Tomás de Iriarte. El canario y el grajo. Томас де Ириарте. Кенарь и грач

El que para desacreditar a otro recurre a medios injustos, suele desacreditarse a sí propio

 

Hubo un canario que, habiéndose esmerado en adelantar en su canto, logró divertir con él a varios aficionados, y empezó a tener aplauso. Un ruiseñor extranjero, generalmente acreditado, hizo particulares elogios de él, animándole con su aprobación.

 

Lo que el canario ganó, así con este favorable voto como con lo que procuró estudiar para hacerse digno de él, excitó la envidia de algunos pájaros. Entre éstos, había unos que también cantaban, bien o mal, y justamente por ello le perseguían. Otros nada cantaban, y por lo mismo le cobraron odio. Al fin, un grajo, que no podía lucir por sí, quiso hacerse famoso con empezar a chillar públicamente entre las aves contra el canario. No acertó a decir en qué cosa era defectuoso su canto; pero le pareció que, para desacreditarle, bastaba ridiculizarle el color de la pluma, la tierra en que había nacido, etc., acusándole sin pruebas de cosas que nada tenían que ver con lo bueno o malo de su canto. Hubo algunos pájaros de mala intención, que aprobaron y siguieron lo que dijo el grajo.

 

Empeñóse éste en demostrar a todos que el que habían tenido hasta entonces por un canario diestro en el canto, no era sino un borrico, y que lo que en él había pasado por verdadera música, era en la realidad un continuado rebuzno. «¡Cosa rara! -decían algunos-: el canario rebuzna; el canario es un borrico». Extendióse entre los animales la fama de tan nueva maravilla, y vinieron a ver cómo un canario se había vuelto burro.

 

El canario, aburrido, no quería ya cantar; hasta que el águila, reina de las aves, le mandó que cantase, para ver si, en efecto, rebuznaba o no; porque, si acaso era verdad que rebuznaba, quería excluirle del número de sus vasallos los pájaros. Abrió el pico el canario, y cantó a gusto de la mayor parte de los circunstantes. Entonces el águila, indignada de la calumnia que había levantado el grajo, suplicó a su señor, el dios Júpiter, que le castigase. Condescendió el dios, y dijo al águila que mandase cantar al grajo. Pero cuando éste quiso echar la voz, empezó por soberana permisión a rebuznar horrorosamente. Riéronse todos los animales y dijeron: «Con razón se ha vuelto asno el que quiso hacer asno al canario».

 

Пытающийся дискредитировать другого несправедливыми средствами обычно дискредитирует самого себя.

 

Жил-был кенарь, что, работая день и ночь улучшая своё пение, стяжал своей трелью восторги самых искушенных ценителей и неизменно вызывал аплодисменты. Признанный повсеместно чужестранец-соловей воздавал ему особую похвалу, своим одобрением ободряя молодое дарование.

То, чего достиг кенарь, как с помощью своего приятного голоса, так и прилежанием в учении, дабы достойно употреблять талант свой, возбуждало в некоторых птицах зависть. Среди них некоторые также пели, хорошо ли, плохо ли, и как раз этим были обусловлены их нападки. Другие же не пели вовсе, и именно это вызывало в них чёрную ненависть. Наконец грач, которому нечем было хвастаться, захотел прославиться, начав публично поносить кенаря меж прочих птиц. Не смог отыскать он изъяна в пении объекта своих нападок, но оказалось, что для того, чтобы ославить, достаточно было высмеять расцветку оперенья, местность, в которой был рождён оппонент и так далее, пороча его свойствами, не имеющими никакого отношения к хорошему или дурному пению. Нашлись и другие злонамеренные птицы, воспринявшие и распространявшие далее наветы грача.

С упорством и энергией доказывал он всем и каждому вокруг, что канарейка, считавшаяся мастером пения на самом всего лишь осёл, а то, что слышалось чудесной мелодией, - продолжительный ослиный рёв.

- Чудно, однако! - язвили некоторые, - кенарь - а ревёт; кенарь и впрямь, видать, осёл.

И пошла средь зверей дурная слава о новом чуде и потянулись вереницею желающие увидеть, как же это кенарь да стал ослом.

Кенарь же, устав от этого, уже и петь расхотел; так продолжалось, пока орлица, птичья королева, не повелела ему петь, дабы увидеть, не ревет ли певец ослом на самом деле, ибо, уж коли и правда обослился певчий, то стоило его исключить из числа вассалов и подданных. Открыл свой клюв кенарь и пришлась по сердцу та песня большинству присутствующих. Тогда орлица, возмущенная клеветой, которую распространил грач, взмолилась своему господину, богу Юпитеру, дабы тот наказал злоязычника. Прислушался бог и сказал орлице, дабы повелела она грачу показать своё пение. Но когда тот хотел было поднять шум, государевым попущением смог лишь зареветь страшно по-ослиному.

Потешались над ним все звери да приговаривали:

- Поделом обернулся ослом тот, кто хотел обернуть ослом кенаря!