Ольхону

На два меньше, чем истинно прожито лет, я звалась безотцовщиной, чувствуя боль. Путь лежал поперёк всех штормов. Уцелев, зазубрила простейшую суть назубок: «Если можешь, не дай повторить за собой, если хватит не силы, но дара — молчи».

 

Берегу тишину.

 

За плечом жжёный бор, непричёсанный бок на виду. Нет ручищ, что продрали б колтун каменистых рыжин. Чернокрылый посыльный у дальнего вьёт:

— На Тринадцатый столб хадаки повяжи, за других загадай — то и будет твоё.

 

У багульника я ненадолго склонюсь. За желание землю хранить — воздадут. Красно-книжное счастье цветёт на корню, ненадломленных веток побольше, чем душ. Изумрудно-зелёная пихта кислит, обжигая язык. Камни гладят утёс, подлетая с тропы на кедровый трамплин. До Шаманки не близко, но каждый растёт.

 

Светлый ёхор кружи́т на лазури глубин, духи воздуха чертят по глади воды. Проскользнувший вдали теплоход не трубит. Здесь о многом неведомо — нет или был.

 

Проницателен твой хризолитовый взгляд, я действительно долго шагала в обход. Если б знала, что здесь мои сны отболят...

 

Хватит места в родительском сердце, Ольхон?