 

Прояви же милосердие

 

К моим страданиям!

 

Я приношу к твоим ногам свою славу

 

И самые великие свои победы,

 

А все зло, причиненное тебе,

 

Пускай забудется навеки.

 

Молю тебя от чистого сердца,

 

Войкица, стань моей княгиней.

 

 

Войкица:

 

 

/«ТЫ ЧЁ, СОВСЕМ ОЧУМЕЛ, СТАРЫЙ БЫЧАРА?! ЗАБЫЛ, ЧТО ЖЕНАТ, ДА ЕЩЕ В ТРЕТИЙ РАЗ?!! В ЧЕТВЕРТЫЙ ПОП НЕ РАЗРЕШИТ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОВДОВЕЕШЬ! ЗАКУСИ ПОСЛЕ ЦУЙКИ И ПРОСПИСЬ!!! И МНЕ СПАТЬ НЕ МЕШАЙ»/.

 

Переводчик: …Ой! Это я не удержалась. Но похоже в данном произведении Штефан сейчас уже успел овдоветь.

 

 

 

Твое высочество, какие трогательные

 

Слова ты говорить умеешь!

 

Но ты забываешь, что я в тюрьме?

 

И где? По чьей вине?

 

 

Штефан:

 

 

Зачем ты так несправедливо,

 

Войкица, всегда огорчаешь меня?

 

Разве ты не совершенно свободна?

 

Разве я не раб твой?

 

Протяни мне руку, дорогая,

 

И все мои воины будут чтить тебя

 

Как княгиню и госпожу

 

Князя своей страны!

 

 

Войкица:

 

 

А мои муки заточенья,

 

Как можно предать их забвению?

 

Только кровь способна смыть

 

Это позорное клеймо.

 

 

 

(МОЛОДЕЦ! ТАК ЕГО, ВОЙКИЦА!)

___________________________________________________________

 

 

Часть третья

 

 

И в стране нашей в старые времена,

 

Когда молдавский народ

 

Еще хранил свою отвагу

 

И непокорность римскому рабству,

 

Не платя им налоги,

 

И у нас бывали пиры,

 

И проходили здесь турниры,

 

На которых состязались герои.

 

И тогда все на равных,

 

От пастухов до бояр,

 

С правителем страны в честном поединке

 

Забывали о звании, роде и положении.

 

А девушки в награду

 

Украшали победителей

 

Чудесными коронами

 

Из самых красивых цветов.

 

И не всегда венец героя

 

Носил прославленный

 

Воевода страны,

 

Но и простой человек из народа.

 

Тогда в пламенной оде все трубадуры

 

Превозносили того,

 

Кто превзошел воеводу

 

Своими смелыми подвигами.

 

И на него пылко устремлялись

 

Прекрасные взоры женщин,

 

И никто не знал под солнцем

 

Счастья большего, чем это.

 

О, времена святого величия!

 

На равнинах предков

 

Нам напоминают о них

 

Лишь старинные песни.

 

Ибо давняя слава погибла,

 

И весь мир забыл,

 

Что есть на Дунае страна

 

С таким решительным народом.

 

Ну, некоторые даже в шутку говорят,

 

Что народ предназначен для рабства…

 

Но кем он был в этих местах,

 

Какие великие деяния совершил?

 

Когда выступив против Высокой Порты

 

И тех безрассудных чужаков,

 

Этот народ решил судьбу Европы,

 

Сражаясь здесь,

 

Под всеми ветрами,

 

Каких уже не бывает!

 

Увы, все это, к сожалению,

 

Давно, дано забыли.

 

 

 

Но вот - сияет слава!

 

В Сучаве бьют все барабаны

 

Потому что Штефан-воевода решил

 

Облачиться в прочные доспехи,

 

Мужественно сражаться,

 

И пускай победит храбрейший!

 

Он появляется с праздничным видом.

 

Оживленное волнение охватывает площадь,

 

Украшенную большими флагами,

 

Окруженную серебряной цепью.

 

А за цепью с шумным весельем

 

Собирается усатая толпа

 

В ожидании начала

 

Большого турнира.

 

Старики беспристрастно

 

Наблюдают за боевым упорством

 

Молодежи, и желая поддразнить их,

 

Шутя говорят:

 

«Эгей, в прежние времена

 

Бойцы были внушительнее,

 

И кровь у них была горячей!

 

Сегодня совсем не осталось хороших ребят,

 

Эти едва дышат,

 

Потому что в их венах не осталось ни капли влаги!

 

Верно, время наше прошло…

 

Да, в наше время все было иначе».

 

 

 

Однако внезапно среди окружения

 

Из конных оруженосцев произошло движение.

 

На площадь выходит воевода,

 

Опоясанный своим доблестным мечом.

 

Он радостно приветствует народ,

 

Столпившийся, чтобы его увидеть.

 

Красавицы, забыв о своей застенчивости,

 

Также устремляются к нему,

 

Они хотят, чтоб в их глазах,

 

Как в зеркале, отразился князь.

 

Но Штефан-воевода величественно проходит

 

В сопровождении своей свиты,

 

Прокладывающей ему путь,

 

К особому шатру,

 

Задрапированному дорогим бархатом

 

С изображением тура на гербе.

 

Один из слуг с усердной поспешностью

 

Ставит позолоченную лестницу

 

И помогает ему спуститься,

 

С трудом сдерживая

 

Его арабского скакуна,

 

Черного, как головня,

 

Привыкшего неистово скакать во время битвы,

 

А сейчас, от волнения нервно бьющего

 

Копытами на месте.

 

Воздух кипит от восторженных «Ура!»

 

В честь его высочества,

 

И радостные песни славят

 

Величие князя.

 

В палатке на мгновение воцаряется покой,

 

Затем он, как сокол, снова окрыляется

 

И быстро вскакивает обратно на коня,

 

Дав приказ оруженосцу,

 

Объявить всему народу,

 

Что нынче воевода

 

Будет соревноваться с самыми храбрыми воинами,

 

Желая таким образом узнать,

 

Не охладили ли его стремления

 

Сжать в руке меч

 

Бремя забот и многолетняя

 

Борьба с врагами.

 

И оруженосец приводит приказ

 

В исполнение, оглашая весть:

 

«Тот из бойцов, кому дороги

 

Слава и честь,

 

Пускай выходит, если способен

 

Померяться силами с правителем страны!».

 

Великая награда ждет того,

 

Кто победит в честном бою!».

 

Это все, что сказал оруженосец.

 

И вся толпа застыла,

 

Даже ветер затаил дыхание.

 

И все молчали, как могила.

 

Но вот, послышался голос, произнесший:

 

«Я отважусь!» - И поднялся

 

Гордый рыцарь в кольчуге.

 

В расцвете сил,

 

Прекрасен лицом, как девица,

 

И молод, как весна.

 

Верхом он приближается к князю.

 

На голове его сверкает шлем.

 

Ярко искрится копье.

 

Толпа вновь замирает.

 

Храбрецы готовы к поединку.

 

Верхом, с копьями наперевес,

 

Они бросаются в атаку.

 

И Штефан знает, как отразить

 

Первый яростный удар копья.

 

Они сошлись во второй раз,

 

И снова копья зазвенели.

 

Однако Штефану предстоит

 

Еще более жестокий удар.

 

И в это трудно поверить: он рухнул

 

С багровыми брызгами на кольчуге.

 

Ропот недовольства пронесся

 

Над всей толпой.

 

Герой, имя которого

 

Могло испугать младенцев,

 

Когда его произносили турецкие матери,

 

Теперь побежден ребенком!

 

 

 

Но красивый и отважный юноша

 

Резво соскакивает с лошади.

 

Во взгляде его нет горечи,

 

Хотя слезы текут по щекам.

 

В душе его не тлеет вражда,

 

И его не гложут черные мысли.

 

Он протягивает воеводе

 

Руку, белую, как снег,

 

И говорит ему: «Ныне я предаю

 

Забвению все муки,

 

Что перенес, ибо сегодня я кровью

 

Смыл позор заточения.

 

Но перед тобой я склоняюсь,

 

С этого момента и на всю жизнь.

 

И клянусь, что только для тебя

 

Я буду жить, твое высочество!».

 

И лишь один человек - тот, что перед этим

 

Молча наблюдал за состязанием,

 

Понял скрытый смысл

 

Этих последних слов.

 

 

 

(Конец третьей и заключительной части)

 

 

 

ПО-МОЕМУ, ОЧЕНЬ ОТВАЖНЫЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ ПОСТУПОК – ПОЗВОЛИТЬ ПОБЕДИТЬ СЕБЯ НА ГЛАЗАХ У ВСЕХ, ЧТОБЫ ЗАСЛУЖИТЬ ПРОЩЕНИЕ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ! ВЕДЬ ТОЛЬКО ОРУЖЕНОСЕЦ, КОТОРЫЙ ЗНАЛ ВОЙКИЦУ В ЛИЦО, ПОНИМАЛ, В ЧЕМ ДЕЛО: СКОРЕЕ ВСЕГО, ОНИ СО ШТЕФАНОМ ДОГОВОРИЛИСЬ, ЧТО ОН ЕЙ ПОДЫГРАЕТ И ТЕМ САМЫМ ИСКУПИТ СВОЮ ВИНУ! И ВОЕВОДА ДАЖЕ НЕ НАПАДАЛ, А ТОЛЬКО ЗАЩИЩАЛСЯ ДЛЯ ВИДА. НЕ МОГЛА ЖЕ ВОЙКИЦА САМА ПОБЕДИТЬ ТАКОГО ПРОТИВНИКА! А СКРЫТЫЙ СМЫСЛ В ТОМ, ЧТО ЭТОТ «ЮНОША» СКОРО СТАНЕТ ЖЕНОЙ ВОЕВОДЫ.

____________________________________________________________________

 

Оригинальный текст:

 

Domnița Voichița

 

de Bogdan Petriceicu Haşdeu

 

 

 

Partea întâia

 

"Atunci voios și aprig ea

războiul în fruntea oștii sale a trecut."

Pușkin: Poltava

 

Cu adormitele lui valuri

se mișcă Sociul între maluri

Și pe deasupra lui ușor,

abia se simte-o dulce boare

de vânt, ce-n drum spre-o altă zare

pe mai departe pleacă-n zbor.

Ici-colo, salcia pletoasă,

pe maluri, tânăra-i tulpină

spre fața râului și-o-nclină

Vorbind cu unda somnoroasă.

Și Sociu-n matca lui bătrână

c-un murmur șoapta i-o îngână.

Prin pânza apei străvezie

arar un peștișor tresare

Și iar în adâncimi dispare

ca o săgeată argintie;

sau câte-un pui de rândunică

muindu-și vârful de aripă

zglobiu coboară pentr-o clipă

Și iar spre ceruri se ridică.

Iar alteori, pe înserate

o luntre lunecă ușor

cu două umbre-mbrățișate

În legănarea unui dor:

pescarul tânăr, în neștire

ca-n vis, cu draga lui plutind....

Atunci din ceruri, de uimire

cu-ascunsă patimă și jind,

privind umana fericire

mai vii și stelele se-aprind.

Dar, iată, zăngănit de arme

dă toată liniștea s-o sfarme

Și-un țipăt crunt: „război, război“

cu spaimă-n suflete pătrunde

Și — Dumnezeu mai știe unde? —

Îndrăgostiții amândoi

se duc, se pierd printre răchite,

În luntrea cu lopeți grăbite.

 

 

Stau două tabere-n tăcere

pe maluri, cu priviri severe

pândindu-se în ceas avan.

Se ceartă între dânșii frații

Români ce-s fiii unei nații

coborâtoare din bărbații

viteji ai marelui Traian.

Căci iată, al Moldovei Tată,

Ștefan, erou între eroi,

slăvit de românimea toată,

cu vodă Radu să se bată

pornește astăzi în război,

În multe bătălii călită,

oștirea lui stă pregătită

Și-așteaptă al poruncii semn.

Iar Ștefan astfel își cuvântă

Înflăcăratul lui îndemn:

"Voinici cu inima bărbată,

voi, dragii mei oșteni și frați,

o rugă Domnului nălțați.

De Dreapta-o Sfântă nu o dată

am fost în lupte apărați

Puternică-i valaha țară,

e plin de aur Radu-al ei,

dar pentru-al vostru sfânt temei,

străbunul paloș să nu zacă

tăcut și ruginit în teacă!

Porniți la luptă, pui de lei!

Să nu dați neamul de ocară,

că altfel grea va fi dojana

pe ginta noastră moldoveana,

pe oastea și pe Domnul ei!"

Atât vorbi. Căutătura

Și-o aținti apoi spre-ai săi.

Și a simțit deplin căldura

acelor inimi de flăcăi

ce i-au răspuns c-un falnic "Ura!"

Înfiorând și munți și văi.

Prelung un bucium dă semnalul.

Se-azvârle Vodă-n șea, măreț.

Nerăbdător nechează calul

Și tremură sub călăreț.

Apoi copitele-și avântă

Și drumului se-așterne-n zbor

Și unde țărna o frământă

se-nalță o perdea de nor.

Răsună-n patru zări ecoul

sublim al glasului domnesc

ce poruncește:

"înainte!"

Și toți năvală-n vijelii

pornesc, iar soarele fierbinte—

răsfrânt din marele-i tării

pe zale cu-argintate ținte—

Și el ia parte-n bătălii,

pe coifuri, lănci și steaguri sfinte

jucându-și razele aurii.

În toiul luptelor, în grabă

cu spada-ntinsă spre Ștefan

se-arunc-orbește un oștean.

Dar lovitura lui e slabă

Și vodă nu-i atins defel.

Prin oțelitele lui zale

nu trece paloșul de-oțel

Și mândru-n fruntea oștii sale

se-arată tot mai teafăr el.

Pesemne-a fost să-l dăruiască

Și soarta c-un destul noroc,

căci n-are fala strămoșească

un alt Ștefan să pună-n loc.

De-aceea pronia cerească

ni l-a păstrat ca pe-un zălog.

 

Acolo unde în urgie

se-avântă Ștefan-Voievod,

e pas cu pas în bătălie

urmat de-un credincios aprod.

Și ei vegind la datorie

cu cinste slujba și-a-mplinit

făcându-l una cu țărâna

pe acel dușman nelegiuit

ce-asupra domnului său mâna

să și-o ridice-a îndrăznit.

Dar mila-l prinse când sărmanul văzu,

lăsând privirea-n jos,

pe cel răpus. Era dușmanul

atât de tânăr și frumos!

"Păcat de el că înainte

mi-l scoase ceasul blestemat!

Altminteri, zău, l-aș fi cruțat..."

Și-a spus cu-ncețoșată minte,

cu sufletul împovărat,

Ștergându-și lacrima fierbinte

aprodul trist și-ngândurat.

 

 

Cu somnoroasele lui unde

Se scurge Sociul liniștit,

Dă soarele în asfințit,

Și după dealuri se ascunde.

A nopții mantie-nstelată

o-mbracă zările pustii.

Pe cerurile ei târzii

se plimbă luna-ndurerată

Și raza-i tristă și-o revarsă

pe cei ce-n nemurire duși

acuma zac pe câmp răpuși

cu fața în țarini întoarsă.

Se vede soarta-ndurătoare

o moarte blândă le-a trimis.

Cum zac pe câmpul de onoare

ei parcă-mbrățișează-n vis

pământul strămoșesc pe care

al biruinții steag e scris

cu jertfa lor triumfătoare.

Sublim li-i somnul-n veșnicie!

Eu moartea lor o pizmuiesc

Și-un astfel de sfârșit doresc

să-mi fie hărăzit și mie!

Căci mult mai bun mi-ar fi ca traiul

trândav al patimei lumești

În care nu poți să-ntâlnești

decât trădarea, putregaiul

Și amici din cei cu două fețe,

cu suflet sterp și venetic,

nesimțitori la frumusețe,

vicleni și lași și de nimic.

 

Rănit în bătălie, Radu

cu câți oșteni i-au mai rămas,

trecându-i Dâmboviței vadul,

Înfrânt spre țara lui s-a tras.

Dar în Suceava, sub mari arce

de flori, în cântec de norod,

În Scaunu-i domnesc se-ntoarce

Ștefan, cu-al biruinței rod.

Din falnicii Carpați și până

În Serbia, departe-n zări,

Și de la Dunărea bătrână,

la țărmul vechi al Negrei Mări,

de spada lui cutezătoare

Și nendoită de furtuni

Sunt puse semne de hotare

pământurilor din străbuni,

Osmanul, ungurul, poleacul,

cu teamă, slava-i recunosc.

Ca rudă și prieten, placul

i-l face țarul de la Mosc;

iar papa Sixt, cu-al sanctității

lui har îl laudă deplin,

numindu-l "Prinț al libertății"

Și- "Atlet al neamului creștin"!

Ce oare încă de la soartă

Și altceva ar mai fi vrut

că umblă-atât de abătut

de parcă-o mare grijă poartă?

Ce nouri îi întunecară

mândria lui de voievod?

Ce gânduri negre oare-l rod?

 

 

La Soci, pe-a Radului fecioară

În lupte-a prins-o un aprod.

Și-acum, Domnița-ntr-o chilie

e-nchisă-n turnul sucevean

Și-și plânge viața în robie

Și-și blestemă pe-al său dușman,

Ci șoapte-n târg, clevetitoare,

Încep să umble despre Domn

că ziua-ntreagă tihnă n-are

Și noaptea-ntreagă n-are somn.

Că tot spre turn își face cale

să vadă cu Domnița ce-i?

Că zi și noapte-i dă târcoale

Și e topit de ochii ei....

_____________________________________________________

 

Partea a doua

 

E-atâta jale-n tânăr pieptul ei

Căci dorul libertății o ucide.

Obrajii-s pali. Dar în priviri livide

Se-ascund răzvrătitoarele scântei.

Ci nu sta întristată... Doar să vrei

Și poarta temniței se va deschide!

 

Lermontov: Vecina

 

 

În vremi ce sunt demult purcese,

pe-un câmp paraginei lăsat,

ai Genovei negustorese

feciori cetate-au înălțat.

Dar nu știm nici de ce-o zidiră,

nici pentru cine și nici când.

În ea muntenii locuiră,

apoi s-au pripășit pe rând

din lumea-ntreagă toți fugarii

de-un slobod drum aici atrași:

Silvanii, ungurii, tătarii,

muscali, bulgari, sârbi, leși și sași

Și toți câți vânturați ca pleava

să vie prins-au obicei.

Cetății i s-a spus Suceava

După un râu din preajma ei.

Așa îmi fuse povestită

de un unchiaș sfătos și bun

legenda ei învăluită

de ceața unui timp străbun.

Coloane drepte-i țin frontonul

pe-un zid ce încă-i nesurpat

Și stă și azi pe el blazonul

lui Andrei Doria sculptat.

 

Acoperit de mușchi și viță

se-nalță sumbru și temut

un turn și tânăra Domniță

În el cu jale-a petrecut.

Din geamul scund, spre zări, tăcută,

cu ochii marii suferinți

privea spre țara ei pierdută

Și suspina după părinți.

Iar pe obrajii ei, amare,

ca pe petala unei flori,

dau licăr de mărgăritare

Și lacrimile uneori.

Dar ea, smerită sub icoană,

Îngenunchea cu gând supus,

punându-și fără de prihană

nădejdea toată-n Cel-de-Sus.

 

 

Acum ea zace zăvorâtă

Într-o chilie mohorâtă

de dorul patriei tânjește

Și-n nimeni milă nu trezește.

O vorbă nimeni nu-i să-i spuie

că-n preajma ei un altul nu e

decât străjerul de la ușă,

ursuz, cu chipul de cenușă,

tăcut și fără de privire,

Într-o cumplită-ncremenire.

 

Ci Ștefan către turn cutează

Și-n prag ajuns, se minunează.

 

La baldachin perdeaua-i trasă

Și-n așternutu-i de mătasă

c-o sfântă nevinovăție

Domnița-n visul ei zâmbește.

Roșața din obraji e vie

apoi ca neaua se topește

Și-ntreaga, dulcea ei suflare

e numai dor și desfătare.

 

"O, Doamne, îngeresc i-e somnul!"

vrăjit își zice Ștefan Domnul

veghind în prag și-ar fi în stare

un veac întreg, în nemișcare

aici să stea, să tot privească

făptura ei dumnezeiască.

Voichița pleoapele-și ridică

În dulce revărsat de zori.

Cu ochii galeși visători,

privește-n jur. Deodată strigă:

 

Ah, Voievodul! și aici

vii toată tihna să mi-o strici!

Om rău, cum oare te înduri

de tată să desparți o fiică

Și țara ca un hoț să-i furi

Și stăpânirea să i-o iei?

Ce mârșăvie venetică

te-aduse iar în ochii mei?

Hai, fugi din cale-mi! Pleacă! Piei!

 

Ștefan:

 

Cu multă vreme înainte,

Voichițo, vai! am așteptat,

cu sufletul îndurerat,

dojenitoarele-ți cuvinte.

Mâhnirii tale îi sunt vina.

Păcatul să-l răscumpăr vin.

Căci vieții, tu îmi ești lumina

Și numai ție mă închin.

Trăiește tatăl tău, întreagă

Îi dau moșia înapoi!

Și tronu-i dau căci tu mi-ești dragă

Și doar pe tine eu te voi!

Arată-te îndurătoare

cu ale mele suferinți!

Ți-aștern și slava-mi la picioare

Și falnicele-mi biruinți —

dar tot ce-a fost urât odată

uitat rămână în vecii.

Îți cer cu inima curată,

Voichițo, Doamna mea să fii.

 

Voichița:

 

 

 

Măria-ta, ce mișcătoare

cuvinte te pricepi să spui!

Dar uiți că-ntemnițată-s oare?

Și unde? și din vina cui?

 

 

Ștefan:

 

De ce cu-atâta nedreptate,

Voichițo, mă mâhnești mereu?

Au n-ai întreaga libertate?

Nu în robia ta sunt eu?

Întinde-mi, scumpo, dalba-ți mână

Și toți oștenii mei te vor

cinsti ca Doamnă și Stăpână

a Domnului și-a țării lor!

 

Voichița:

 

Dar chinu-ntemnițării mele

cum poate fi uitării dat?

Doar sângele-ar putea să spele

acest înjositor stigmat.

 

_______________________________________________

Partea a treia

 

Și-n țara noastră-n vremi trecute

când încă neamul moldovean

Își mai păstra a sa virtute

de neânduplecat Roman

robiei neplătindu-i biruri,

erau petreceri și la noi

Și se făceau și-aici turniruri

În care se-ntreceau eroi.

Și toți atunci pe-aceeași treaptă,

de la păstori pân-la boieri,

cu Domnul țării-n luptă dreaptă

uitau de rang, de neam, de-averi.

Iar fetele, ca o răsplată,

Împodobeau pe-nvingători

cu o cunună minunată

din cele mai frumoase flori.

Și-avea nu-ntotdeauna parte

slăvitul țării Voievod

cununa gloriei s-o poarte

ci omul simplu din norod.

Atunci, cu-nflăcărată odă

toți barzii îl suiau în slăvi

pe cel ce-l întrecea pe Vodă

cu vitejeștile-i isprăvi.

Și către el cătau cu-ardoare

priviri focoase de femei

că nici nu mai știa sub soare

mai mare fericire ce-i.

O, vremi de înălțare sfinte!

Pe plaiurile strămoșești

de ele, azi, ne-aduc aminte

doar cântecele bătrânești.

Căci fala veche-a fost să piară

Și lumea-ntreagă a uitat

că e la Dunăre o țară

c-un neam atât de apăsat.

Ba, unii spun chiar și-n batjocuri

că-i neam robiilor menit....

Dar ce-a fost el pe-aceste locuri

ce fapte mari a săvârșit,

cum, înfruntând Sublima Poartă

Și-atâți bezmetici venetici,

tot el a Europei soartă

o hotăra, luptând, aici,

sub vânturile vremii toate

de care n-a putut fi zmult!

Vai, toate-acestea, din păcate,

uitate sunt demult, demult.

 

 

 

Ci iată, strălucește slava!

Bat toate tobele-n Suceava

căci Ștefan-Vodă hotărăște

voinicii-armura să și-o-ncingă

Și să se lupte bărbătește

iar cel ce-i mai viteaz, să-nvingă!

Și-arată sărbătoarea fața.

Un freamăt viu cuprinde piața

cu flamuri mari împodobită,

cu lanț de-argint împrejmuită.

Iar dincolo de lanț se-ndeasă

cu veselie zgomotoasă

mulțimea mustăcioasă care

așteaptă-ntrecerea cea mare.

Bătrânii cu nepărtinire

privind a luptei îndârjire

pe tineri vrând să-i necăjească

Încep în glumă să vorbească:

„Ehei, în vremea dinainte

erau mai falnici luptătorii

Și-aveau și sânge mai fierbinte!

Azi de nimic nu-s buni feciorii,

abia pot sufletul să-și tragă

că-ntrânșii n-au un pic de vlagă!

E drept că vremea ni se duse...

Da-n vremea noastră altfel fuse.“

 

De-odată însă, o mișcare,

Înconjurat de-aprozi, călare

În piață intră Voievodul

Încins cu vitejeasca-i spadă.

Voios salută el norodul

care se-nghesuie să-l vadă.

Frumoasele, uitând sfiala,

spre el și ele dau năvala,

În ochii lor ca-ntr-o oglindă

vor chipul Domnului să-l prindă.

Dar Ștefan-Vodă mândru trece

cu ceata care îl petrece

tăindu-i pârtie prin lume,

ducându-l către un cort anume

drapat cu scumpe catifele,

cu stema zimbrului pe ele.

Un slujitor în grabă mare

o scară aurită-i pune

Și îl ajută să coboare

căci anevoie se supune

trăpașul lui ca un tăciune,

de seminție-arabicească,

deprins în lupte să gonească

Și care-acum, nervos, în jocul

copitelor, frământă locul.

Văzduhul fierbe de urale

În lauda Măriei-sale

Și cântece de bucurie

cinstesc măreața lui domnie.

Da-n cort e tihna lui de-o clipă

că iar ca șoimul se-naripă

Și ager iar pe cal se-aruncă

lăsând aprodului poruncă

să deie zvon în tot norodul

că fi-va astăzi Voievodul

cu cei viteji să se întreacă,

dorind să afle, astfel, dacă

povara grijilor și anii

cei mulți în luptă cu dușmanii

nu i-au știrbit cumva nesațul

de-a-și încleșta pe spadă brațul.

Și dă aprodul glăsuire

poruncii întru împlinire:

„Din luptători, acela cine

la glorie și cinste ține,

să iasă, dacă e în stare

cu-al țării Domn să se măsoare!

Răsplată mare îl așteaptă

pe cel ce-nvinge-n luptă dreaptă!“

Atâta doar aprodul zise.

Mulțimea toată-ncremenise,

suflarea și-o opri și vântul.

Și toți tăcură ca mormântul.

Dar iată, prinde-un glas să zică:

„Eu îndrăznesc!“ și se ridică

un mândru cavaler în zale.

E-n floarea semeției sale,

frumos la chip ca o fecioară

Și tânăr ca o primăvară.

Călare către Domn pornește.

Pe frunte coifu-i strălucește.

La scară, lancea-i scânteiază.

Din nou încremenește gloata.

De-ntrecere vitejii-s gata.

Cu lancea, unul către altul,

călare își pornesc asaltul.

Și Ștefan știe să abată

intâia lance-nverșunată.

A doua oară se-ntâlniră

Și lăncile iar zăngăniră.

Pe Ștefan însă îl înfruntă

o lovitură și mai cruntă

Și-i greu să crezi! El se prăvale

cu stropi de purpură pe zale.

Un murmur de nemuțumire

străbate-ntreaga-nsuflețire.

Eroul cu al cărui nume

pe prunci puteau să-i înspăimânte

când îl rosteau, turcoiace mume,

acum de un copil înfrânt e!

 

 

Ci sprinten de pe calu-i sare

frumosul tânăr și viteaz.

Privirile nu-i sunt amare

deși-i curg lacrimi pe obraz.

În suflet nu-i mocnește sfada

Și negre gânduri nu-l mai rod.

El mâna-i albă ca zăpada

Și-o-ntinde către Voievod

Și-i spune: "Astăzi dau uitării

tot chinul ce l-am suferit

căci eu rușinea-ntemnițării,

cu sânge azi, am ispășit.

Dar fi-va ție să se-nchine,

de-aci nainte viața mea

Și jur că numai pentru tine

eu voi trăi, Măria-ta!".

Un singur om, cel ce-nainte

privise-ntrecerea tăcut,

aceste ultime cuvinte

ce tâlc ascund, a priceput.

 

 

(Sfârșitul părții a treia și cea din urmă)