Октябрьская ночь

ПОЭТ.

Прошла моя печаль подобно сновиденью,
И ныньче след ея, летучий и пустой,
Готов я приравнять ночному испаренью,
Упавшему в траву невидимой росой.

МУЗА.

О, мой поэт! Какое зло
Тебя так долго стерегло?
Давно, давно уж я гадаю,
За что, безмолвие храня,
Ты отшатнулся от меня,
За что напрасно я страдаю?

ПОЭТ.

О, то была печаль из самых обыденных
И сердцу каждаго грозит она равно;
Но вечно думает любой из огорченных,
Что горе высшее познать ему дано.

МУЗА.

Доверься мне в ночной тиши,—
У обыденной лишь души
Печаль быть может обыденной.
Раскрой свою больную грудь,
Чтоб мог свободно ты вздохнуть,
От горькой тайны облегченный.
Ведь знаешь ты,— молчанья бог
Печален, сумрачен и строг,
И братом смерти он зовется.
И грусть в безмолвии растет,
Но бремя с сердца упадет,
Когда в словах она прольется.

ПОЭТ.

Меня, поверишь-ли, берет уже раздумье,
Как должен я тебе печаль свою назвать?
Была-ли то любовь, иль опыт, иль безумье,
И может-ли она другого поучать?
Но все-же я легко могу перед тобою
Ту повесть мрачную излить наедине.
Присядь тут с лирою: волшебною струною
Буди прошедшее, уснувшее во мне.

МУЗА.

Поэт! Еще один вопрос:
Судьбой ниспосланное горе
Ведь ты без злобы перенес?
Ты больше с прошлым не в раздоре?—
Чтоб отвечать душе твоей
Словами кроткаго участья,
Я не должна делить страстей,
Тебя доведших до несчастья.

ПОЭТ.

О, да! Я исцелен безследно от недуга
И как страдал — забыл. Над пропастью крутой,
Где прежде я висел, я стану без испуга
И там, где я блуждал, мне видится другой.
Ты можешь быть смела: в родном уединеньи
Польется нам напев согласною рекой.
Как сладко вспоминать, в спокойном отдаленьи,
Печаль минувшую с улыбкой и слезой!

МУЗА.

Как мать с любовью, осторожно
Качает сонное дитя,
Так я с заботою тревожной
Готова выслушать тебя.
Начни разсказ,— ответом нежным
У лиры струны зазвучат,
И вот, в сияньи безмятежном,
Уж тени прошлаго летят.

ПОЭТ.

О, ты, мой милый труд,— отрада лучших дней,
Уединенье золотое!
Опять, мой кабинет, сижу в тиши твоей,
Мое убежище святое!
Знакомцы старые, давно уж не видал
Я вас, забытые, родные:
Вот лампа верная, с которой я мечтал
В часы безмолвные, ночные;
Вот кресло пыльное… О, чудный мой дворец,
Приют спокойствия и мира!
Да, муза юная, вернулся твой певец,
Воскресла дремлющая лира!
Хочу я вам теперь страданья разсказать
Любви исполненной отравы:
Увы, мои друзья, то женщина опять…
(Уж вы предвидели?— И правы!)
У этой женщины я вечно был в руках,
Как раб, покорный господину;
В ея безжалостных, губительных когтях
Порвал я сердца половину!
И все-же я скажу: нередко близ нея
Вдали я видел счастья грёзы,
Когда мы под руку бродили у ручья
Под тенью трепетной берёзы,
И в месячных лучах на тихом берегу
Песок волшебно серебрился,
А я ее ласкал… Довольно… Не могу!
К чему, безумный, я стремился?
Наверное, судьбе в те дни была нужна
Зачем-то жертва искупленья,
И злобно за любовь отмстила мне она,
Как будто счастье — преступленье!

МУЗА.

Минута сладкая игриво
Мелькнула в памяти твоей,—
Скажи, зачем-же ты пугливо
Сдержался следовать за ней?
Зачем в беседе откровенной
Былыя радости таить?
Не лучше-ль, в тон судьбе надменной,
Об их заманчивости бренной
Теперь с улыбкой говорить.

ПОЭТ.

Нет! Лучше я взгляну с презрением на горе;
Теперь, уже остыв от времени к нему,
Тебе я разскажу, с улыбкою во взоре,
О том, как я страдал, когда и почему…
Я помню, ночь была осенняя дождлива,
Почти такая-же, как видишь ты сейчас,
И ветер жалобный в душе моей тоскливо
По струнам горестным наигрывал не раз.
Сидел я у окна, в тревожном ожиданьи
Прислушивался я, идет-ли кто нибудь…
Я ждал ее… Все нет!.. В невольном содроганьи
Поник я головой, и в любящую грудь
Вонзилось черное, больное подозренье:
Измена, может быть?.. Как прежде, за окном
Молчала улица и, точно привиденья,
Подчас прохожие мелькали с фонарем.
То вдруг ненастный вихрь мне слышался за дверью,
И в нем чудился мне живой, знакомый вздох:
Чего-чего тогда, отдавшись суеверью,
В душе своей больной придумать я не мог!
Напрасно я взывал к своей последней силе,
Напрасно от нея поддержки ожидал,
Часы урочные безжалостно пробили,
А милой нет и нет… Я плакал, я дрожал,
И все еще искал с безпомощной тоскою
Я тень желанную на брошенном пути…
О, Муза, веришь-ли, той женщиной пустою
Безумный был огонь зажжон в моей груди!
Все в мире для нея готов я был оставить,
Трудней, чем с жизнию, разстаться было с ней,
И даже в эту ночь я должен был лукавить
И лгать перед собой, стремясь порвать скорей
Все цепи прошлаго… Я звал ее презренной,
Я укорял ее в жестокости и лжи,
Но образ красоты небесной, несравненной
Властительно смирял проклятия мои!..
Уж брежжил полусвет и я в изнеможеньи,
Разбитый, на окне, тревожно задремал;
Но вновь очнулся я, при звуках пробужденья,
И утро яркое на небе увидал.
И вдруг — мне кажется, как будто за стеною
На смежной улице послышались шаги…
Я слушаю, гляжу, и — кто-ж передо мною?
Она! Я узнаю… О, Боже, помоги…
Она ко мне идет!..— Вошла… ей горя мало!
Откуда ты? Зачем? Где ночью ты была?..
Где тело чудное в часы любви лежало?..
Смеяться надо мной поутру ты пришла?
Ты знаешь,— я всю ночь проплакал на-стороже,
А ты,— любовь свою делила ты с другим?
Скажи, безстыдная, на чьем была ты ложе?
Как смеешь думать ты, что буду я твоим,
Что я к обятиям усталым, ненасытным,
Со страстью нежною и ласкою прильну?
Иди, вернись опять к делам своим постыдным,
А я навек любовь и молодость кляну!..

МУЗА.

Смирись, смирись, я умоляю.
От слов несдержанных твоих,
И я тревожусь и страдаю.
Едва-ли твой недуг затих!
Должно быть, раною глубокой
Ты был когда-то поражен:
Тяжел удар судьбы жестокой,—
Не так легко проходит он.
Забудь ее, дитя родное!
Ты имя, прежде дорогое,
Скорей из сердца изгони,
Иль, как чужое, вспомяни.

ПОЭТ.

О, стыд тебе: ты мне впервые
Дала измену испытать,
Изведать гнев, порывы злые
И веру в счастье потерять.
Тебе, тебе я, черноокой,
Тебе я шлю проклятье вновь:
Ты погребла во тьме глубокой
Мои надежды и любовь!
Твоя улыбка, взор лукавый,
Твоя губительная речь
Мне стали горькою отравой,
И был бы я готов обречь
Теперь на гибель все земное,
В чем есть на радости намек:
Зато — тебе, созданье злое,
Зато — красе твоей упрек!
Любви восторженныя грезы
С тобой навек я потерял;
Слезам не верю,— те же слезы
Не у тебя-ли я видал?
О, стыд тебе! Тебе доверил
Я жизнь и сердце в первый миг,
Я был дитя — не лицемерил
И лжи ни в ком бы не постиг.
Конечно, не было защиты
У сердца детскаго тогда,—
Могли быть каждою разбиты
Мои надежды без труда…
Но было легче молодыя
Мечты совсем не нарушать.
О, стыд тебе: ты мне впервые
Дала страданье испытать!
Не ты-ль безжалостным ударом
Слезу заставила бежать?
Поверь, источник тот недаром
Открыт тобою… Изсякать
Ему судьба не дозволяет…
Он все бежит, не умолкает,
Он все печали омывает,
И будет день, уверен я,
Я в нем умоюсь от тебя!

МУЗА.

Довольно, мой поэт! Послушай: как бы мало
Неверной женщиной ты ни был увлечён,
Хотя бы день один отраду сердце знало,
За этот день один уж должен быть прощен
Удар, полученный тобою от коварной.
Ты хочешь быть любим, умей-же уважать
Любовь минувшую душою благодарной.
Я знаю: для людей так тягостно прощать
Обиды ближнему,— но если уничтожишь
В себе ты ненависть,— ведь мук избегнешь ты.
Предай забвению, чего простить не можешь.
Как мертвых берегут могильные кресты,
Так точно у любви есть бренные остатки,
Мечты уснувшия,— и нужен им покой.
Зачем душе твоей томительны и гадки
Воспоминания любви твоей былой?
А может, крылась тут забота Провиденья
И опыт бедствия созреть тебе помог?
Мы все находимся у горя в обученьи
И с трезвой мудростью выходим из тревог.
Да, мрачен тот закон, но вечен, непреложен,
Что каждаго должно несчастье окрестить:
Налогом горести счастливый миг обложен —
Страданьем за него мы призваны платить.
Взгляни — под тучами, грозою и ветрами
Выравнивает хлеб свой колос золотой,
И радость я сравню с душистыми цветами,
Вспоенными дождем, омытыми росой.
Не сам-ли ты сказал, что больше не страдаешь?
Ты счастлив, ты любим, все сладости земли
Теперь безпечно ты и весело вкушаешь,
Припомни-ж слезы те, что некогда текли:
Не их-ли горечью, не старым-ли недугом
Ценить все лучшее ты мудро научен?
И как теперь легко тебе в беседе с другом!
Бокалов на пиру как весел ныньче звон!
Ты мог-ли-б так любить красу земного мира,
Соннеты, пенье птиц, нарядные цветы,
Искусства древния, творения Шекспира,
Когда-б в их прелести подчас не слышал ты
Ответа нежнаго на прежния страданья?—
А неба яснаго прозрачная лазурь?
А вечный ропот волн? А полночи молчанье?
Кто-б мог их понимать, не знав душевных бурь
Иль мук безсонницы и дум о сне загробном?
Ведь ныньче счастлив ты с подругою иной,
И в сердце, некогда обиженном и злобном,
Какой прилив любви ты чувствуешь порой!
Теперь, когда вдвоем вам вечером случится
Бродить с ней под руку над дремлющим ручьем —
На тихом берегу не также-ль серебрится
Песок заманчиво под месячным лучом?
Слетаются опять над вами счастья грезы,
Опять дано тебе красавицу ласкать
Под тенью трепетной, по-прежнему, береги
И ты уж пред судьбой не станешь унывать.
Зачем-же ты клянешь старинныя печали,
Неверные шаги минувших юных лет?
Все то, чем ты богат, они тебе послали!
Дитя мое! В тебе, я знаю, злобы нет:
Прости и пожалей ту женщину, которой
Обязан первой ты мучительной слезой,
И да послужит в том сам Бог тебе опорой,
Создавший вам союз для радости земной,
Увы, немыслимой без горьких испытаний.
Как знать? Она тебя любила, может быть,
И ей не обошлась разлука без страданий,
Но случай ей велел мечту твою разбить.
Легко-ли было ей в тебе оставить рану,
Отдать тебя другой, проливши море слез?
Не все-же слезы те приписывать обману!
Прости ее, дитя,— мечту невинных грез!

ПОЭТ.

И правда! Злоба нечестива,
Как змей подземный холодна,
И содрагаюсь я брюзгливо,
Когда ползет по мне она.
Внимай-же, милая богиня,
Молю — свидетельницей будь:
Проникла мирная святыня
В мою измученную грудь.
Клянусь глазами голубыми
Моей подруги молодой,
Клянусь я благами земными,
Клянусь небесной синевой,
Клянусь божественной вселенной
И вечной благостью Творца,
Звездою утра несравненной,
Надеждой тихаго конца;
Клянусь я жизненною силой,
Роскошной зеленью полей
И всем, что жду я за могилой,
Клянусь — из памяти своей
Теперь на век я изгоняю
Ту повесть черную свою!
На мирный сон я обрекаю
И тень печальную твою,
О, ты, как райское виденье,
Меня привлекшая к себе!
Уже готовой дать забвенье,
Даю пощаду я тебе.
Простим друг другу. Я снимаю
Пред Богом цепь твоей любви,
С слезой последней посылаю
Тебе последнее: прости!

Теперь-же, муза молодая,
Ты, златокудрая моя,
Скорей, резвясь и напевая,
Гони раздумье от меня.
Поем любовь, поем свободу!
Безследно, ненависть, умри!..
Гляди — воскресшую природу
Уже ласкает луч зари.
Скорей идем гулять по лугу,
Цветы по-прежнему срывать,
Идем будить мою подругу,
Ее лелеять и ласкать.
Как солнце землю пробуждает,
Так, Муза, ты бодришь меня,
И возрожденье — сердце знает —
Ее мне придет с лучами дня!