"Злободневное небо (альманах из четырех историй)"

N1: "Такое небо"
 
Если бы в небе были салюты! Но в нем лишь металлический грохот, способный убить каждого своей спесивостью.
Если небо лишь окно, через которое смотрит Хозяин разве бы тогда оно имело бы такой металлический окрас голода по нирване?
Если бы небо было бы дверью Хозяина, разве оно бы закрывалось каждую раннею ночь?
Если бы небо было бы чердаком Ангела, разве ни куриные тушки свисали бы с жердочек откровения?
Спросил, но ты молчишь словно примус забывший значение своего кипения.
А небо тем временем ускользает, не дождавшись твоего меткого, словно нож, ответа
 
«14.05.24»
 
N2: "Колокольный хирург"
 
Когда я жил при Монастыре, в Духовной Академии, у нас часто заболевали монастырские колокола, и в чахлом кашле серебра умолкали.
Тогда главный Батюшка строгим голосом велел мне подать телефон из незабудок, чтобы вызвать колокольного хирурга.
Доктор всегда являлся вне времени во время. Он плавным движением трогал отекший язычок колокола, затем протирал его спиртовой салфеткой, и начинал мастерить.
Из колокола выдавливались, словно паста из тюбика, хрипы.
Колокольный хирург находил опытными пальцами язвы в языке колокола, брал хирургический нож, и аккуратными движением рук, убирал опухоль. Затем клал нож на место, и монетным голосом просил расплаты.
Тогда директор Батюшек доставал колбасы и холодный словно утренний туман чай.
- Что поделать – говорил он голосом полевой мышки, - военное время
Лишь колоколам позволено говорить, и то сквозь тряпочку своего железа.
В такт его словам мимо колокольни пролетело два военных вертолета, и сыпью своего шума напомнили о жизни.
Колокольный хирург в такие моменты ничего не говорил, и мне казалось, что я чувствую пот его молчания за большое расстояние от меня.
На войне колокольные хирурги не нужны, они нужны лишь под знаменами веры, но не фронта. И поэтому колокольный хирург лишь молча потеет, вспоминая о том, как мала его роль в нынешнее время.
После как чай будет выпит, а колбаса растоптана зубами, звон колокола укроет путь колокольного хирурга, в колыбель мирного бытия.
 
«19.05.24.»
 
N3: "Ложные воспоминания об инфернальности стрел"
 
Дорогие, друзья! Я собрал здесь вас не случайно, все вы знаете меня как Пантелеева Ярослава, но я хочу приоткрыть занавесу тайны – в начале была искра. Из искры в густоте белены эфира – появился мой дух. Он плавал над водой три дня, а затем встретил много похожих инфернальных стрел.
Затем была длительная работа над романом «Братья Карамазовы», я взял себе псевдоним Федор Достоевский и отрастил густую бороду.
Писалось трудно, очень тяжело давалось третье предложение. Когда же оно было написано, у меня началась сильная эпилепсия, и появились ложные воспоминания, о не случившейся смертной казни, и вскоре заменившей ее ссылкой.
Но несмотря на боль града моих дум, рукопись я закончил в срок.
Потом я начал смотреть в соленную щелочку, на то как Джон Донн уснул. У меня появилась гениальная идея, и взяв псевдоним Иосиф Бродский и написал целый цикл возвышенных стихов о самом важном. Очень трудно было подбирать тропы, и тогда я прорубил тропинку в кинозал.
Там показывали фильм Тима Бертона «Крупная рыба» Про отца, который все выдумывал и про очень серьезного сына. Неужели я такой же удивился я?
Неужели я это все выдумал?
Нечего и говорить, что из кинозала я вышел понурый, грустный.
Даже небо стало оседлым, я не стал смотреть на небо.
И тогда небо не стало смотреть на меня.
Оно обиделось. Инфернальная грусть.
 
А потом я понял, что я тоже синева,
И тут: «Яся, мы пришли домой». Я посмотрел на свои руки, потом вокруг. И увидел, что мне пять лет, и маму с папой. И тогда я начал вспоминать что меня зовут Ярослав, и что я гулял с родителями вечером, а потом так задумался и ушел в себя, что забыл что существую. Вернее, я существовал, но был кем- то иным….
 
«05.12.23»
 
N4: "Новая земля. Переосмысление и редакция 24. 03.24"
 
В битком набитом зале кинотеатра шел фильм. О небе. Это был необычный фильм, потому что он был с одной стороны черно- белый, но при этом, о небе. Но это не было немое кино, время от времени раздавался свист прыжков парашютистов, или треск пленки, или облака шумели своими листьями.
 
Фильм начался ровно в восемь часов вечера. В зале было ровно двадцать человек. Мы смотрели фильм о небе.
 
В реальном мире никто никогда не видел таких фильмов. А мы видели. Мы были избранными.
 
Рома, мой сосед, по месту в зале, поделился со мной немного попкорном. На экране появилось предупреждение: «Выплюньте соль, через пять минут взлетаем». Черно-белая звезда лопнула о крыло истребителя.
 
«В зале не курить» - второе предупреждение. Рома затушил о передние кресло бычок.
«Надевайте маски» - третье предупреждение
«Сейчас будет громко» - четвертое предупреждение.
 
В следующие мгновение всех зрителей выбросила волна шторма. По экранному небу пошли волны кровавой пустоты. Кто-то испортил пленку.
 
Через мгновение экран взорвался, и все мы побежали к выходу. Начался пожар.
 
«Пропускайте вперед женщин, детей и инвалидов» - пятое предупреждение.
 
В воздухе пахнет серой, слышится оргия барабанов. Значит это всего лишь часть сеанса, понимает мы, и остаемся на месте. Тем временем вывеска «Выход из зала» тухнет, а места превращаются в камни. «Мы в западне» - думаем мы, и снова начинаем волноваться.
 
Тем временем, запах попкорна и чипсов так свойственный кинозалам, начинает испаряться. Серы тоже больше не чувствуется, пожар прошел. Барабаны перестают бить, теперь мы просто смотрим на небо, в своем естественный цвете. Это больше не черно-белый фильм, это больше не фильм, нет.
Крыша и стены зала куда-то исчезают, остаются только камни и небо. (Полотно экрана пропало еще во время третьего предупреждения).
 
Двадцать человек, первоиспытателей новой формы искусства. Я чувствую легкий вкус травы на языке и хочу улыбнуться месяцу ( но мне слишком хорошо, чтобы улыбаться) Я просто смотрю на небо и радуюсь что жив. Мы на улице.
 
Лена прервала тишину: - Я больше никогда не буду прежней
-А, я не хочу ни о чем думать, я хочу домой – плачет маленькая Вика
- Ну и иди, не кто не держит - говорит Лена
- Я с Викой- говорю я ребятам.
- Хорошо, Леша! Пока – говорят восемнадцать ровных пионерских голосов. И уходят в сторону мира. И я понимаю, что от их тел больше ничего нет, только присутствие и голоса
 
*- Сноски от автора: Название альманаха "Злободневное небо" - отсылает на дух времени, его актуальную боль и кровь.
N1 - "Такое небо" - это рассказ, посвящение к писателю и поэту Ярославу Вольнову, реакция на его хокку, про смерть, указывающий на то что смерть сейчас не единичный случай а массовый
N2 - "Колокольный хирург" - рассказ написанный после того, как я увидел военные вертолеты в парке. Очень прочная связь с первой вещью, "Такое Небо" - передает металлический вкус состояния небытия.
N3: "Ложные воспоминания об инфернальности стрел" - С этого рассказа небесные силы в этой подборке, вытесняют роковый взгляд, метаморфозой унося, его в мечтательный взор иного я, не случайно когда я выпустил его сольно на странице, это произведение сравнили с трудами философа Спинозы, писавшего о другом я.
N4 - "Новая земля. Переосмысление и редакция 24. 03.24" - редакция старого произведения после трагедии в Крокус Сити, изменены лишь несколько слов в начале и полностью переделан финал на более фатальный. Подчеркивает пророческие нотки старого текста
Итог: Альманах Пантелеева Ярослава "Злободневное небо" - через метафору и аллегорию, в достаточно краткой форме говорит с читателям о космических силах по Ницше, не забывая задаваться риторическими вопросами, на которые надо ответить в срок, иначе небо ускользнет от нас. Разумеется вопрос этот: Есть ли Бог в современном мире?!. Третье произведение своеобразно отвечает на него, быть может Бог это мечтательный ребенок, представляющий себя то одним писателем то другим, то зрителем кино, а на самом деле он гуляет с родителями, и является сам синевой неба. Но если так то почему испытания происходящие в зрительном зале граничат с естественностью жизни? Если знаете ответ, напишите комментарий, по тому что даже Пантелеев Ярослав, не знает ответа на него, но одно ясно точно, данная подборка уже сейчас является пророческой, словно в подтверждении название альманаха, небо покрылось грозой, дождем и громом. Значит кто то непременно смотрит на нас....