Свитязь

В стране Новогрудской, кто б ни был ты, стань,
‎Достигнув Плужинского бора,
На месте и на́ воды озера глянь:
‎Достойно глубокое взора.

То Свитязь. Огромнейшим кругом лежит
‎Его голубая равнина;
Лесов она в чёрной оправе блестит,
‎Как чистая, гладкая льдина.

И если ночной подъезжаешь порой
‎Лицом к этим водным алмазам —
Хор звезд над тобой, и хор звезд под тобой,
‎И видишь два месяца разом.

Не знаешь, хрустальная ль к небу стена
‎Идёт, из-под ног возвышаясь,
Хрустальных ли синих небес вышина
‎Нисходит, к ногам нагибаясь.

Тот берег невидим; что верх, и что низ —
‎Не скажешь; сред области звездной
Сдаётся, что сам ты в пространстве повис,
‎Объятый лазурною бездной.

Так ночью, при тихой погоде, глазам
‎Приятно тех мест обольщенье;
Но в ночь подъезжать к этим страшным местам
‎Потребно иметь дерзновенье —

Затем, что там черти пируют подчас
‎Иль бьются они рукопашно.
Дрожу я, как слушаю старцев рассказ,
‎А на ночь и вспомнит-то страшно.

Порой под водой словно вихри шумят;
‎Тут с дымом и пламенем взрывы,
Гром битвы, стон женский, тревога, набат,
‎Стук, грохот и разные дивы.

Вдруг дым тот рассеется, шум весь пройдёт,
‎Исчезнут все ужасы битвы;
Чуть лист над водой шелестит, а из вод
‎Исходит стон женской молитвы.

Что ж это? — Тут всякий своё говорит;
‎На дно заглянуть невозможно;
Есть много рассказов, но кто ж отличит,
‎Что верно в рассказах, что ложно?

Владелец, которому озеро то
‎В наследье оставили предки,
Старался разведать — и как тут, и что?
‎Но были бесплодны разведки.

И вот в глубину на две сотни локтей
‎Заказан был невод. Работы
Тут было немало. Вот с возом сетей
‎Готовы и лодки, и бо́ты.

Когда ж я сказал, что при деле таком
‎Не худо, чтоб пан помолился, —
Он жертвы в костёлы послал, а потом
‎И ксёндз из Цирина явился, —

И с берега он в облаченьях своих
‎Кропил, совершал своё дело.
Вот подан сигнал: лодки двинулись вмиг,
‎И невод пошёл… зашумело…

Сеть тонет, грузятся совсем поплавки, —
‎Бог весть, глубина тут какая!
Верёвки натянуты, сеть из руки
‎Чуть лезет: надежда плохая!

Вот на́ берег тащат с обеих сторон
‎Тот невод… Конец уж… Поймали!
Сказать ли, какой тут был змей извлечён?
‎Скажу — так поверят едва ли.

Однако скажу. Оказалось: не змей,
‎А женщина это живая!
Уста, что коралл; с светло-русых кудрей
‎Сбегает струя водяная.

Вот на берег всходит. Одних тут испуг
‎В дрожь кинул, вздымается волос;
Другие бежать приготовились… Вдруг
‎Та с речью… Пленительный голос!

«Послушайте вы, молодёжь! Этих волн
‎Доныне никто не касался
Без кар: дробился тут дерзостный чёлн,
‎И в бездну пловец погружался.

Тебя… — так владельцу вещала она, —
‎И слуг твоих эта же чаша
Ждала… Но твоих это предков страна,
‎И кровь в тебе движется наша.

Сам Бог, любопытство твоё извиня,
‎Хоть должно б взыскать с тебя строго,
Открыть вам все тайны готов чрез меня —
‎Затем, что вы начали с Бога.

На месте, закиданном ныне песком,
‎Обросшем густою осокой,
Что гнётся порою под вашим веслом,
‎Стоял прежде город высокой.

Он Свитязем звался: тут храбрых людей
‎И дев было красных немало.
То было владенье Туганов-князей
‎И долго оно процветало.

Вы видите: озера блеск тут закрыт
‎Лесами по целой границе;
Лесов этих не было: прямо был вид
‎К тогдашней литовской столице.

Однажды могучая русская рать
‎Пришла, осадила Миндовга.
Миндовг устоит ли? чего ему ждать?
‎Пошла по Литве всей тревога.

К отцу моему он писал: „Помоги!
‎Жду войско я с дальней границы.
Туган, от тебя — это знают враги —
‎Зависит спасенье столицы“. —

Туган, прочитавши письмо, дал приказ
‎По войску в кругу приближённых,
И быстро в пять тысяч дружина сошлась
‎Из всадников вооружённых.

Звук трубный. Ликует воинственный стан,
‎К походу всё войско готово;
Но, руки ломая, смущённый Туган
‎Домой возвращается снова.

«Пойми, — он сказал мне, — за что погибать
‎Должны мои ратные люди?
Наш Свитязь — не крепость: её защищать
‎Лишь могут булат наш да груди.

Когда я дружину свою разделю.
‎То тем не спасу я Миндовга,
А если всё войско в сраженье пошлю,
‎Кто жён охранять будет строго!»

„Не бойся, отец! — я сказала, — пора!
‎Спеши, жди победы блестящей.
Бог нас защитит. Мне приснился вчера
‎Над городом ангел парящий:

Обвёл, словно молнией, город весь он
‎Мечем: «Не должны вы крушиться:
Возьму под защиту, — сказал он, — всех жён,
‎Пока их мужья будут биться»“. —

Туган двинул войско и скрылся в пыли,
‎А ночь едва только настала,
Как топот раздался, гам, крики вдали
‎И грозно „ура!“ прозвучало.

Гремели тараны, твердыни ворот,
‎Разбитые в щепы, упали;
В паническом страхе сбегался народ,
‎И жёны, и дети дрожали.

Гвалт общий: „Враг близко, не справиться с ним,
‎Ворвутся к нам русские скоро…
Ах, лучше мы сами себя умертвим:
‎Избавит нас смерть от позора“. —

И бешенство тут пересилило страх!
‎Своё достояние сами
Спешили несчастные жечь на кострах,
‎И воздух гудел голосами:

„Проклятье тому, кто себя не убьёт!“
‎И тщетны слова мои были:
Спешили устроить одни эшафот,
‎Другие ж топор приносили.

Преступное дело грозило… Как быть?
‎Иль с гнётом цепей помириться,
Иль резать друг друга, кровь ближних пролить?
‎„О, Боже! — я стала молиться, —

Когда мы не можем бороться с врагом,
‎С мольбою одно Тебе скажем:
Пусть лучше убьёт нас небесный твой гром,
‎Иль в землю живые мы ляжем“.

Тогда что-то белое разом вокруг
‎Сверкнуло — ночь утром сменилась;
С испугом я вниз посмотрела, и вдруг
‎Земля из-под ног моих скрылась.

Так мы от позора спаслись, от резни…
‎Ты видишь — здесь травы явились:
То Свитязя жёны и дети — они
‎В растенья теперь превратились.

Как белые бабочки, белым цветком
‎Они над водою белеют;
Как ёлка зимою под первым снежком,
‎Их листья в воде зеленеют.

По смерти, под видом такого цветка,
‎Живут непорочные души;
На смеет коснуться их смертных рука —
‎Подобных цветов нет на суше.

Когда же царь русский и русская рать
‎О чудных цветах тех узнали,
То ими спешили шелом украшать
‎Венки для себя заплетали.

Но кто прикасался к ним только рукой, —
‎Такая в цветах была сила, —
Тот разом здоровье терял и покой,
‎Того ожидала могила.

Давно это было, в иной период,
‎Осталось о нём лишь преданье,
Да в сказках его поминает народ,
‎Царей тем цветам дав названье».

И дева умолкла. Все лодки тогда
‎И сети тонуть стали с треском,
Запрыгали волны туда и сюда
‎И кинулись на берег с плеском.

Всё озеро вдруг раздвоились до дна,
‎А дева на дно опускалась,
Пучиною снова закрылась она
‎И людям с тех пор не являлась.