Поверка

В чистом поле возле террикона,
где над штабом вьется алый стяг,
словно мы с тобой не знакомы,
ты ведешь рассказ о новостях.

Поутру, когда над ширью голой
тускло возгорается заря,
вот опять настиг меня твой голос,
что-то там о планах говоря.

Мы стоим, кто лыбясь, кто набычась,
плотным строем – пять рядов по сто.
Ты уж извини,
но как обычно,
здесь тебя не слушает никто.

Никакой не вижу в этом драмы,
если ноль внимания тебе:
просто это – радиопрограмма.
Просто репродуктор на столбе.

Просто, как положено, мы вышли
отстоять поверку на плацу.
И меня,
поскольку я всех выше,
бьет наотмашь
ветер по лицу.

В чистом поле, возле террикона,
за глухой колючкой в три ряда,
мы живем, отверженцы закона,
мастера ударного труда.

Угодив сюда без приговора,
кто я здесь – сам черт не разберет,
в логове, где шкурники и воры –
привилегированный народ.

Вряд ли кто из них поверит даже,
что когда-то
в суете иной
журналистка – автор репортажа —
много лет была моей женой.

Чуть с бравадой,
в современном стиле,
разойдясь картинно, как в кино,
мы давно друг другу все простили
и душой – как прежде — заодно.

Ты-то знаешь: в репортерском клане,
угождавшем областным царям,
был я парень
чуточку нескладный,
слишком откровенен и упрям.

Ты бы ужаснулась без утайки,
если б увидала в трех шагах
старика
в промасленной фуфайке,
в кирзовых заплатных сапогах.

Что скрывать! Ведь здесь не просто тяжко –
нестерпимо, если не солгать…
Но ударит
первая затяжка
злой махры —
и снова я солдат!

Полонили – вовсе не сломили!
Жжет обида, острая, как нож…
Видно, в беспросветном этом мире
только ты одна меня поймешь.

Здесь, где вся опора и отрада —
только лишь поруганная честь,
ничего на свете мне не надо —
лишь бы знать, что ты на свете есть!

Здесь, где вся забота – лишь бы выжить,
где подтексты больше ни к чему,
мне теперь ничем уже не выжечь
неприязни к клану твоему.

Как бы на корню не подрезали,
как бы не затуркали мой путь,
в летописи песенной Рязани
все равно меня
не зачеркнуть.

Даже обесчещен оговором,
не дождавшись праведного дня,
буду я светить немым укором
лицедеям, слопавшим меня.

В полный рост поднявшись пред грозою,
от родных раздолий взаперти,
не тропой иду я, а стезею,
я иду по Млечному пути.