Старые стихи

Передо мной открытая дорога,

сухие травы, утренний покой.

Миниатюру скатерти и стога,

мне кажется, могу я взять рукой.

 

Я замечаю, подойдя поближе,

внутри картины встроенный лубок.

Теперь на белой скатерти я вижу:

пустую флягу, нож и коробок,

 

курительную трубку, хлеб и свёрток,

колоду карт, малиновый кисет.

А впереди всё тот же мир развёрнут

и никого во всей округе нет –

 

дорога, поле, влажные овраги.

Скажите, кем походный скарб забыт?

Кузнечик сонный на холодной фляге

латунною фигуркою сидит.

 

И в бледном золоте беззвучного рассвета

малиновый оставленный кисет,

колоду карт и нож и трубку эту

быть может, кто-то ищет, может – нет.

 

***

 

Подобно отзвуку печали

об уходящем, о былом

блестел, щеколдой белой стали,

осенний почерневший дом.

 

К закату по дороге, мимо,

спешила девушка. И блик

в её душе, неуловимо,

наполнил блеском этот миг.

 

Но то, что вспыхнуло случайно,

мгновенным контуром идей,

она почла, увы, не тайной,

а дивной глупостью своей.

 

И вот поэтому так нежно

я заклинаю каждый стих,

чтоб как-то оправдать небрежность

и жизней и смертей людских.

 

***

 

Лето. В комнате спокойно.

Солнце в белых занавесках.

Муравьев домашних войны

из-за высохшей принцессы.

 

Чёрный жук на спинке стула

чистит лётные детали.

Время гулкое уснуло

в словарях старинных Даля.

 

Околдовано пространство

духом каждого предмета.

С неизменным постоянством

вечно полдень в доме этом.

 

Лишь одна душа живая

горько плачет год за годом,

в дальнем небе наблюдая

отсвет посланный восходом.

 

Не порвать тугие путы

и за дверь не выйти даже.

Не пропустят ни минуты

пустоты домашней стражи.

 

Будто празднуют Коляду

неживые вкруг живого.

Ловят душу для наряда –

для наряда домового.