Дева

Не поспеваю,

не поспеваю,

НЕ ПОСПЕВАЮ

за воздушной девой

в светящемся на солнце платье белом,

чьих глаз не разобрать, хоть и смотри в упор,

что убегает по утрам за серой тенью к лесу,

босая,

по верхушкам трав и колосков,

по венчикам, роняющим росу на землю,

со звуком, будто колокольчики звенят,

и солнце ослепляет золотой иглой глаза.

И лишь деревья, доросшие до неба

среди которых дева прячется от света,

корой впитают солнечную охру, чтоб стали холоднее тени.

И тени станут ради неё в заговорённый круг.

И сосны, переливаясь на чешуйках перламутром,

изрежут иглами небесный свод, роняя на перину из иголок

янтарную смолу со светом солнца,

скрипя стволами рыжими, вздыхая тихо кронами,

как будто ожидая смерть…

 

Точнее,

тщедушного и бледного, как смерть, мальчонку,

крадущегося по самой кромке, изранившего ноги в кровь.

И сам ни жив, ни мёртв, но хочет ведьму отыскать

что приходила по ночам, как мать, и пила кровь у братьев и сестёр,

зубами разорвав запястья.

И дева, что в темноте жила, питаясь кровью, болью, страхом,

всё понимала, но остановиться не могла,

как не остановится пантера перед агонизирующей жертвой,

добьёт и съест, и через час-другой забудет.

 

Да разве только изловчится антилопа

рогами брюхо ей пропорет, и с рёвом разнесёт кишки,

чтоб стадо вдоволь отыгралось,

чтоб в пыльном облаке топтало разобранного на лоскуты врага.

За тем и наблюдали из листвы глаза

с жестоким рыжим блеском, что был острее горского ножа,

а уж решимостью убить и разнести кишки по прериям,

поспорить взгляд тот мог с самою смертью…

со страницами,

что перелистывал горячий ветер

рождённый взрывами, а многоточие

по стенам пулемёты настрочили, все стёкла выбив

задев посудный шкаф, тебя, меня,

и мы ползём куда-то по кирпичам, по книгам,

по страницам, оставив на полях пометки

кровью, что дева

ест детей в приюте ночью,

король на троне, дракон над замком,

а глупого мальчонку жалко.

 

Не поспеваю,

не поспеваю,

НЕ ПОСПЕВАЮ за голодной ведьмой,

что в город сказочный босой пришла.