Многотемье. Акт 3. Трибуны и трибуна - бить или не бить? (Истории нашего городка)

Многотемье. Акт 3. Трибуны и трибуна - бить или не бить?  (Истории нашего городка)
Истории нашего городка - это уже было. Сколько этих наших городков разбросано по необъятным просторам? Сколько историй они скрывают, забывая из года в год? Сколько скелетов томится в их шкафах и ждёт своего часа. Да что там часа, минуты. Минуты своей славы! Или просто Славы.
Предыдущий Акт https://poembook.ru/poem/3011471
акт 3
трибуна и трибуны
Новоявленные актёры-поэты сначала чинно выходили по одному. С достоинством залезали на перевёрнутый молочный бидон и с выражением декламировали свои нетленные строчки. Строчек было мало, говорили поэты хоть и душевно, но быстро, поэтому поэтический конвейер постепенно сошёл к непрекращающемуся процессу залезания-покидания молочного бидона, который сначала издавал горестные звуки, но потом смирился и начал гудеть, словно ханг.
 
Поэтов было много, энтузиазма тоже, поэтому среди поэтов сначала возникла давка, потом недопонимание, а дальше стали образовываться дуэты, трио и другие варианты соавторства.
 
Действо постепенно стекало со сцены в зрительный зал. В смысле, в бывший коровник.
 
- «Я ж Вам же» - бубнил Прокоп,
- «Вы ж мене ж» - отвечала Параска,
- «Так я же не со зла...» - парировал Прокоп.
 
Действо накалялось.
 
Дед Митяй, изображая вождя вместо кепки зажал в кулачке оборки с груди Матрёны. Еёйный ответный кулак моментально освободил молочный бидон от узурпатора.
 
Вот уже по всему коровнику Петрарки бегали за Изольдами, мавры дрались на швабрах с курчавыми эфиопами, пытаясь отобрать у них новомодные половые тряпки. Реквизита на всех не хватало.
 
Лаконичные и отстрелявшиеся поэты громко требовали вселенского равновесия, трясли пустыми стаканами, требуя добавки. В смысле доливки и места на бидоне.
 
Милка неловко махнула рукой в сторону воображаемого лыцаря и снесла желтые пол-лица приготовленному на Хэллоуин реквизиту. Реквизит зубасто и с укором покосился навсегда в сторону Милки. Бабка Манька зашептала грохочущим жарким шепотом что-то про тяжёлую долю милкиного лыцаря, про то, что «Прохор теперяча ни за что не вернётся к ней из города», потом перешла на тему удобств во дворе и, в конце концов, сошла на нет задремав на воспоминании о вкусе булочек по девять копеек.
 
Публика не выдержала поэтического напора. Сначала дрогнула, отступила под натиском поэтов, сдав на творческую милость пару лавок, а потом случилось непоправимое. Первым не выдержал Дедусь. Пятясь он случайно зацепился за аппетитное бедро соседки, получил соответствующую отповедь, привычно утёрся и.… немного не рассчитав расстояние до следующего случайного зацепа, потерял равновесие и полетел лицом навстречу поэзии. Поэзия, в лице взволнованного Параской Прокопа попалась Дедусю случайно, но падая, рука автоматически сжалась под привычное бедро, но наткнулась на взволнованность Прокопа. За которую Дедусь и уцепился со всех своих тщедушных сил. Такого Прокоп спустить не мог. Никому. Возможно, Параске и было бы дозволено многое, но тут какой-то Дедусь. Об этом не могло быть даже...
 
- Да я столько не выпью! - взревел в душе Прокоп и попытался срочно купировать ситуацию. Кулаком по голове. Дедуся.
 
Дедусь привычно заорал про «наших бьют», коллектив, услышав знакомый клич, прекратил панику и началась массовая драка.
...продолжение следует...