Herr Peter och Fraulein Masha (medförfattare Maksanya)
Fräulein была тот ещё фрукт
Frustration каждой мысли
мюсли смазывая маслом
слала отсылки слова
слева направо
продольно
© Copyright: Födor Garderob 1649
Маша + Питер = Нева.
Как результат - невообразимые дела.
У Маши львы на душе скребли.
Всю зиму.
Маша думала - по санитарным делам,
а оказалось к отпуску.
Ведь порой надо себя отпустить.
Поймать, посадить. В клетку.
Дать отдышаться и отпустить.
и закрыть клетку
«с той стороны»
Где свежий ветер и львы
не скребутся.
А ключ скормить баклану.
Или медведям. Троим.
Чтобы не знать у кого.
Во-о-от!
И делов-то.
Бац-бац - самолёт.
Под крылом крякает кряквами тайга,
пыхтят медведи от усер
дия,
дымятся озёра,
вулканы,
бортники.
А ещё веси с буераками разными.
Ах, какие там раки...
Загляденье пенное!
Сидит Маша,
Родину в иллюминатор разглядывает.
Бандана на ветру развевается,
кожанка хрустит,
цепи звякают.
Всё! Прячься
город на костях.
Маша, закрой иллюминатор! Сдует!
Пену с пива.
Маши?
Маши, Маша, махай банданой!
Вон они, на вершине горы.
Ко-ма-ры.
Вот такого размера XL,
вот такой ширины YЫ.
Выбирай, кого хош,
и отсель,
и Drang nach в отель с парными звёздами.
А в отеле блага...
Ни дать, ни взять.
Тут тебе шведы,
там - шведский стол,
в углу семья шведская тискается.
Питер! (svensken)
Видел бы ты это, Herr Peter...
Да и герр с ними, мин херц!
Ну, херц, так херц.
Маша, как пионер, на пленэр
«Всегда и готов».
Бредёт мимо львов.
Невольные волны Невы шумят и каются,
идут «на вы» и румянцем.
Звери молчат и пялятся на платье в горох.
На белые кеды,
на сочные губы,
на локти.
На...
Один открыл пасть и
отвисла пасть.
И верёвочки нет привязать.
Так и остался с хлебом во рту.
Но разве хлеб портит красоту?
Он всему голова!
А голова всегда права,
и полезла Маша на крышу,
разве можно в другом месте красоту портить?
Крыши у Питера - всем крышам крыши.
Тут тебе и бандиты,
и архитектура всякая,
рококо с барокками,
колоннады с анфиладами,
и другие злачные места.
С врасцветесамными мужчинами,
с пропеллерами в попе.
До домработниц с малышами охочими.
С вареньем.
Какие тут могут быть ещё сомнения?
На крышу!
Только на крышу!!!
На крыше показывали кино.
Не одно. А целых... полтора.
На два не хватило простыни.
Да что они там,
на речной трамвайчик все поопаздывали что ли?
Дин-н-нь!
Ветеррыбыбрызги!
А кто не покатался, тот лох,
пешеход музейный.
«Захады ва дварэц!
Хады сматры пальцам нэ трогай».
Оно и понятно.
Пальцем-то многое можно испортить.
Но не Машу.
Машет Маша руками,
по залам дворцовым бегает.
То ли медведей ищет,
то ли фаворита какого,
а может быть в балет играет.
Или фройлянчаничает.
Ведь каждая Маша с детства
мечтает побыть fräulein.
Чтобы рюшечки-хрюшечки,
юбки-корсеты,
чтобы туфли тесные
и прынц бледный.
Чтобы рвануть на груди шнуровку
до самой тельняшки,
до топлеса.
Чтобы оголить ляжки из пятнадцати юбок
в броске туфлёй в люстру.
И рыкнуть утробно на прынца бледного.
А потом плевать в него водой, чтобы ожил.
Или целовать
и называть его Peter
или «mein Herz».
Это уже по настроению
и конституции.
Своему и его.
Держите меня семеро,
и двое Машу,
у закрытого окна
в Евро(по)пу.
Не выпасть бы,
не пропасть.
Окна хлопают,
Маши летают,
а Peter ist für immer Herr!
