Чужая красота

С баулом заявился в Казахстан.

Соседки помогали с обустройством —

занятные казашки: обе стро́йны,

смешливы, голосисты, работящи.

Заметил, что чужая красота

не радовала больше. Райских ляжек

навиделся, считаясь наглым чёртом.

"Уехал участковый. Как застать?"

"Нагрянет утром, ставить на учёт всех".

 

В обед, сказав, что с кашами — беда! —

но с дынями — порядок, усвистали.

У дома разрывались: ушлый Сталин

вот-вот переиграет "пейзажиста".

Рубец, что протянулся вдоль бедра,

к дождю разнылся, он-то прежней жизни,

в отличие от чресл, совсем не помнил.

(Схватил на малой родине, где драк

случалось до хрена ночами в поле).

 

Застал озорноватых пацанов

за мазаньем исподних дынной коркой:

веснушчатый, нескладный, длинноногий

щепою растревожил муравейник.

"Таким не адресуешь палец в рот,

откусят тут же! Вспомнил мудрость века:

к большому пи***цу мы слишком близко,

а предкам несказанно повезло

родиться на заре милитаризма".

 

Рассыпал порошок от муравьёв,

но толку, как догадывался, мало.

Всё чаще снилась брошенная мама,

всё реже снился папа с нагоняем.

Казашка — у бедра: "Откуда йод? —

сказал, подумав горько, — На х*р я ей —

типичный неудачник с перегаром?

Растить в степной деревне кур вдвоём?

Я не семейный. Стыдно перед мамой".

 

Ты продал щегольские сапоги

задёшево, но в целом был доволен.

Сначала тяготило бытовое,

потом — интимно-личностные связи.

Казашка отдавалась: "Сам погиб,

её сгублю, и вряд ли буду счастлив".

Пристроился в аптеку при больнице:

"Забрали всех, остались слабаки.

Война утихнет, всякий пригодится".

 

Ухлопав брагу, пьяный агроном

при свечке развлекался с негашённой:

"Санёк, примерно так у негра в ж*пе,

как в этой обветшалой коммуналке!"

"Не знаю, не был!" "Пьёт, но в остальном

хороший малый. Много, кто утратил

невозмутимость: дуры и провидцы.

Война от всех в итоге отстаёт,

и эта, знаю, долго не продлиться!"