Мещерские сосны

Я вырос в рязанской Мещере,
в том самом раздольном краю,
где лес в первозданном уборе
слагает былину свою,
где души и думы деревьев,
их тайная боль и тоска,
как высшее в мире доверье,
не всем нам открыты пока.
Гордясь белоствольностью броской,
светясь на весенней заре,
вам сразу напомнит березка
невесту в венчальной поре.
Но, мучась
неистребимо,
под осень замлев до крови,
поныне тоскует рябина
в своей безответной любви.
Не знавший удел сиротливый,
я все-таки понял,
о чем
здесь плачут плакучие ивы,
склоняясь над тихим ручьем.
И в точности зная причину,
за чей несусветный позор
покрыта проклятьем осина
и в страхе дрожит до сих пор.
Но я никого не обижу,
признавшись сегодня сполна,
что все же
родней мне и ближе
мещерская наша сосна,
хоть в силе и крепости летней
иль в зимнем пахучем цвету
едва ли не всех неприметней
стоит она здесь на посту.
Когда же красавиц багряных
разденет октябрь донага,
сосна будет гордо и прямо
стоять
зелена и строга.

Стоять в этой сонной округе,
как будто ни ветры, ни зной,
ни самые черные вьюги
не властны над ней, над сосной!

Но с первой весенней грозою
по грубому шраму ствола
тяжелой янтарной слезою,
слезою
стекает смола.
К чему эти слезы в Мещере?
Что снилось гордячке во сне?
А снилось ей
синее море,
бесчувственной с виду сосне!
Я знаю:
ей снились причалы,
летящий под парусом бриг,
стихия
девятого
вала
и чаек восторженный крик!
Недаром еще с колыбели
постиг я отгадку одну:
за что ж нарекли
корабельной
мещерскую нашу сосну!
Пою вас, мещерские сосны,
суровую вашу красу!
Вас первых приветствует солнце
в моем ненаглядном лесу.
Вы грудью встречаете вьюги,
вас молнии чаще разят,
вас первых
из глупой заслуги
свести дровосеки грозят.
Мне тоже
знакомо до дрожи,
как штормы секут, грохоча.
Мне тоже
рядиться негоже
в наряды с чужого плеча.
Я тоже,
я тоже
– поверьте! —
ни в оттепель,
ни в холода
в плену преходящих поветрий
с друзьями не шел никогда.
Пусть были изменчивы весны,
но в час непогоды любой
в цепи нашей
все мы,
как сосны,
остались самими собой!
И если не выдержат звенья,
я знаю,
на том и стою:
ничто
никогда
не изменит
сосновую душу мою!

1970