Дом сумасшедших

1
Други милые, терпенье!
Расскажу вам чудный сон;
Не игра воображенья,
Не случайный призрак он.
Нет, но мщенью предыдущий
И грозящий неба глас,
К покаянию зовущий
И пророческий для нас.

2
Ввечеру, простившись с вами,
В уголку сидел один,
И Кутузова стихами
Я растапливал камин.
Подбавлял из Глинки) сору
И твоих, о Мерзляков,
Из ‘Амура’ по сю пору
Не дочитанных стихов!

3
Дым от смеси этой едкой
Нос мне сажей закоптил,
И в награду крепко-крепко,
И приятно усыпил.
Снилось мне, что в Петрограде,
Чрез Обухов мост пешком
Перешед, спешу к ограде —
И вступаю в Жёлтый Дом.

4
От Любови сумасшедших
В список бегло я взглянул
И твоих проказ прошедших
Длинный ряд воспомянул,
Карамзин, Тит Ливий русский!
Ты, как Шаликов, стонал,
Щеголял, как шут французский.
Ах, кто молод не бывал?

5
Я и сам… но сновиденье
Прежде, други, расскажу.
Во второе отделенье
Бешеных глупцов вхожу.
‘Берегитесь, здесь Магницкой!
Нас вожатый упредил. —
Он укусит вас, не близко!..’
Я с боязнью отступил.

6
Пред безумцем, на амвоне —
Кавалерских связка лент,
Просьбица о пенсионе,
Святцы, список всех аренд,
Дач, лесов, земель казённых
И записка о долгах.
В размышленьях столь духовных
Изливал он яд в словах.

7
‘Горе! Добрый царь на троне,
Вер терпимость, пыток нет!
Ах, зачем не при Нероне
Я рождён на белый свет!
Благотворный бы представил
Инквизиции проект;
При себе бы сечь заставил
Философов разных сект.

8
Я, как дьявол, ненавижу
Бога, ближних и царя;
Зло им сделать — сплю и вижу
В честь Христова алтаря!
Я за деньги — христианин,
Я за орден — мартинист,
Я за землю — мусульманин,
За аренду — атеист!’

9
Други, признаюсь, из кельи,
Уши я зажав, бежал…
Рядом с ней на новосельи
Рунич бегло бормотал:
‘Вижу бесов пред собою,
От ученья сгибнул свет,
Этой тьме Невтон виною
И безбожник Боссюэт ‘.

10
Полный бешеной отваги,
Доморощенный Омар
Книги драл, бросал бумаги
В печку на пылавший жар.
Но кто сей скелет исчахший
Из чулана кажет нос?
‘То за глупость пострадавший
Наш Попов …Чу, вздор понёс!’

11
‘Хочешь мельницу построить,
Пушку слить, палаты скласть,
Силу пороха удвоить,
От громов храм божий спасть;
Справить сломанную ногу,
С глаз слепого бельмы снять,
Не учась, молися богу, —
И пошлёт он благодать!

12
К смирненькой своей овечке
Принесёт чертёж, размер,
Пробу пороху в мешечке.
Благодати я пример!
Хоть без книжного ученья
И псалтырь один читал,
А директор просвещенья
И с звездою генерал!’

13
Слыша речь сию невежды,
Сумасброда я жалел
И малейшия надежды
К излеченью не имел.
Наш Кавелин недалёко
Там, в чулане, заседал,
И, горе возведши око,
Исповедь свою читал:

14
‘Как, меня лишать свободы
И сажать в безумный дом?
Я подлец уже с природы,
Сорок лет хожу глупцом,
И Магницкий вечно мною,
Как тряпицей чёрной, трёт;
Как кривою кочергою,
Загребает или бьёт!’

15
‘Ба! Зачем здесь князь Ширинский?
Крокодил, а с виду тих!
Это что?’ — ‘Устав Алжирский
О печатании книг!’
Вкруг него кнуты, батоги
И Красовский — ноздри рвать…
Я — скорей давай бог ноги!
Здесь не место рассуждать.

16
‘Что за страшных двух соседов
У стены ты приковал?’ —
‘Это пара людоедов! —
Надзиратель отвечал. —
Аракчеева обноски,
Их давно бы истребить,
Да они как черви — плоски:
Трудно их и раздавить!’

17
Я дрожащими шагами
Через залу перешел
И увидел над дверями
Очень чётко: Сей отдел
Прозаистам и поэтам,
Журналистам, авторам:
Не по чину, не по летам
Здесь места — по нумерам.

18
Двери настежь надзиратель
Отворя, мне говорит:
‘Нумер первый, ваш приятель
Каченовский здесь сидит.
Букву Э на эшафоте
С торжеством и лики) жжёт;
Ум его всегда в работе:
По крюкам стихи поёт;

19
То кавыки созерцает,
То, обнюхивая, гниль
Духу роз предпочитает;
То сметает с книжек пыль
И, в восторге восклицая,
Набивает ею рот:
‘Сор славянский! пыль родная!
Слаще ты, чем мёд из сот!’

20
Вот на розовой цепочке
Спичка Шаликов, в слезах,
Разрумяненный, в веночке,
В ярко-планшевых чулках,
Прижимает веник страстно,
Ищет граций здешних мест
И, мяуча сладострастно,
Размазню без масла ест.

21
Нумер третий: на лежанке
Истый Глинка восседит;
Перед ним дух русский в склянке
Не откупорен стоит.
Книга Кормчая отверста,
А уста отворены,
Сложены десной два перста,
Очи вверх устремлены.

22
‘О Расин! откуда слава?
Я тебя, дружка, поймал:
Из российского ‘Стоглава’
‘Федру’ ты свою украл.
Чувств возвышенных сиянье,
Выражений красота,
В ‘Андромахе’) — подражанье
‘Погребению кота»

23
‘Ты ль, Хвостов? — к нему вошедши,
Вскрикнул я. — Тебе ль здесь быть?
Ты дурак, не сумасшедший,
Не с чего тебе сходить!’
— ‘В Буало я смысл добавил,
Лафонтена я убил,
А Расина переправил!’ —
Быстро он проговорил.

24
И читать мне начал оду…
Я искусно ускользнул
От мучителя; но в воду
Прямо из огня юркнул.
Здесь старик, с лицом печальным,
Букв славянских красоту —
Мажет золотом сусальным
Пресловутую фиту.

25
И на мебели повсюду
Коронованное кси,
Староверских книжек груду
И в окладе ик и пси,
Том, в сафьян переплетённый,
Тредьяковского стихов
Я увидел изумлённый —
И узнал, что то Шишков.

26
Вот Сладковский .Восклицает:
‘Се, се россы! Се сам Петр!
Се со всех сторон зияет
Молния из тучных недр!
И чрез Ворсклу, при преправе,
Градов на суше творец
С драгостью пошёл ко славе,
А поэме сей — конец!’

27
Вот Жуковский! В саван длинный
Скутан, лапочки крестом,
Ноги вытянувши чинно,
Чёрта дразнит языком.
Видеть ведьму вображает:
То глазком ей подмигнёт,
То кадит и отпевает,
И трезвонит, и ревёт.

28
Вот Кутузов! — Он зубами
Бюст грызёт Карамзина;
Пена с уст течёт ручьями,
Кровью грудь обагрена!
И напрасно мрамор гложет,
Только время тратит в том,
Он вредить ему не может
Ни зубами, ни пером!

29
Но Станевич ,в отдаленьи
Усмотрев, что это я,
Возопил в остервененьи:
‘Мир! Потомство! за меня
Злому критику отмстите,
Мой из бронзы вылив лик,
Монумент соорудите:
Я велик, велик, велик!’

30
‘Как, и ты бессмертьем льстишься,
О червяк, отец червей! —
Я сказал. — И ты стремишься
К славе из норы твоей?’ —
‘Двор читал мои творенья, —
Прервал он, — и государь
Должен в знак благоволенья…’
— ‘Стой, дружок! наш добрый царь

31
Дел без нас имеет кучу:
То смиряет смутный мир,
От царей отводит тучу,
То даёт соседям пир;
То с вельможами хлопочет;
То ссылает в ссылку зло;
А тебя и знать не хочет;
Посиди — тебе тепло!’

32
Чудо! — Под окном на ветке
Крошка Батюшков висит
В светлой проволочной клетке;
В баночку с водой глядит,
И поёт он сладкогласно:
‘Тих, спокоен сверху вид,
Но спустись на дно — ужасный
Крокодил на нём лежит’.

33
Вот Измайлов! — Автор басен,
Рассуждений, эпиграмм,
Он пищит мне: ‘Я согласен,
Я писатель не для дам.
Мой предмет — носы с прыщами,
Ходим с музою в трактир
Водку пить, есть лук с сельдями.
Мир квартальных есть мой мир’.

34
Вот и Греч — нахал в натуре,
Из чужих лоскутьев сшит.
Он — цыган в литературе,
А в торговле книжной — жид.
Вспоминая о прошедшем,
Я дивился лишь тому,
Что зачем он в сумасшедшем,
Не в смирительном дому?

35
Тут кто? — ‘Гречева собака
Забежала вместе с ним’.
Так, Булгарин-забияка
С рыльцем мосьичим своим,
С саблей в петле… ‘А французской
Крест ужель надеть забыл?
Ведь его ты кровью русской
И предательством купил!’

36
‘Что ж он делает здесь?’ — ‘Лает,
Брызжет пеною с брылей,
Мечется, рычит, кусает
И домашних, и друзей’.
— ‘Да на чём он стал помешан?’
— ‘Совесть ум свихнула в нём:
Всё боится быть повешен
Или высечен кнутом!’

37
Вот в передней раб-писатель,
Каразин хамелеон!
Филантроп, законодатель.
Взглянем: что марает он?
Песнь свободе, деспотизму,
Брань и лесть властям земным,
Гимн хвалебный атеизму
И акафист всем святым.

38
Вот Грузинцев! Он в короне
И в сандалиях, как царь;
Горд в мишурном он хитоне,
Держит греческий букварь.
‘Верно, ваши сочиненья?’ —
Скромно сделал я вопрос.
‘Нет, Софокловы творенья!’ —
Отвечал он, вздёрнув нос.

39
Я бегом без дальних сборов…
‘Вот ещё!’ — сказали мне.
Я взглянул. Максим Невзоров
Углем пишет на стене:
‘Если б, как стихи Вольтера,
Христианский мой журнал
Расходился. Горе! вера,
Я тебя бы доконал!’

40
От досады и от смеху
Утомлён я, вон спешил
Горькую прервать утеху;
Но смотритель доложил:
‘Ради вы или не ради,
Но указ уж получён;
Вам нельзя отсель ни пяди!’
И указ тотчас прочтён:

41
‘Тот Воейков, что бранился,
С Гречем в подлый бой вступал,
Что с Булгариным возился
И себя тем замарал, —
Должен быть как сумасбродный
Сам посажен в Жёлтый Дом.
Голову обрить сегодни
И тереть почаще льдом!’

42
Выслушав, я ужаснулся,
Хлад по жилам пробежал,
И, проснувшись, не очнулся —
И не верил сам, что спал.
Други, вашего совету!
Без него я не решусь:
Не писать — не жить поэту,
А писать начать — боюсь!