Вот люблю

Мария! Взгляни: где кончается бор —
‎Лоза пошла справа в заро́ст,
Налево прелестной долины узор,
‎А спереди — речка и мост.

Там ветхая церковь, где совы живут;
‎Стоит колокольня гнильём;
Кусты позади колокольни растут,
‎В кустах же — могилы кругом.

Душа ли заклятая тут завелась
‎Иль чёрт, — но из живших окрест
Никто без тревоги в полуночный час
‎Не мог миновать этих мест.

Лишь полночь настала — вдруг храм потрясён,
‎И двери скрипят на петлях;
Дрожит колокольня и слышится звон,
‎И гик, и шипенье в кустах;

Блуждают огни, гром за громом гудит,
‎И в саванах тени встают,
И бродят, приемля чудовищный вид,
‎Различные призраки тут.

То труп по дороге безглавый вдруг — шасть!
‎А то голова одна — страх:
Распялены очи, отверстая пасть,
‎И в пасти огонь, и в очах.

То видится волк, как в натуре он есть:
‎Глядь! — машет орлиным крылом!
И сто́ит лишь «сгинь-пропади» произнесть —
‎Нет волка: лишь хохот кругом.

Не раз тот, кому здесь бывать довелось,
‎Путь этот порядком ругнул:
То хрустнуло дышло, то на́ бок весь воз,
‎Не то, так конь ногу свихнул.

Хотя ж я и помнил, что старый Андрей
‎Меня предварял, заклинал —
Смеясь я не веровал в силу чертей
‎И всё тем путём проезжал.

Однажды отправился в Руту я. — Ночь.
‎Вот мостик! Вдруг лошади тут
И стали. Возница бичом во всю мочь
‎Стегает их с криком — нейдут!..

Рванулись — и дышлу аминь моему:
‎Кррак… треснуло. Чем пособлю?
Вот в поле пришлось ночевать одному!
‎«Люблю, — говорю, — вот люблю!»

Сказал лишь — покойница в этот же миг
‎Всплывает, гляжу, над водой —
Вся в белом, и бел же как снег её лик,
‎Венец вкруг чела огневой.

Хотел я бежать, но от страха упал…
‎Все силы собрав наконец,
«Да славится имя Господне!» — вскричал.
‎— «Аминь!» — отозвался мертвец.

«Кто б ни был ты, слушай, честной человек!
‎Помог ты мне в тяжкой борьбе.
Дай Бог тебе долгий и счастливый век!
‎Большое спасибо тебе.

Во мне зришь ты грешную душу, но я,
‎Чай, скоро уж в небо вступлю.
От муки чистилища спас ты меня
‎Словечком единым: „люблю“.

Пока ещё звёзды глядят с высоты
‎И первый петух не пропел —
Я всё расскажу тебе. Слушай! А ты
‎Другим возвестишь мой удел.

На свете, блистая своей красотой,
‎Жила я — лет много назад, —
Марией звалась; был сановник большой
‎Отец мой, был знатен, богат.

Хотел он, при жизни его, чтобы шла
‎Я замуж; но кто ж мне чета?
Искателей много нашлось: их влекла
‎С приданым моя красота.

Их множество льстилось надеждой пустой;
‎Я ж, гордая, тешилась тем,
Что, став пред поклонников этих толпой,
‎Могла им отказывать всем.

Приехал и Юзя… Вниманья вполне
‎Достоин он был; но робел
И, юный, при страстном стремленье ко мне,
‎Любви выражать не умел.

Напрасно несчастный себя он крушил
‎И плакал, любовью томим,
Все ночи и дни он меня лишь смешил
‎Отчаянным горем своим.

„Уеду я“, — мне он промолвил с тоской.
‎ — „Что ж? С Богом!“ — Отправился он
И дни свои кончил — и здесь, над рекой,
‎В зелёном гробу схоронён.

Мне стала с тех пор моя жизнь немила,
‎Но поздно раскаялась я:
Минувшего я воротить не могла,
‎И жгла меня совесть моя.

Раз в полночь гуляли мы: слышим вдруг гром
‎И стонов со скрежетом смесь…
Глядь! Юзя явился; был страшен лицом
‎Утопленник — огненный весь.

Он гущу вдыхаемых дымных клубов
‎В чистилищный ток извергал; —
Ко мне ж тут сквозь стоны и скрежет зубов
‎Пронзительный голос взывал:

„Ты знала, что женщину создал Господь
‎Для мужа; она из него
Взята, чтоб ему его душу и плоть
‎Лелеять — не мучить его.

А ты, словно с каменным сердцем в груди,
‎Была недоступна сердцам,
И каждому ты говорила: «уйди!»
‎Ни чьим не внимая мольбам.

За эту жестокость чистилищный дым
‎С тобой я дотоль разделю,
Пока над тобой из живущих одним
‎Не скажется слово: «люблю».

И Юзя того же словца у тебя
‎Просил с горьким плачем своим;
Теперь же он просит, ты видишь, клубя
‎Устами и пламя, и дым“.

Умолк он, — и бесы душою моей
‎Владели столетье: меня
Днём — в цепи, в огонь, — а потом, без цепей,
‎Я на ночь из бездны огня

К могиле шла Юзи; противно земле
‎И небу, была я должна
Проезжих пугать здесь в полуночной мгле,
‎Всем людям вредна и страшна.

Я пеших блуждать заставляла; иным,
‎Кто едет, коня загублю.
Сто лет я внимала проклятьям одним;
‎Ты первый сказал: „вот люблю!“

Зато я грядущее ныне должна
‎Открыть тебе; вот твой удел:
Марию полюбишь и ты, — но она»…
‎Вдруг — первый петух тут запел.

Вещунья кивнула, с отрадой в очах
‎Взгляд кинула мне и потом
Пропала. Так облачный пар в небесах
‎Разносится вдруг ветерком.

Смотрю: на мосту колесница моя
‎Целёхонька; страх мой исчез. —
Усопшим в помин помолитесь, друзья,
‎Марии — Царице небес!