PostShakespeare

Про Ромео с Джульеттою каждый учил.

Всех нас гложет внезапности фактор:

Мол, зачем классик пару в финале убил?

Но Шекспир-то был в праве – как автор.

 

Вот, допустим, что выжили оба они:

Яд был слабым, клинок – тупым.

Их прощают родители. Радость родни,

Кольца, свадьба, ура молодым!

 

А потом? Что потом? Как-то надо ведь жить!

Умереть-то намного проще.

Не пускают Ромео с Бенволио пить,

А Джульетта пелёнки полощет.

 

Унеси, принеси, постирай, приготовь,

И в кошмаре сие не пригрезится.

Из синьоры Монтекки такая свекровь,

Что и черти в аду перекрестятся.

 

Новый статус тому же Ромео не мил,

Но скрывает как может досаду, мол,

Ему тесть – Капулетти – в глаза заявил:

«Выбор дочери нас не порадовал.»

 

По Вероне докучливо слухи ползут,

Что видали Ромео в борделе,

Для Джульетты такой вот семейный «уют» -

Вовсе не соловьиные трели.

 

Пожалеет Кормилица – к сердцу прижмёт:

«Что поделать? Терпи, моя деточка!

Ну пускай тяжко пьёт, но зато ведь не бьёт!

Доля женская – гнуться, как веточка.»

 

Как на вахту, Ромео уходит в запой,

Он и раньше винцом-то попахивал.

И всё думает, думает: «Блин, ну на кой

Под балконом ей душу распахивал!?!»

 

И однажды ризотто Джульетта сожжёт,

Недосолит с оливками пиццу,

И Ромео не выдержит – как заорёт:

«Угораздило в дуру влюбиться!»

 

А она в руки нож – как того и ждала -

Уж терпения на полпроцента:

«А меня злая доля коварно сдала

В наймы в дом алкаша-импотента!».

 

Так друг друга убьют, трупы утром найдут,

Снова кончится сага печально.

И о них, несомненно, роман издадут,

Только кто его купит? Банально.

 

Моцаррелу с кальцо́не вкусив на обед,

Прокурор судье скажет в бессилии,

Что печальнее повести, видимо, нет,

Чем дела о семейном насилии.