Подснежник

Искренне,
чисто,
наивно
и грубо
грудь отдаю для душевно нищих.
Вижу —
ваши иссохшие губы
ищут.

1

Гимны петь и славить — не могу.
Я не лгу.
Я к совести пришит.
Все, что в сердце режет
и в мозгу,
выплесну, рыдая, из души.
Видите, как я нервозно и гордо
(в каждой извилине — сила взрывчатки)
вышел — всему человечеству
в морду
бросить боль и перчатки.
За то, что больной, оскорбленный и нищий,
терпевший, терпевший
и даже уж через…
ни камень, ни палку, ни бомбу не ищет
разбить государственный череп.
Что ж, осуждайте:
«Анархия…
Боли…»
Чувствую: кровью мозги багровеют…
Плюньте на атом
и сделайте, что ли,
что-нибудь там поновее.
Чтоб все уничтожить,
сжечь,
растерзать.
Пускай седовласые боги
спустятся с неба и станут лизать
Земли почерневшей ожоги.
Идите,
Идите,
Те, кто разут, раздет и тощ.
Идите, костями крепите
свою предвоенную мощь.

2

Стыдно смотреть.
Отслужив,
отработав,
скучные лица вдоль улиц наляпав,
ходит спокойно толпа идиотов
в черных и сереньких шляпах.
Ибо смотрите,
смотрите же,
вот —
плотное мясо поперло в ворота…
Будто бы вдруг обожрался завод
и начинается рвота.
А завтра —
кирпичные мрачные стены
снова раскроют железные пасти,
и жадное горло голодной сирены
город порвет на части.
Больше не вынесу.
Слышите,
Вы?!
Хватит!
Сегодня же ночью
вспыхнут безумства моей головы
и… ваше спокойствие — в клочья.

3

День утомленный лег и размяк
в душных кирпичных гнездах.
А вечер поспешно напяливал фрак,
черный,
в серебряных звездах.
Ишь, разошелся,
темнеет
и ну…
зовет черноокую ночку.
Тоже пижон,
а такую луну
забыл разорвать на сорочку…
Дневными делами измучен,
город в постелях раскис…
А я
спокойствия складывал в кучу
и каждое рвал на куски.
Самое жирное плакало потом,
потом запищало,
как баба:
«Пусти,
утром хозяин пойдет на работу,
уж он-то тебя не простит.
Закон не позволит.
Безумцу — проклятье.
Преступные руки в железный браслет.
А ночь отдавалась…
расстегивал медленно
бледный рассвет.
Когда же, нежно обласкав,
он обнажил ее жестоко,
она лежала в облаках
губами алыми к востоку.

4

Сегодня день взбунтовавшейся мысли.
Зрячие — просто,
слепые — наощупь
лезут,
а цензоры в петлях повисли,
собой украсив площадь.
Бьют барабаны,
фанфары трубят;
и первая фраза гласила:
Сегодня я сам объявляю себя
новейшей общественной силой.
Сегодня я новой отмычкой владею,
чтобы открыть черепные крышки,
где в серых извилинах будут идеи
взрываться,
как магния серые вспышки.
Ножками кресел казенный день
больше не выдержит тяжести балласта,
где вечный чиновник,
как черный тюльпан,
лениво ворочает жирные ласты.
Сюда —
огрубевшие толпища люда,
под взлет моего кумача!
Я ваши сердца оперировать буду
серебряной вспышкой луча.

5

Да здравствует первый подснежник,
презревший опасность и холод!
Да здравствует Мир-Мятежник,
вместивший и мысль и молот!