Роберт Льюис Стивенсон
Мне дедушка читал "Остров сокровищ"
По вечерам, укрытым тёплым пледом
Из темноты, чудившей за окошком,
И на балкон он выходил за сигаретой,
Прервавшись вдруг на самом интересном.
А я томилась в детском любопытстве
И в детской строгости романа не касалась —
Ведь только дедушкино чтение считалось.
Придёт с балкона и обдаст сильнючим,
Приятным странно, резким ароматом.
Поморщусь. Посмотрю на деда с укором слабым —
Бледным отраженьем укора бабушки,
Которая считает, что в шестьдесят куренье убивает.
И в пятьдесят. И в двадцать-тридцать-сорок.
...А пускай пахнет! Что же мне за дело,
Когда вот-вот дед на диван подсядет,
Из рук моих приимет пыльный томик,
Шумливо воздух в лёгкие вберёт
И чтение продолжит с артистизмом.
Мне мало лет. Я мало понимаю.
Но ясен ход мне дедушкиной мысли,
Когда солёным морем, чуждым краем,
И скрыпом Испаньолы, и матросов бранью,
И Джимми удалью, и Сильвера лукавством,
Наследьем Билли, рома крепкой властью
Он делится. Ведь делится он счастьем,
Которое испытывал, когда
он юношей читал «Остров сокровищ»
По вечерам, укрытым тёплым пледом
Из темноты, чудившей под окошком.
Тогда он не ходил за сигаретой,
А приключений дух манящий и пьянящий
Он чаем запивал из белой чашки,
Из чашки тонкого фарфора, в которой ложка
С игрушечным мишуткой серебря́ным —
Подарок дядюшки на именины.
Теперь его уж нет… И больше не раздастся
Глас зычный и упрямый. И теперь
Никто мне так, как дед, не почитает…
Но
в души моей пятиэтажке есть подъезд,
Этаж есть (с запахом определённым),
Где дверь советская с тугим-тугим замком —
За ней квартира, где всё время чисто.
Там, там, за дверью, старенький диван,
Накрытый старым покрывалом без узора.
Там, там сижу я, ноги подобрав,
И дедушка читает Стивенсона.
