Морок и между

Морок

 

…Эх, не видать тебе, бабушка,

Юрьева дня:

коптилась, корчилась,

да вся кончилась.

Вцепились рога оленьи,

и крепко держат меня;

в оленью страну

несёт меня гончий лось.

 

Солнышко, дай мне света,

жизни дай хоть на сек.

Где моё ци?

Восстаньте чакры и чертова прана.

Мороком голова, ноги – волоком

по горячей росе,

сердце – трезубец из ада,

сплошная рана.

 

Марку не держит

лихом помянутый гон,

жолоб сухого рта

вдыхает воздух кровавый насмарку.

Ноль автостопа,

и лось всё бегом да бегом.

Что прочитать?

«Отче наш»

или трибьют Бальзаку?

 

…А, вот и арбузная корка,

Фиш-стрит и шьорт побьери.

Золото, бриллианты,

журнальчик «Здоровье»,

плеяды поэтов.

Вот тебе, бабушка, Бродский.

Лосю подмигивает Экзюпери;

невиноватый ты, лось:

я сама пришла, –

пуговица перла мудрого это.

 

Венами, венами

небо заштопано,

ветер не дует в ус;

чижики, пыжики, ножички –

не из тумана,

из хрен пойми, чего.

Крепости и крепостные,

дождитесь меня: я вернусь.

Может быть, птицей.

А может, в осадках

помёта птичьего.

 

Между

 

...Так, с бухты-барахты,

однажды увидишь,

как ярко-зелёным пылает самшит.

Беда ли, тоска ли зелёная,

но вдруг изумрудишься,

и тебе понравится жить.

И виноград – тёмно-синий,

избитый морозом,

раздавишь в бескровной руке.

Чернильное месиво – на скулы,

ноздри и лоб, – наноси вдохновенно.

Иди налегке

между серыми ветками оконной слюды,

запахи конвертируя в агонии смысла.

Того, что уже не случится с тобой –

не случится:

ты

в билирубиновом небе зависла.

Гляди, как янтарно тебе:

голой, в трубках системы;

волхвы – все в белой одежде…

Где этот бог, который видит,

что ты умираешь? Так есть и будет.

И так было прежде,

когда расползались по морю,

да океану бескрайнему бухты.

А ты в них – барахты.

Вопрос всех вопросов: жила? Не жила?

А если да, то нах ты?...