Горюшко из Гаврилова
Дед Егор перенёс операцию на позвоночнике, удалили грыжу. Удалили-то удачно, только деду давно расхаживаться пора, а он будто к больничной койке прирос.
- Егор Степанович, я же рядом, - увещевал лечащий врач, Григорий Андреевич. – Давайте сядем на кровати, затем ноги спустим. Это вовсе не так страшно, как кажется.
Но дед упрямо мотал головой. Твердил, что больно и страшно, и всё тут.
- Ходить придётся учиться, - устало продолжил Григорий Андреевич, - но у всех же получается! Вот, смотрите, соседи ваши, Иван и Петр, после такой же операции уже на лестничную площадку курить бегают. Неужто вас не тянет?
По тоскливому стариковскому взгляду становилось ясно, что очень даже тянет, но дед только цеплялся руками за край матраца. Для надёжности.
- Поймите, если не начать двигаться, будет застой крови. Могут тромбы образоваться, или с лёгкими начаться проблемы, - продолжил уговоры доктор, с сожалением отметив, что тромбы волнуют боязливого пациента ещё меньше, чем вожделенные сигареты.
- Егор Степанович, а как у вас со стулом? - коварно поинтересовался врач.
Дед с удивлением покосился на пятую точку врача, удобно размещённую на интересующем доктора предмете. Переутомился, видать, лекарь, раз идиотские вопросы задаёт!
Григорий Андреевич, заметив взгляд больного, рассмеялся.
-Да нет, я имею в виду, что вам в туалет по-серьёзному скоро захочется. Перед операцией вас клизмой хорошенько очистили, сутки после только водичку давали. Но сейчас вы полноценно питаетесь. Неужели великие дела «на утку» собираетесь делать? Её потом из-под вас Леночке, нашей санитарке, придётся выносить, а дело это малоприятное. Неужто перед девушкой не стыдно?
По затеплившемуся меж морщин старческих обвислых щёк румянцу было очевидно, что вопрос врача оказался животрепещущим, однако дед выдал неожиданное.
- Дык ишо с недельку продержусь! Я с утра только пару ложек каши съедаю, и всё!
Григорий Андреевич рассерженно соскочил со стула.
- Ну, знаете! Ещё мне от истощения вас не хватало лечить! Сегодня же назначу капельницу с глюкозой, для поддержки сил. А ещё жене вашей позвоню, пусть разбирается!
Легко сказать, позвоню! В деревне Гаврилово, откуда дед прибыл, телефон только на почте. Пока старушку к телефону позовут, рак на горе свиснет. Однако Григорию Андреевичу повезло, только вошёл в ординаторскую, затренькал звонок. Мария Семёновна собственной персоной.
- Как мой Горюшко, доктор?
Чудно она как мужа зовёт, ишь-ты, Горюшко-Егорушка, вздохнул про себя врач, но в трубку произнёс строго.
- Егор Степанович отказывается принимать пищу! Вы бы приехали, да отругали его хорошенько.
Но бабуля только заохала. Как же ей вырваться-то в райцентр из своего Гаврилово, когда корова на ней с козочками в придачу? Вот ежели харчей передать – это можно, хлебовозка всё равно каждый день туды-сюды мотается. Вот только ей говорили, что кормят в больнице ладно, а на деле выходит такой мерзостью пичкают, что Горюшко от голода пухнет!
Григорий Андреевич не выдержал и остановил стенания телефонной собеседницы.
- Мария Семёновна! Питание в больнице хорошее, а дед ваш, извините, от страха в штаны наложил и поэтом не ест! То есть ещё не наложил, а опасается, что наложит, тьфу-ты, - вконец расстроился врач от бессвязности собственных речей. Но старушку словесная путаница не смутила.
- Слыхала, что завтра Любка в поликлинику собиралась, так я пирожков Горюшке через неё и передам. Прощайте, доктор, корову пора доить, - и повесила трубку.
Григорий Андреевич только развёл руками – ну как с малограмотным населением можно общаться? Не найти общий язык! Хотя домашние пирожки, может, волшебное действие возымеют – если не встанет дед, да хоть поест.
***
Куда там! Голодные судороги, как волны прибоя, пробегали по впалому животу, но дед Егор искушению не поддался.
- Любка, Христом богом молю, отдай им, - почти с ненавистью глядя на вернувшихся с курилки Петра и Ивана, буркнул Егор Степанович.
- Ну, дед, зря. Вкусные! Я, пока ехала, три штуки слопала, - удивилась Любка, пожав покатыми плечами. – Ладно, как хочешь, моё дело передать. Недосуг тут лясы точить, приём скоро начнётся. Вон как колено распухло! – и, ничуть не смущаясь, задрала платье, продемонстрировав мужскому населению палаты белое бедро.
- Тьфу ты, шалава, - ругнулся дед вслед удаляющимся покачивающимся бёдрам. Бросил взгляд на соседей – все ли пирожки слопали? Но мужиков, судя по горящим глазам, больше воодушевило пышное Любкино тело, чем ароматная сдоба.
***
- Ты, Любаша, не волнуйся, я твою скотину управлю, - с интересом наблюдая за сборами соседки, обещала Мария Семёновна, - только и ты меня уважь, за дедом присмотри. Врач говорит, что ни есть, ни ходить не хочет.
- Баб Маш, ну как я его заставлю-то? Он со мной сквозь зубы разговаривал. Да и я лежать буду в травматологии, а дед в хирургическом отделении.
- Дак оно ж всё под одной крышей, что тебе пробежать-то, - настаивала пожилая женщина. – Ой, а что это ты за тряпочку в сумку кладёшь?
- Халатик, - похвасталась Любка, разворачивая перед глазами изумлённой соседки ярко-розовый шёлк. – Берегла для особого случая.
- Так он же короткий, страсть! Весь срам наружу будет, - ахнула Мария Семеновна.
- В самый раз, - рассердилась Люба. – Баб Маш, идите, не мешайте собираться! Поставлю я вашего деда на ноги, обещаю!
Мария Семёновна, немного успокоенная, занялась хозяйственными делами. Любка, хоть и шумоголовая, но дело знает. Раз пообещала, и вправду поможет старику на поправку пойти. Хорошо, что у Любки так кстати колено разболелось!
***
Наутро Мария Семеновна отправилась проверить грядки, попутно вздыхая. Всходов толком не видать, а бурьян так и прёт. Не успеть одной везде, скорее бы дед оправился!
- Как там твой благоверный? – приветственно помахав тяпкой, подошла соседка Глаша.
- Вставать после операции боится, - посетовала Мария Семеновна. – На Любку вот надеюсь, может, уговорит.
- Ну ты даёшь, - расхохоталась Глаша. – Неужто не знаешь, каким местом Любка уговаривать умеет? Вон, на огороде к ней ходоки тропку протоптали!
- Что ты мелешь, глупая, - в сердцах бросила Мария и отправилась к скотному двору Любки, задать корм. Однако, слова соседки навеяли смутное беспокойство. Халатик этот бесстыжий…Тут ещё вспомнилось, как лет десять назад дед у неё любви запросил, а она в ответ полотенцем замахнулась – ишь чего на старости лет удумал?
Как в анекдоте, ей-богу, про Кашпировского! Идёт сеанс гипноза, перед телевизором дед с бабкой сидят. Дед внезапно:
- Пойдём, бабка, в постель, у меня заработало!
А бабка в ответ:
- Поздно, у меня зарубцевалось.
Вот и у неё «зарубцевалось», а дед до сих пор, быть может, гожий!
А Любка-то действительно на передок слабовата, ей сорок пять всего, и баба видная. А она, Мария, собственного Горюшко да чужой бабе!
Пару дней Мария Семеновна промучилась, потом не выдержала, двойное хозяйство на Глашу переложила и в райцентр двинула.
Заходит в палату - батюшки, Горюшко её, пусть по стеночке, но двигается! Зашевелился, родимый! Правда, радость оказалась недолгой – на дедовой кровати расселась Любка собственной персоной, нога за ногу, пальчиками розовые оборки кокетливо перебирает. Права Глашка оказалась!
Ух ты, зараза! Первой мыслью было огреть стулом деда, но здравая мысль – послеоперационный всё же, удержала старушку. Но вот Любку-развратницу жалеть точно не за что!
Когда, привлечённый криками, врач прибежал на поле боя, разъярённую Марию Семеновну, победоносно зажимающую в кулаке ярко-розовый лоскут, держали под руки Пётр с Иваном. Люба, раскрасневшаяся то ли от драки, то ли от стыда, пыталась удержать на груди изувеченный халат. Перепуганный Горюшко протягивал к супруге дрожащие руки и бормотал:
- Любка только супом, супом меня кормила…Больше ничего между нами не было!
- А ну, тихо! – рявкнул Григорий Андреевич, одновременно расстёгивая пуговицы.
Народ в изумлении притих – чего доктор-то раздевается? Неужели прелестями Любки так соблазнился, что голову потерял? Ещё портки скинет, не приведи Господь!
Но стриптиз врача ограничился только избавлением от медицинского халата, который ловким движением был переброшен Любе.
- А теперь рассказывайте, - потребовал он.
Как оказалось, дед Егор говорил чистую правду – соседи по палате подтвердили. Прошлым вечером муки голода победили, и старик слёзно попросил Любку сварить на скорую руку какой-нибудь супчик.
Отсутствие нормальных условий для такого ответственного дела Любовь не смутило. Женщина стянула из столовой небольшую кастрюльку, опустила в неё кипятильник и устроила импровизацию сказки «Каша из топора». Вывалила в кипящую воду остатки картофельного пюре, принесённого пару дней назад супругой Петра, добавила нарезанные сосиски Ивана. В ход также пошли помидоры с собственной грядки и чей-то кетчуп, завалявшийся в общем холодильнике.
По оценке изголодавшегося деда, ужин удался на славу! Только спустя час его желудок начал выдавать недвусмысленные звуки… Как в анекдоте про оливье и винегрет, когда они в одном желудке пихались, и в конце концов вышли «поговорить». Только в случае с дедом договориться, видимо, не смогли сосиски и картофель.
В отчаянии дед по-молодецки рванул в сортир. На следующий день, окрылённый собственным достижением, демонстрировал передвижения по палате Любке и соседям. За этим занятием и был застигнут ревнивой супругой.
***
Выписали и деда Егора, и Любку одновременно. К порогу больницы за ними подъехала хлебовозка, та самая, которая «туды-сюды мотается».
Рядом с водителем торжественно восседала Мария Семеновна.
- А как же мы разместимся? – растерянно спросила Любка, - кабина же только на троих.
- Ты, молодуха, и в кузове прокатишься, - заявила пожилая дама, по-хозяйски подхватывая деда под руку. – До свиданьица, доктор, спасибо вам!
Напоследок Григорий Андреевич успел заметить заинтересованный взгляд Горюшки в сторону супруги. Судя по всему, дед рассчитывал на романтический вечер.
Усмехаясь про себя, врач отправился заниматься остальными больными. Всё же славно, что больше из Гаврилово пациентов не было!
