Хронос

Центральная панель замигала. Пространство наполнилось мелодичными звонами, заскрипела и откинулась дверка с надписью «Бетельгейзе».

– Чёрт, – Игорь кинулся к металлическому постамату, подкатывая тележку с корзиной к открывшейся ячейке.

В корзину вывалилась увесистая металлическая конструкция неправильной формы, сквозь окошко её иллюминатора он разглядел почерневшую спираль.

– Третий раз уже за этот месяц,– почесал в затылке Дозорный и раздражённо выругался. Почему горят нити? Что-то не так с этой партией, я же писал им. Как только появился этот новый сплав, звёзды гаснут втрое быстрее, а Бетельгейзе словно взбесилась против этих новых спиралей. Говорил же, вольфрам надёжнее. Пусть не экономично, не так ярко, зато долго. Он открыл ящик с комплектующими.

– Нет! Нет нужного калибра. Лимит для Бетельгейзе исчерпан, – Игорь отыскал кнопку связи с восьмым уровнем.

В динамике раздался недовольный вздох.

– Бетельгейзе накрылась. Я не смогу уложиться в лимит, у меня нет нужной спирали.

– А почему ты не позаботился? Сколько раз говорил тебе, всегда должно быть в запасе две-три штуки.

– А потому что по каждой из этих монстров план три раза в месяц.

– Возражения не принимаются! – проревел голос.– Тебе добавляется два земных года.

– Но я не знаю, как с ней быть. Говорю же, нет комплектующих!

– Поставка ожидается только завтра. Отправь им контейнер с пылевым облаком.

– Да уж сам как-нибудь догадался.

– Что-то ещё?

– Конец связи, – с досадой процедил Игорь.

Но в голове никак не укладывались эти два года. «Это же вопиющая несправедливость, – он открыл свой журнал, чёрным по белому: заказ на спирали десятого калибра из обогащённого вольфрама. – Может, вольфрам закончился у них? И кто только выдумал этот новый сплав? Из Ко-о-опия. Его даже в таблице-то нет! И работы теперь буран… не успеваю ловить».

Он приложил микрофон к губам, отчётливо громко проговорил номер, чтобы открыть массивную бетонную дверь, направился к лифту. Нажав кнопку восьмого уровня, вошёл внутрь. Кабина пошла вверх, но на восьмом уровне дверь лифта осталась неподвижной, на панели красным загорелась надпись «Ваш код доступа». Парень сжал кулаки.

– Пусти, слышишь!

Лифт медленно пошёл вниз. Игорь повторил запрос, судорожно давя кнопку восьмого уровня. Система замерла на несколько мгновений, потом раздался свистящий скрежет, и Дозорный ощутил обратное движение, натянутые тросы отвратительно заскрипели. Остановка, створки кабины распахнулись, и настойчивый пассажир увидел в узком проёме открытых дверей… чёрную разверзшуюся бездну, пустоту, глухую, вязкую, словно копошащуюся густую тягучую массу.

– Ну и пусть, – возникла мысль и ещё безразличие, – мне терять нечего.

Он шагнул… и через мгновение стоял перед воротами с надписью «Хронос». Дозорный заинтересованно хмыкнул, и в следующее мгновение плавающие двери широко разъехались перед ним. На этой территории мастер по ремонту звёзд оказался впервые. В центре совершенно пустого пространства без единой стены на троне восседал Старик огромного роста, раз в семь больше своего гостя. Игорь со страхом посмотрел себе под ноги. Пришла мысль, что под ногами нет пола, как, собственно, и стен, но тотчас он ощутил стопами твёрдую основу. «Уф! На месте! Это уже кое-что». Дозорный вздохнул, и взгляд его медленно заскользил от пояса сидящего вверх. У Старика просматривалась густая седая борода неопределённой длины. Чтобы не запутать её волосы, скрученные в толстый тугой жгут, владелец бороды намотал их на дощечку, как провод наматывают на переноску. Плотно сомкнутые веки старца нависали над впалыми щеками, и пушистые седые ресницы, как опахала, доставали почти до их середины. Такие же густые с седой опушкой усы таили в себе тонкую полоску синеватых губ. Но когда взгляд Дозорного добрался до лба сидящего, испещрённого глубокими горизонтальными морщинами, плечи Игоря передёрнуло судорогой. По центру этого лба зияла вертикальная бездонная дыра – лишь присмотревшись, парень понял, что это глаз. Глаз старца казался абсолютно неподвижным, но Игорь был уверен, что он жив и существует как бы отдельно от своего владельца. Этот чёрный, устремлённый в вечность глаз смотрел на пришельца не мигая. Инстинктивно парень потянулся рукой к своему собственному лбу, и в тот самый момент в его голове раздался повелительный голос: «Для этого нужно закрыть глаза… энергия потечёт внутрь, и откроется вИдение». Дозорный закрыл глаза и как бы изнутри ощутил по центру собственного лба маленькую узкую щель – глазок жёлтого цвета. Дозорный устремился своим третьим глазом по направлению лба Старика и обмер. Там, словно в воздухе, покоились огромного размера часы, на их циферблате синего цвета двигались с десяток стрелок: минутная, часовая, дневная, месячная, годовая, вековая и тысячная. Все они передвигались с разной скоростью, быстрее остальных, конечно же, вертелась секундная. А сами стрелки располагались на фоне бесконечного множества точек. Те, словно маленькие мушки, роились вокруг и внутри циферблата, создавая ощущение хаоса.

«Какова суть точек?» – возник мысленный вопрос. И как по велению волшебной палочки, одна из них вдруг начала разворачиваться, увеличиваясь в радиусе, пока не превратилась в маленькие часики. «Это твоя», – насмешливо произнёс Старик. Дозорный наблюдал вложенные друг в друга окружности, раскрывающиеся из точечного центра в спираль. И главное, что были они все до одной разного цвета, но самая яркая – коралловая – выделялась особенно.

– Что значит моя?

– Твоя сансара.

– А эта? Коралловая?

– Тридцать шестой круг.

Парень задумался. Когда внутреннее напряжение достигло предела, сдавленно прошептал.

– Не помню, ничего не помню. Я собственно… – и Дозорный умолк.

– Два года списать нельзя. Это подобно проклятью: что сказано– то сделано, но вот просить ты можешь.

Игорь вопросительно взглянул на Старика.

– У тебя есть задел – время, сэкономленное на ремонтах. Когда ремонтируется излучатель, время под куполом замедляется на величину константы. Разница между установленной константой и фактическим временем ремонта и есть твой задел. Я хочу у тебя его выкупить. Не люблю быть должным.

– У меня нет желаний, – мысленно ответил вошедший.

– Не может быть. Сам же говоришь «не помню». Можно и повспоминать, – Старик приподнял правое веко, и вертикальная ложбинка, проходящая по центру его лба, тотчас сомкнулась, словно её и не было.

– О каком излучателе идёт речь?

– Ну Бетельгейзе. Это же обычный излучатель с определённой длиной волны, который воздействует на обитателей – тех, что под куполом.

– Зачем это вам? Для чего? Кажется, я понимаю, – страшная догадка мелькнула в голове.

– Сейчас речь не об этом. Ты будешь забирать своё время?

– А сколько его у меня?

– Двадцать минут.

– Двадцать минут?! – возмутился Дозорный.– Так мало?!

– По земным меркам у тебя всего двадцать минут, – равнодушно произнёс Хронос.

Игорь овладел собой.

– На тридцать шестой круг, пожалуйста. Ну, скажем, лет пятьдесят. Вполне зрелый возраст.

– На тридцать шестом круге ты прожил двадцать четыре года. Хочешь взглянуть на свои тлеющие останки? Но даже их я не могу тебе предъявить.

– Это почему?

– Ваш танкер подорвался на мине, когда тебе от роду было двадцать четыре с половиной. Охотское море, сорок четвёртый градус северной широты, сто сорок шестой восточной, квадрат пятнадцать на семьдесят четыре, глубина десять метров.

– Тогда… за три часа до отплытия, – отчеканил Игорь и закрыл глаза, мысленно записывая координаты.

– И мы квиты?– победоносно проговорил Хронос.– Получай!

Правое веко его медленно опустилось, и парень мгновенно считал в открывающемся бездонном проёме морщинистого лба три восьмёрки – код доступа на восьмой уровень.

В следующее мгновение он уже мчался к лифту – прочь из этого пахнущего древностью и тленом места.

 

Встреча первая

 

По правде говоря, Дозорный рассчитывал, что сейчас твердь закружится под его ногами, как в детской сказке, и окажется он… но ничего такого не произошло. Просто окружающее пространство постепенно приобретало знакомые земные очертания. Сначала проступили стены и висящие на них картины… в японском стиле. Затем Дозорный ощутил приятный аромат, в комнате пахло зелёным чаем «ходзича» с нотками жасмина и ещё какой-то удивительно знакомой травы. Озираясь по сторонам, он разглядывал комнату. Из мебели здесь обнаружился лишь низкий диванчик, затаившийся в углу. Окон тоже не нашёл. «А может, окна задрапированы тканью, вон в том проёме– между диваном и лестницей, ведущей вверх?».В центре этого помещения на полу лежал роскошный шёлковый с орнаментами ковёр, и на нём, поджав под себя ноги, расположились двое: молодая девушка подросткового телосложения и мужчина средних лет. На подтянутом жилистом теле японца ярко и презентабельно смотрелся дорогой атласный халат. Его волосы, собранные в пучок на затылке, блестели каждой своей прядкой, чётко и витиевато обрамляя контуры высокого жёлтого лба. Дозорный хорошо рассмотрел голову мужчины, так как стоял за его спиной и совсем близко. Кожа девушки казалась много светлее, на её бледном лице особо выделялись пухлые рельефные губы цвета спелого мака. И запах… очень знакомый запах женских духов. От этого запаха Игорь совершенно ошалел, и словно какой-то выключатель сработал у него внутри. По поводу девушки у Дозорного не осталось сомнений, перед ним была его Изуми. Она мимолётом взглянула в сторону вошедшего и, сказав что-то мужчине на родном языке, легко проскользнула в проём стены. Через минуту они стояли в хорошо знакомом им месте – в саду под раскидистыми ветвями старой сакуры.

– Зачем вернулся? – девушка застенчиво наклонила голову. Говорила она полушёпотом.– Ты что, всё понял?

– Понял что? – Игорь старательно изображал спокойствие, а внутри всё рвалось. Казалось, сердце выскочит сейчас из груди и шаром раскалённой молнии ударится в статую, склонившуюся над водой в чаше фонтана.

– Что я тебе не рассказала, – Изуми с удовольствием поглаживала свой плоский маленький животик, – у нас будет сын.

И слово «сын» получилось у неё так комично – мягко и тягуче.

Девушка залилась краской, глаза её блестели, а губы горели алым, неестественно выделяясь на припудренных щеках.

Игорь коснулся руки, которая поглаживала живот, прильнул к губам любимой. Он не мог ничего объяснить, только в висках стучало жгучими минутами проклятое время. Девушка, не понимая его волнения, искренне удивилась.

– Я не ожидала, что тебя это так взволнует. Многие наши женщины рожают от русских моряков, это теперь не осуждается… особенно в простых семьях.

Парень овладел собой.

– Ты рассказала отцу? Уверена, что он тебя не осудит?

– Я скажу… чуть позже.

– Почему ты уверена, что будет сын?

Тысячи мыслей роились в его голове, отчаяние, совсем не похожее на то равнодушие, с каким он шагнул в пучину из двери лифта: «Не то! Не то… всё не то… не об этом нужно сейчас…»

– Изуми, любимая. Я люблю тебя, – ведь он ей этого так и не сказал на том самом тридцать шестом круге, – и, что бы ни случилось, ты должна знать. Я никого так ещё не любил.

Девушка ласково сказала.

– Я знаю… знаю. Но что же может случиться? Следующее прибытие только через месяц. За это время я всё улажу и тогда обязательно познакомлю тебя с отцом, – она держала его руку.– Ты дрожишь? Что-то всё же случилось. Что?

– Изуми… случилось! Случилось то, что у нас с тобой совсем не осталось времени, но всё равно, ты должна знать. Сорок четвёртый градус северной широты, сто сорок шестой восточной, квадрат пятнадцать на семьдесят четыре, глубина десять метров. Передай отцу, он знает, что делать.

Ветки сакуры сделались совсем прозрачными, Игорь смотрел на лицо любимой в светлой мучнистой дымке, а солнечный диск поднимался…но не на востоке, а на западе. Какое странное солнце – люминесцентное. Через мгновение он уже стоял в своей комнате, а на полу валялись пять металлических чудовищ. Постамат скалился беззубым ртом, откинутые дверки его висели на петлях, обнажив пустые чёрные ячейки – дыры.

– И как же вы мне все надоели, – Дозорный обхватил голову руками, его затошнило.

Он выдвинул ящик с просроченными комплектующими, в свете нового времени они были уже не актуальны, отыскал спираль из обогащённого вольфрама с биркой «десятый калибр» и, водрузив на рабочий стол Бетельгейзе, щёлкнул крышкой иллюминатора. «Горит? И пусть горит на здоровье. На чьё здоровье? На их… когда эти монстры тиранят миллионы, чтобы те становились послушными овечками. А наш МРЗК (малый разведывательный корабль) через три часа подорвётся в нейтральных водах. Это мы всегда думали, что они нейтральные. На самом деле они вполне даже чьи-то. А ребята сейчас идут по назначенному курсу, Серёга, Андрей... и я.

Игорь с несвойственным ему остервенением втолкнул Бетельгейзе в ячейку и уже держал в руках Пегаса.

– А тебя, друг, что не устраивало под нашим грешным куполом?

Он взял следующую устаревшую спираль седьмого калибра и водрузил так называемую звезду на рабочий стол.

– А вот эта спиралька тех самых времён, когда Тесла открывал независимые источники энергии. Что он там у нас открыл, этот гений? И как ему вообще удалось дожить до такого почтенного возраста? Наверное, у них там опять что-то не сработало. А может, время пришло, и Старик ему это позволил.

Игорь взял следующую конструкцию – Регул.

– О-о-о! Привет, маленький львёнок! Давненько не виделись. Тебе мы поставим вот это, – и Дозорный достал вольфрамовую спираль двенадцатого калибра времён Энштейна, – может, ещё один Энштейн родится.

Он раздражённо зарядил Регула и втолкнул конструкцию в соответствующую ячейку постамата, удовлетворённо потирая ладони друг о друга.

– А вы двое, – Игорь озадаченно посмотрел на Альдебаран и Вегу, – вы отправитесь на свои места, как есть, – и зарядил ещё две ячейки неотремонтированным железом.

Он не спешил рапортовать на восьмой уровень об окончании работ. «Пусть поспит дедушка. Времени у него достаточно. Суммарный лимит по пяти звёздам – это у-у-у! Это ж надо, терпеть такую муку… каждый день, не хотел бы я быть на его месте». Дозорный прильнул к желанному окуляру, но теперь смотрел в отверстие иначе – закрыв оба свои глаза и зорко глядя тем, что вертикальный – жёлтенький. Через некоторое время он уже рассматривал «Нью-Йорк таймс» со свежими новостями, где сообщалось, что в разных точках планеты сделано одновременно сразу несколько открытий: в области генетики и парапсихологии. Злорадно рассмеявшись, Дозорный отчаянно мчался по широкой трассе в хорошо нашпигованной удобствами ауди. Машину вёл мужчина примерно лет сорока, а на заднем сидении мирно спала пятилетняя девочка. Она прижимала к себе тряпичного медведя с пуговицами вместо глаз. Ещё минут десять, и ауди будет тащить юзом по встречной полосе из-за того, что водитель на крутом вираже не справится с управлением. А навстречу ей почти с той же скоростью несётся огромная фура, под завязку гружёная морожеными тушами. И время между этими вышедшими навстречу друг другу смертниками неумолимо сокращается. Оставив окуляр активным, Дозорный подскочил к лифту и заказал восьмой уровень. Двери кабины захлопнулись. Выставив на запрос три восьмёрки, он шагнул к воротам с надписью «Хронос». Старик крепко спал, сидя на своём троне, а часы тикали, часы жили своей собственной жизнью. Отмотав с дощечки тугой жгут бороды спящего, Дозорный завязал его морским узлом на секундной стрелке и крепко закрепил её на циферблате. Все остальные стражи времени немедленно остановились. Задиристо козырнув Хроносу, мастер по ремонту звёзд тем же путём вернулся на свой уровень. Окуляр призывно светился ему навстречу, приглашая закончить задуманное. Игорь закрыл глаза, вернулся на трассу. Подхватив гружёную фуру, как пушинку, он оттащил её на несколько мгновений в соседнее измерение, а между тем ауди, совершив пару оборотов по окружности радиусом, равным ширине дороги, благополучно вернулась на свою полосу. В следующее мгновение фура была уже на своём месте, её водитель успел лишь закрыть и открыть глаза.

С чувством исполненного долга Дозорный вошёл в лифт. «Сейчас… сейчас отвяжу стрелку, а тогда уже отрапортую об окончании работ». Добравшись до восьмого уровня, он уже приготовился отчеканить заветные три восьмёрки, но что-то пошло не так. Световое табло, что несколько минут назад требовало код доступа, зияло на пассажира чёрной дырой, а двери кабины не собирались его выпускать. «Я и не сомневался, что добром это не закончится», – парень равнодушно пожал плечами.

 

 

Наказание

 

Трое сидели за столом. Стол тот был до нелепости странным – ступенчатым, трёхуровневым. Его, Игоря, место значилось в первом этаже. На втором расселись сразу несколько существ, их трудно было как-то обозначить. Прозрачные, словно из жидкого стекла, постоянно меняющие форму сущности напоминали осьминогов. Землянин сначала рассматривал их отдельно друг от друга, но постепенно пришло понимание, что все они – суть одно. Глаз у этого создания, сколько Игорь ни вглядывался, так и не обнаружил. А на третьем этаже, ровно напротив, но значительно выше, восседал мужчина. Черты его лица необыкновенной красоты говорили о совершенстве. Ещё на Земле Игорь понял одну истину: что снаружи – то внутри. Но одновременно с этим пониманием оглушила страшная догадка: этот красавец только форма, выписанная именно для него, землянина. То было существо другого, какого-то совсем далёкого мира, которое умеет принимать любые формы в зависимости от уровня тех, с кем контактирует. Контакт осуществлялся мыслеформами, причём тот, что расположился на втором этаже стола, являлся декодером и служил лишь для преобразования сигналов, идущих от высшего существа. Если передать эту беседу на простом человеческом языке, то суть её такова:

– Вы нарушили все законы мира, который оказал вам доверие.

– Я поступил по велению сердца, – последовал ответ.

Но, похоже, беседа эта имела лишь содержательный характер и предполагала своей целью оповестить землянина о дальнейшей его судьбе. Его пригласили отнюдь не для назидания, иначе все трое сидели бы за обычным столом.

– Вы отправитесь в карцер, на Меркурий, и пробудете там тысячу земных лет.

– Почему на Меркурий?

– Мир, в котором вы пребывали, не предназначен для образования кармы, но вы её создали. Созданная вами карма предполагает последствия именно такого качества.

– А что будет со мной потом?

– Вы вернётесь на Землю, но у вас есть выбор. На какой круг вы желаете вернуться?

– На тридцать шестой.

– Это не разумно. После пребывания на тридцать шестом круге вы заполнили свою матрицу ещё на шестьдесят четыре процента.

– Я не понимаю, о чём вы.

– О том, как если бы вы со своим «высоким» сознанием оказались вдруг в каменном веке. Однако выбор за вами.

– Может, я вообще не вернусь с этого вашего Меркурия.

– В таком качестве, как сейчас, не вернётесь.

– И я не буду помнить, кто я, на тридцать шестом круге?

Раздался шелест, существо второго этажа заволновалось, задвигалось, окрасилось в ярко-розовый, почти коралловый цвет и расплылось мелкими капельками по столу.

– Вы не будете помнить Меркурия и всего того, откуда вы следуете сейчас.

– Тогда на тридцать шестой, пожалуйста.

«Ну и хорошо, – подумал он про себя, – лучше не знать. Мы с Изуми всегда любили смотреть на звёзды».

– Можно последний вопрос?

– Попробуйте.

– Хотел спросить, как я туда попал?

– Вы обесточили систему, которая предназначалась для взрыва миллионного населённого пункта. По своему уровню вы не дотягивали до мира, куда вас допустили, но так перебрали по количеству спасённых жизней, что система одобрила вашу кандидатуру... Не досмотрели, бывает такое.

Существо на втором этаже вспыхнуло и сжалось до серо-коричневой точки.

– У вас есть вопросы по существу?

Дозорный почесал в затылке.

– У матросов нет вопросов. А всё-таки… я рад, что мы так преуспели в генетике, железо сработало.

– Ваша цивилизация вряд ли сумеет воспользоваться этими открытиями себе во благо.

Через мгновение на третьем этаже ярким плазменным шаром загорелось люминесцентное солнце, вспышка была столь яркой, что Дозорный инстинктивно зажмурился.

 

Встреча вторая

 

Они сидели в узком проёме между двумя огромными залами. Игорь внимательно разглядывал упитанного низенького в камзоле и с намечающейся лысиной человека средних лет. Тот погладил свою, с редкой порослью, макушку и смущённо произнёс, словно извиняясь:

– Забыл парик. Однако же, всё произошло так быстро.

– Мы на Меркурии?

– Отнюдь. Не знаю, куда направляетесь вы, но мне предстоит работа со звёздами.

– Да что вы говорите, – Дозорный осклабился, – вы инженер?

– Нет, я ремонтировал оргАны, – собеседник гордо, даже немного свысока посмотрел на Игоря и многозначительно добавил:– Я даже исполнял свои собственные сочинения, чтобы показать, на что способен этот великий инструмент. Я выступил в главной ратуше, если вы понимаете.

От волнения лицо его залоснилось и сделалось пунцовым.

– Поздравляю, коллега, – Дозорный склонился в лёгком поклоне, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

– Что, позвольте?

– Да, да, именно коллега. Сейчас всё объясню. Если вам не возбраняется, назовите свой год рождения.

– Одна тысяча восемьсот шестьдесят шестой, а ваш?

– И за что же вам такая честь выпала, со звёздами работать?– снова поинтересовался Дозорный.

– Я отказался от Нобелевской в пользу фонда поддержания редких музыкальных инструментов, оргАнов в том числе, созданных великими мастерами. Вы знаете, их ведь не так много на земле.

– Вы так богаты? И деньги вам не нужны?

– Просто я один. У меня нет родителей, нет детей. Только моя музыка. Я, знаете ли, всегда мечтал создать что-то великое, чтобы оставить миру, – он задумался и рассеянно посмотрел в пространство за спиной своего собеседника. Видно, что мысли его витали где-то очень далеко.

– Понятно, мне до вас расти и расти, – серьёзно заметил Дозорный.– И вы полагаете, что работа со звёздами как-то этому поспособствует?

Собеседник пожал плечами.

– Как вы думаете, зачем они организовали нашу с вами встречу?

– Я об этом вообще не думаю, – недоумённо произнёс тот, – я думаю о звёздах.

– И что же вам о них сказали, позвольте спросить?

– Сказали, что я достоин. Что обязательно справлюсь… а действительно, зачем?

– Вас ещё не инструктировали по поводу ваших обязанностей?

– Нет. А вы разве не инструктор?

– Увы, я тот, кто только что оттуда. Кажется, я понял и вынужден вас предостеречь.

Между собеседниками повисло долгое молчание. Новенький ждал, а Игорь судорожно соображал, как преподнести этому идеалисту существующую реальность, чтобы не слишком шарахнуть по лысине. «Так ведь и убить можно».

– Что от вас требуется конкретно, вам ещё расскажут. А я должен рассказать о том, чего вы ни в коем случае делать не должны. Иначе мы с вами встретимся опять… на Меркурии. Закройте глаза.

Новенький удивлённо посмотрел на Дозорного.

– Да, да. Закройте, пожалуйста, глаза, я должен кое-что выяснить.

Тот послушно опустил веки. И лоб мужчины остался гладким и ровным.

– Понятно. Что-нибудь видели?

– Да. Музыка… Это что-то, похожее на «Пассакалию» Генделя. Знаете такое произведение?

Толстенький смешно наморщил нос и стал ещё смешнее выписывать голосом замысловатые трели. Он раскачивался всем телом с закрытыми глазами, и голова его рисовала в воздухе горизонтальные восьмёрки.

– Понятно.

«Но этого не может быть», – недоумевал Дозорный.

– Успокойтесь! Пожалуйста, успокойтесь! Постарайтесь остановить мысли. Задержите дыхание и сосредоточьтесь на нём. Думайте только о вашем дыхании. Ну же! И кстати, как ваше имя? Я не знаю, как к вам обращаться.

– Фобиус.

– Ну давайте попробуем, Фобиус. Забудьте о своей музыке на какое-то время. И-и-и.

Тот задышал.

– А теперь снова закройте глаза. Что вы видите?

На лбу новенького проступила вертикальная морщина, края её широко раздвинулись, и Дозорный увидел внутри совершенно чистое лазоревое небо.

– Что вы видите?

– Я вам сейчас исполню… послушайте, вот.

Дозорный закрыл глаза и уже видел Фобиуса, одетого в чёрный фрак и сидящего за огромным инструментом. Его лысина была закрыта роскошным париком цвета сухой соломы. Но зрелище это ничуть не рассмешило Игоря, так как его внимание привлёк не сам исполнитель, а звук. Совершенно неземная музыка, и он был абсолютно уверен, что такой ещё не слышал… ни на тридцать шестом круге, ни на каком другом. Ком подступил к горлу.

– Это ваши сочинения?

Новенький открыл глаза.

– Странные ощущения. Да, это пока только намётки, но я уже на пути, уже начал писать партитуру. Знаете, вот именно теперь оно у меня как-то по-особенному получилось. Может, всё дело в том, как именно закрыть глаза?

– Нет. Всё дело в том, что вы уже не на Земле.

– Что, позвольте?

– Смотрите, сейчас я вам тоже кое-что покажу. Я закрою глаза, и вы сделаете то же самое. Правда, это будет не… как вы его там назвали? Это будет немного другой оргАн. В вашем времени такого, наверное, ещё не существовало. Ну, поехали!

Фобиус исполнил всё в точности, а Игорь уже перебирал пальцами струны. Он держал в руках обыкновенную шестиструнную гитару. И как же давно это было. Нотной грамоты он никогда не знал, но пальцы послушно скользили за его хриплым голосом: «У не-е-е-й такая маленькая грудь! И губы… губы алые, как маки. Уходит капитан в далёкий путь, и любит девушку. Из Нагасаки».

– Весьма… Весьма интересно. Это что же, ваше собственное изобретение?

– Давайте оставим музыку. На время. Я должен вам сказать нечто важное. Во-первых, не открывайте двери своей мастерской. Вы будете работать в мастерской. И даже не вздумайте приближаться к лифту. Во-вторых, в вашей мастерской есть прибор, это небольшой окуляр, вмонтированный в кафедру на рабочем столе. Так вот, никогда не смотрите в него с закрытыми глазами. Это очень важно. Всё остальное вам покажут и расскажут на месте. Учитывая ваш цвет, вы не сможете удержаться от искушения.

– А какой у меня цвет?

– У вашего цвета совсем другая длина волны, и Боже вас упаси… Прощайте!

– Стойте!!! Стойте! Я потерял мысль, она вертелась у меня в голове, – Фобиус задумался, – вы мне так и не сказали год вашего рождения.

Игорь усмехнулся.

– Две тысячи триста восемьдесят шестой.

– Вы шутите?

– Ничуть. Понимаете, здесь нет времени. Здесь всё существует одновременно. Это под куполом оно так работает. И глаз там таких нет у нас, – он резко ткнул себя в лоб, – чтобы вот так взять и сыграть, как вы сейчас… по-особенному. Вы там всё лучше поймёте.

Музыкант замолчал.

– А как там у вас? В две тысяча… и так далее.

– У нас? – Дозорный погрустнел.– ОргАнов почти не осталось, потому как играть на них некому. А остальное, как и у вас: войны… деньги. Таких динозавров, которые от Нобелевской отказываются, вряд ли встретишь, если только в сумасшедшем доме.

Воцарилось молчание. Игорь посмотрел вверх.

– Прощайте же окончательно, – и он дружески пожал Фобиусу руку.

 

Меркурий, жажда: уровень первый

 

С гор опять подул сухой горячий ветер. Воздух раскалился до шестидесяти градусов.

«До колодца ещё далеко», – подумал Стив и осушил свою фляжку до дна.

К тому моменту в ней оставалось всего несколько капель. Его задача – приносить в селение воду, но так как единственным сосудом для этих целей являлась именно та самая маленькая фляжка объёмом в пол-литра, то приходил он всегда пустым. И это продолжалось бесконечно, он потерял счёт, в который раз возвращался к соплеменникам с пустой тарой. Но они не роптали. Каждый понимал, что как только спутник – хранителя фляжки здесь называли спутником – вернётся хотя бы с несколькими каплями воды, то эстафета перейдёт к следующему. А тот, кто всё же сумеет доставить воду, исчезнет из их жизни навсегда. Каждый десятый раз, когда Стив возвращался пустым, в селении кто-то умирал от жажды. И тем не менее численность так называемой Горловки не уменьшалась. Откуда-то появлялись всё новые и новые люди. Бывало, что спутник не возвращался вообще – можно было только догадываться, куда он исчез. Новые спутники никогда не находили тела исчезнувших хранителей фляжки, но пустая фляжка продолжала появляться вновь. «Наконец-то, вот он – колодец! Неужели нашёл?» Но что это: раскалённые волны ветра разгладились – и картинка исчезла. «Мираж. Проклятый мираж». Стив упал лицом вниз, вонзая сухие пальцы в горячий песок. До селения оставалось всего лишь несколько километров. Случалось иногда, что на пути попадались маленькие оазисы, он называл их «Божья милость», совершенно внезапно, как спасение от неминуемой гибели. Но на этот раз не срослось. Значит снова кто-то умрёт, то был поход, кратный десяти.

 

Это случилось в День Отдохновения – так назывался праздник, который праздновался в Горловке один раз в году, когда амфора– та, что возвышалась рядом с жертвенником, до верха наполнялась солоноватой водой. Вода появлялась в ней чудесным образом, никто никогда не видел, как это происходит. Это как если бы вдруг начала мироточить икона. Нужно отметить, что дождей в этих местах не случалось. Даже самые древние жители деревни не могли припомнить здесь ни одного дождя. И хотя они проживали в этом месте по двести, а кто и по триста лет, жители Горловки не старились. Они сохраняли тот самый возраст, в котором и появились. Амфора возвышалась метров примерно на десять, и, чтобы взобраться на неё, нужно было очень постараться. Иные, так и не достигнув горлышка, скатывались вниз. Но были и те, не так давно прибывшие и не так сильно изнурённые жаждой, что добирались до самого верха, и им удавалось сделать несколько глотков.

Стив, вернувшись из очередной ходки, лежал лицом вниз на своей циновке. Над его головой ветер размахивал узкой ветошью, которая служила навесом. Он соорудил его специально, чтобы обмануть свой ум, убеждая этого монстра, будто тряпка спасает от жары. Раскалённая фляжка всё еще была привязана к его поясу и нестерпимо жгла живот, но отвязывать её было лень. Незаметно для себя Стив уснул. Ему снилась девушка, худенькая, с раскосыми глазами. На её бледном лице пылали пухлые чувственные губы. Девушка выглядела очень печальной. Она сидела на большом валуне, а у её ног плескалось огромное количество воды. «Интересно, где эта планета, что хранит столько воды, и как им всем повезло, что у них есть вода», – подумал Стив во сне. Он вскочил на ноги, какая-то сила вдруг подняла его, словно наполнив свежестью и верой. Верой во что? Парень сорвал дырявую ветошь со своего навеса, разорвал на две равные части и обвязал каждую ногу до щиколотки, бережно укрывая стопы. Получилось подобие мягких ботинок. Он направился прямиком к амфоре. Люди стояли плотным кольцом вокруг этого недосягаемого источника, наблюдая, как редкие смельчаки пытаются взобраться наверх. Иные надеялись попытать счастья и успеть до наступления темноты. Стив обхватил руками шероховатую поверхность сосуда, упёрся стопами в небольшие неровности на его стенках. Медные обветренные плечи мужчины прижались к горячей поверхности амфоры, и он даже услышал колыхание воды внутри огромного сосуда. «Нет! Это ты, мой монстр? – так он называл изворотливый ум,– пытаешься меня надуть? Дудки, у тебя ничего не выйдет. Замолчи, я сказал!» Парень глубоко вдохнул и принялся медленно выпускать воздух маленькими порциями, а предплечья его и ладони крепко обнимали стенки амфоры. «На этот раз тебе не удастся меня одурачить». Стив упорно удерживал в уме образ девушки с алыми губами и старался коснуться стопами прохладных волн. Откуда-то ему было понятно, что вода в том месте, где находилась девушка, прохладная и солёная. Так незаметно для себя он добрался до самой вершины. Обхватив плотнее ногами узкое вверху горлышко амфоры и вцепившись левой рукой в изогнутый его край, Стив сделал последний рывок – подтянулся и упёрся ногами изо всех сил. Тряпки, что он навертел вокруг щиколоток, изорвались в клочья и раскачивались под порывами сухого ветра, ударяя о стенки сосуда. И вот, победитель уже перегнулся через край и, наклоняясь над поверхностью желанной влаги, принялся правой рукой отвязывать фляжку. Пальцы затекли и совсем не слушались. Наконец дело было сделано, его реквизит до верха наполнился водой. Плотно закрутив крышку, Стив бросил фляжку вниз. Толпа задвигалась, зашумела, как пчелиный рой.

– Стойте!!! Стойте!– закричал спутник.– Моё право! Мой глоток первый!

Но куда там, люди, толкаясь и пиная друг друга, пытались завладеть желанной жидкостью. Тогда Стив отпустил руки и свалился в самый центр толпы. Раздались визг, крики, недовольное урчание. Двое зрелых мужчин, растолкав остальных, отчаянно бились за фляжку. Встав между ними, парень громко сказал:

– В очередь! Все! Иначе никто не получит ни глотка! Женщины впереди.

Через мгновение жаждущие выстроились перед ним в очередь, и конца её не было видно.

Стив отвернул маленькую крышечку и, осторожно наполнив наполовину, подал колпачок старухе с трясущимися руками, на которых вспучились синие толстые вены. Напоив около двух третьих человек, он демонстративно перевернул фляжку вверх дном, чтобы показать, что та пуста.

В толпе недовольно зароптали, давая понять, что нужно совершить ещё один подъём. Парень повернулся на север, указывая на большое чёрное облако. Тьма воцарилась почти мгновенно. Люди расползались по своим укрытиям наугад, чтобы успеть зарыться в горячий песок, который остынет к утру до пятнадцати градусов. Стив вдруг подумал, что ему не досталось ни капли, но странно, пить совсем не хотелось.

 

Меркурий, борьба: уровень второй

 

Двое ехали по пустынной местности. Вокруг не просматривалось жилищ и построек, говорящих о присутствии цивилизации, пейзаж выглядел очень странно. «Местность буквально изрыта», – по обеим сторонам дороги Стив наблюдал гигантские глубокие карьеры. Внутренняя их поверхность по мере углубления напоминала древние амфитеатры. Поражали гладкие и ровные ступени этого, якобы созданного природой, рельефа. Стив представил, как из глубины вырытых огромными машинами ям по гладким узким дорожкам, словно по спирали, вверх поднимается грузовик, нагруженный сыпучей породой. А местами – то по одной, то по другой стороне от дороги – высились скалы. Поверхность камня выглядела столь ровной, словно гигантский нож разрезал твердь, как масло, и срез этот был похож на торт со слоями разных цветов: ярко-оранжевого, жёлтого, красного, голубого. Водитель грузовика молчал.

– Куда мы едем? – поинтересовался Стив.

Он пытался быть дружелюбным. К горлу подступала тошнота, голова кружилась, а главное, он никак не мог вспомнить вчерашний день. Вертелись в уме обрывки картинок: пустыня, песок, толпа незнакомых людей – и ещё… очень хотелось пить. Водитель подал Стиву фляжку, тот подержал её в руках. «Что-то это мне напоминает»,– но вспоминать не было сил, голова раскалывалась. Он жадно припал к узкому горлышку. «Вода!» Живительная прохлада тотчас разлилась по всему телу, и думать совсем расхотелось.

– Это ячейка Z. Здесь не так давно добывали руду.

– Мы что, на Земле?

– Я же вам объяснил, – равнодушно ответил водитель, – ячейка Z. После добычи остаются насыпи – отработанная порода, и почва внутри начинает гореть.

Стиву вспомнилось вдруг, как горит в амбаре зерно и его пропускают через сушилку, чтобы не пропало. Он согласно кивнул.

– И тогда это работает как вулкан. Чтобы не разгорелось, насыпь нужно разравнять. Там внутри жарко, вам выдадут спецодежду, работать будете в скафандрах. Остальное узнаете на месте.

Вскоре машина подъехала к небольшому сарайчику.

– Выходи, – скомандовал проводник.

Стив спрыгнул с высокой ступеньки грузовика, осмотрелся. Вокруг, кроме этой самой лачуги, построек, похожих на жилище человека, он не приметил. А рядом с времянкой стояли два огромных экскаватора. «У-у-у, мощь какая», – удивился Стив, глядя на эти сверхмашины, и направился прямиком к домику, дверь которого была приоткрыта.

В предбаннике, чуть в стороне от входа, сразу заметил две пары мужских сапог из неизвестного ему материала. И ещё там были две металлические кабинки, их двери тоже не закрывались на замок. Он распахнул одну. На обычном гвозде висел массивный комбинезон со множеством замков и кнопок, сшитый из прорезиненной эластичной ткани. «Это уже радует, значит буду не один», – подумал про себя.

– О, новый напарник? А я думаю, куда это Курт подевался. Новенький что ли?

– Новенький… готовенький, – пробурчал Стив и нехотя подал мужчине руку, тот почему-то сразу ему не понравился.– Стив.

– А я Людвиг. Людвиг Краузе – знаменитый воин.

– Что? – насмешливо отозвался гость.

– Знаменитый воин, – довольно ответил напарник.– Людвиг значит «знаменитый воин».

– А-а-а, – Стив скривился, потому что образ стоящего перед ним человека совсем не соответствовал его имени. Перед ним стоял мужчина маленького роста с кривыми ножками, сутулый. Его бесцветные глаза с белёсыми ресницами не смотрели на собеседника, а всё время убегали взглядом куда-то в сторону. Рыжие волосы коротышки, редкие и засаленные, неопрятно свисали до самых плеч. Но самое неприятное состояло в том, что от напарника исходил отвратительный запах– пота и ещё чего-то, Стив никак не мог разобрать.

– Здесь можно будет хотя бы мыться? – вяло поинтересовался он у Людвига.

Тот развёл руками.

– Только после смены, если силы останутся.

– Это уже интересно. Ну тогда давай…выкладывай всё по порядку, знаменитый воин.

Стив вошёл в комнату без приглашения и уселся на обыкновенную деревянную лавку возле маленького квадратного столика, стоящего на одной ноге, идущей из его центра. По обе стены этого жилища располагались деревянные нары, застеленные циновками, а в углу стоял двустворчатый шкаф для одежды. Ещё парень обратил внимание на тумбочку, завалившуюся на один бок и стоящую на трёх ножках, четвёртая отсутствовала. «Сломалась,– равнодушно подумал Стив, – а может, кто-то вышиб по неосторожности… или в сердцах».

– А это что за шедевр? – кивнул он в сторону тумбочки.

– Там у нас посуда хранится.

Стив выжидающе смотрел на своего напарника. Тот бухнулся на такую же лавку, стоящую с другой стороны ничем не застеленного стола, и назидательно заговорил.

– Вулканы опасны, в любой момент может начаться извержение. Если разгребать их экскаватором, то можно и без комбинезона, там кабина герметичная. Но встречаются такие места, где экскаватор не проходит, тогда только в комбинезоне– не иначе.

– Комбинезон от жары защищает?

– Не только. Там есть защитный шлем, от вредных газов. Внутри этой насыпи образуется удушающий газ, как в печи.

– В какой ещё печи?

– В газовой, – ехидно проговорил Людвиг.

«Так вот чем от него так скверно воняет», – догадался Стив.

– По сколько часов смены?

– Если открыт вход в насыпь, то пока не разбросаем.

– А если за двадцать четыре часа не разбросаем?

– Значит сорок восемь будем работать… да не трусь ты, – ободряюще успокоил Людвиг, – привыкнешь.

– А давно ты здесь?

– Не знаю, я не считал. Здесь времени не замечаешь.

– А еда. Как тут кормят?

– Привозят раз в неделю. Тот же самый, что тебя привёз.

 

***

И потянулись будни, бесконечные – без дней и ночей. Еду возили не слишком разнообразную, зато воды вдоволь – пей, сколько хочешь. Купались в маленьком озерце с мутной тёплой водой. Оно выглядело как искусственный водоём, и воду в нём меняли тоже раз в неделю, потому как к концу этого срока её оставалось меньше, чем в ванной, и она уже была чёрной от грязи. Самым тяжёлым занятием Стив считал работу в комбинезоне, когда приходилось рассыпать породу лопатой – огромные насыпи, в которых экскаватор вяз, как в глине. Во-первых, комбинезон, несмотря на тонкий материал, был достаточно тяжёлым из-за множества молний и кнопок. Во-вторых, он не вентилировался, чтобы не пропускать тех самых газов, и фильтров под его прокладкой Стив тоже не обнаружил. Поэтому одежда эта представляла собой ту же самую, только маленькую, пустыню. Со своим напарником он не общался. Сначала пытался считать дни, месяцы, но потом оставил это занятие, потому как понял, что нет в нём никакого смысла. Примерно раз в полгода им привозили по бутылке напитка, очень похожего на пиво, и в тот день они уже не работали. Стив считал этот день праздничным. Выпив каждый свою пайку, они засыпали тем странным неглубоким и прерывистым сном, в котором ничего не снится. Время он решил высчитывать праздниками: так вполне можно вычислить, сколько прошло лет. А погода в этих местах не менялась, здесь всегда господствовало одно время года – что-то среднее между летом и осенью. Солнце поднималось на востоке, а по ночам луна светила так ярко, что вполне могла сойти за солнце. И это радовало, потому что часто приходилось работать по ночам.

 

Случилось это в аккурат на праздник. Им отгрузили продукты и вручили по две бутылки пива на каждого.

– Что это они так расщедрились?– посмотрел Стив на напарника, настроение у него было приподнятое.

– Наверное, завтра предстоит рекордная работа, – пожал тот плечами, раскупоривая бутылку.

Людвиг жадно припал к её горлышку и, выпив сразу половину, слегка захмелел.

Однако беседа всё равно не клеилась. Стив растянулся на нарах, идти в душ не хотелось, потому как воду в озере давно не меняли. Он саркастически называл про себя это корыто душем. Через полчаса напарник его, приняв изрядную дозу пойла, храпел, растянувшись на своих нарах. Сон постепенно пришёл и к Стиву, но неожиданно он услышал странную речь. Лежащий на спине Людвиг энергично размахивал руками, словно что-то загребая, и отчаянно ругался: «Проходи, проходи, не задерживайся, недоноски хреновы. Мало мы вас под Киевом душили. Да не всех… Проходи, кому говорю!» После этой тирады с противоположного конца комнаты снова раздался оглушительный храп. Стив вскочил, сел на нарах и внимательно наблюдал за напарником. Тирады с его нар повторялись в строгой периодичности. Не выдержав очередной выходки, Стив подошёл к лежащему и широкой ладонью закрыл ему рот. Тот испуганно вскочил и непонимающе уставился на напарника. Стив угрожающе смотрел Людвигу в глаза.

– Это кого вы под Киевом душили? Куда это проходи? И кто это недоноски?!

Коротышка затряс головой, высморкался в рукав и постепенно пришёл в себя. Он весь вдруг как-то съёжился и сделался совсем маленьким, похожим на слабого тщедушного старикашку.

– Да сон я вижу всё время, один и тот же… каждую ночь. Только закрою глаза, и опять эти печки.

– Какие печки?

– Да газовые. Вон Курт, ему больше повезло. Он их изобретал, когда у Шультце работал, их много было в бункере – физиков этих, чертежи там всякие, а мне загонять приходилось... живых, недоносков этих…

– Ах ты, гнида фашистская! Я тебя сразу раскусил, – Стив что есть силы схватил Людвига за грудки и так тряхнул, что глаза у того закатились.– Вот как шмотну тебя сейчас, мокрое место останется, сволочь недобитая!

Немец не сопротивлялся, ноги у него подогнулись, тело безвольно обвисло и пустым мешком болталось в крепких руках Стива. Парень брезгливо поморщился, ослабил хватку.

– Мараться об тебя неохота. Таких, как ты, мы в сорок пятом всех до одного замочили! И добили, а за печки эти ты у меня ещё ответишь, – он с ненавистью посмотрел на трясущегося Людвига.

– Да я и сам себе не рад, – обречённо забормотал тот.– Сны эти. Извели совсем. Каждую ночь, каждую ночь. Думал, выпью и засну как следует, а тут… опять.

Стив вышел на улицу. В этот день он ночевал в предбаннике на полу и твёрдо решил, что обязательно прикончит эту сволочь. Вот только всё нужно как следует подготовить и обдумать. Ночь прошла в раздумьях, и утром руки его дрожали. Стив зашёл в комнату и протянул напарнику свою неоткрытую вторую бутылку. Тот непонимающе заморгал в ответ.

– Пей, недоносок, это твоё последнее желание. Я сам за тебя его придумал.

– Ты это… не имеешь права! Тебе никто таких полномочий не давал, – выкрикнул довольно бодро, Людвиг, но вдруг остановился и замолчал. Плечи его сдвинулись, опущенная голова лежала почти на груди.– Хотя…

И он обречённо потянулся за бутылкой. Стив вышел в предбанник, надел комбинезон. Воздух разогрелся, на улице было довольно жарко. «Видно, насыпь раскалилась до красна, она здесь – совсем рядом. Откуда взялась? Три дня назад её ещё не было». Он снял комбинезон напарника и стал внимательно его рассматривать, чтобы убедиться, что все молнии целы и кнопки закрыты. Затем так же тщательно изучил его шлем. «Одинаковые костюмы, – кивнул утвердительно и постучал в дверь, – выходи, пора на работу!» Людвиг натянул спецодежду, и они, вооружившись лопатами, направились к насыпи, которая пыхтела метрах в ста от их коморки. Двигались на значительном расстоянии друг от друга: Стиву не хотелось приближаться к напарнику, а тот не возражал. Вид у немца был столь безразличным, казалось, он не среагирует, даже если сейчас вдруг проснётся вулкан. Вскоре работа закипела, прошло два часа. В висок Стива настойчиво стучала мысль: «Сейчас! Вот сейчас, ещё немного… пусть поближе подойдёт. Ещё чуть-чуть». Когда напряжение достигло максимума, он отчаянно бросил свою лопату и сзади навалился на Людвига. Тот не сопротивлялся, словно ожидал расправы. И неизвестно, кто из них больше мучился в тот момент ожиданием. Стиву показалось, что напарник даже обрадовался такому исходу. «Сейчас только стоит нажать зелёную, – взгляд его упёрся в кнопку на шлеме Людвига,– и крышка откинется. Страшные ожоги, удушье, совсем как в его любимой печи. Вот тут тебе и придёт конец, фашист проклятый». Он ещё раз взглянул в иллюминатор шлема напарника и увидел…абсолютно детские глаза, в них не было страха, даже волнения… скорее, какая-то поспешность. Они горели нетерпением и словно говорили: «Давай уже». Нежданно возникла мысль: «Но этот немец– всего лишь форма. Яйцо с зародышем, и, если разбить скорлупу, цыплёнок не вызреет. Всё бессмысленно… бессмысленно. Может, его сны и есть самое страшное для него наказание? Не скафандр этот, не шлем, не нары. Это было бы слишком просто! Всё имеет свой вес».

Стив опустил руки. Он схватил лопату Людвига и раздражённо сунул древко ему в ладонь.

– Не я тебя сюда засунул, не мне и прекращать твои муки! Мучайся дальше, фашист проклятый, – и вонзил остриё своей лопаты в мягкую разогретую породу.

Гнев утих.

 

Меркурий, нелюбовь: уровень третий

 

То был самый обычный день, может быть, сотый, а может, тысячный. Стив дни не считал. Их считало Солнце. По утрам оно неумолимо проникало лучами сквозь радужную вуаль, вот и теперь… мужчина зажмурился. Жена в столовой негромко гремела посудой, а Стив никак не мог вспомнить, что было вчера. Напрягая память изо всех сил, он в конце концов оставил это бесполезное занятие. «В душ! Немедленно в душ». Стив вскочил, потянулся и направился в ванну.

– Мне нужно с тобой поговорить, – встретила его жена, снимая с плиты турку.

Пахло дорогим, только что сваренным кофе. Лота обожала кофе. И эти утренние часы выходного дня, когда, сидя вдвоём, можно спокойно поделиться сокровенным или просто поболтать ни о чём. Такое утреннее единение она ценила особенно.

Стив опустился в кресло и нажал кнопку пульта. С экрана замигали чьи-то лица, кадры беспорядочно сменяли друг друга.

– Землетрясение в Японии, ты слышала уже? – он намеренно игнорировал её слова.

Лота подошла, нагнулась к мужу и, обхватив маленькими прохладными ладошками его лицо, тихо произнесла, чеканя каждое слово.

– Милый, мне нужно рассказать тебе кое-что. Очень важное… для нас.

– Ну говори, – он повёл носом, жадно втягивая в себя воздух.– Ты что, сырники испекла?

Жена разлила кофе, поставила на стол молочник с подогретыми сливками и вазочку с джемом.

– Выключи телевизор. Садись уже! Остынет.

Стив щёлкнул пультом и привычно плюхнулся на своё место за столом, безразлично посмотрел на жену.

– Ну?

– Я проверила тест… уже два раза. У нас намечается прибавление семейства, – она сказала это совсем обыденно, словно о том, что ей нужно съездить к подруге. Сама же внимательно наблюдала реакцию мужа.

– Да… мы хотели, – тот растерялся, – хотели… но это же не значит, что…

Стив замолчал, на его лице отобразилась отчаянная мыслительная работа.

– Ты говорил мне, что между детьми и так будет слишком большая разница.

– Я говорил тебе, что может быть, в следующем году, – он сделал ударение на «может быть».

– Стив! Но эта беременность! Я её так ждала. Столько времени прошло, я уже думала, что ничего не получится.

Муж притянул Лоту к себе и дружески похлопал по плечу.

– Сможешь, я уверен. Сможем… вернее. Что там нужно делать в таких случаях? – он отвернулся.– Сейчас никак нельзя, милая. У меня намечается длительная командировка, я не смогу забирать Марка из школы… и вообще!

– Что? Что вообще?!

– То, что в этом году мы не сможем позволить себе второго ребёнка. Давай отложим этот разговор.

– Почему мы должны его отложить? У нас выходной! Ты так поздно приходишь, мы не говорили уже бог знает сколько.

– У меня сегодня конфиденциальная встреча, только начальство. Будут компаньоны из-за границы.

Женщина развела руками.

– Но мы же планировали поехать на выставку! Марк ждёт. Ты обещал.

– В следующий выходной обязательно. Сходите без меня, возьми с собой… Марту там, или Петру, я не знаю. Съездите за город к твоей матери. Не мне тебя учить.

Он раздражённо махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

Жена растерянно смотрела на сына, тот стоял в дверном проёме, внимательно наблюдая за перепалкой родителей.

Через полчаса Стив уже сидел в уютном Chevrolet, довольно рассматривая своё отражение в боковом зеркале. Он неторопливо набрал знакомый номер.

– Линда! Ты собралась? Да. Встречаемся у входа на наш мост, я заказал столик на двоих.

 

Эта связь длилась около полугода. Не сказать, чтобы Стив был влюблён, катилось всё словно по накатанной – всё, как у всех. Линда считала себя свободной женщиной, была легка на подъём, а главное, ничего от него не требовала: не докучала звонками, не устраивала сцен, всегда была готова исполнить любое его желание. С этой женщиной не стыдно показаться на вечеринке, Стив не раз ловил многозначительные взгляды в её сторону, и это льстило его мужскому самолюбию, но вот чувства. Он давно не испытывал ничего такого, когда хочется стать лучше, стать кем-то. Такого…чтобы бабочки в животе. «В наше время чувства – дефицит, – успокаивал он себя, – можно подумать, у других они в избытке. Вон, Роберт, тот просто ненавидит свою, запилила. Лота хотя бы вид делает... ещё беременность эта».

День прошёл как обычно – ни плохо, ни хорошо. Мужчина постарался как можно тише повернуть ключ в замочной скважине, не греметь дверями. Не зажигая света, он проскользнул в столовую, бросил одежду на кресло возле телевизора и растянулся на узком диванчике, укрывшись пледом. «Разложить бы надо, – подумал, зевая, – шуму наделаю. Сойдёт».Стены постепенно становились прозрачными, и вот уже эта хрупкая вожделенная граница, когда не понимаешь, здесь ты ещё или уже там, когда сон окутывает и увлекает в неведомое. Неожиданно он почувствовал, словно кто-то навалился ему на грудь, тяжёлый и большой. Отогнав наваждение, мужчина мгновенно уселся на краю дивана и жадно втянул в себя воздух… побольше…но не дышалось. Стив налил воды и принялся пить большими жадными глотками. Стакан вдруг выпал из его рук, словно его выбил кто-то, и громко покатился по полу, а воздух никак не хотел поступать в лёгкие. «Лота сейчас проснётся», – пронеслась мысль, но в следующее мгновение он уже не думал о жене, приступ удушья не давал думать. Мужчина завалился на левый бок и, шумно сползая с дивана, судорожно пытался ухватиться руками за невидимую опору. «Как глупо всё… нелепо». Лота стояла в дверном проёме, не в силах шелохнуться, её ноги сделались словно ватные, она не могла вымолвить ни единого слова.

 

***

 

– Дорогой, я сварила нам кофе, – Лота будила мужа, щекоча по щеке мягкой травинкой. Пушистый букетик степного ковыля стоял в вазочке на туалетном столике.

Несколько лет назад они отдыхали всей семьёй на море. «Эта травка напоминает мне о счастливых временах, – обмолвилась однажды жена.– Интересно, будет у нас с тобой когда-нибудь ещё такое лето?»

И снова это был один из сотен или даже тысяч дней, похожих друг на друга, как две капли воды. Но Стиву казалось, что этот день особенный, ведь ему предстояла поездка с Линдой на побережье океана. Пусть всего на несколько дней, и тем не менее. Он ещё месяц назад забронировал им комфортабельный отель и приобрёл билеты в мягкий вагон.

– Я тебе не успел сказать, дорогая, у меня конференция в столице, сегодня в три часа поезд, – сообщил он обыденно.– Вернусь шестнадцатого. Справитесь тут без меня?

Жена задумчиво смотрела в окно, прижимая левую руку к животу. Она вдруг резко повернулась и вышла.

– Ну что опять начинается! Каждый раз одно и то же, – раздражённо бросил Стив в пустоту.– Должен же я как-то зарабатывать! Ты слышишь? Ответь мне!

– Не кричи. Ребёнка разбудишь, ему только через час вставать, – Лота устало посмотрела на мужа, – я соберу тебе чемодан.

Если бы она закричала, топала ногами или ударила его, Стиву было бы легче. Но такая покорность. Обречённость почти. И ещё она взяла манеру молчать. Как же он ненавидел это её молчание, оно говорило красноречивее всяких слов.

– Я уже собрался сам, не заботься обо мне, – раздражённо возразил муж.– Скажи Марку, что через выходные возьму его с собой на охоту.

Глаза Лоты сделались совсем прозрачными.

– Возьми и меня. Застрели… вместо кабана.

– Не болтай глупости, – он подошёл сзади, рука инстинктивно потянулась к её плечу, замерла на полпути. Вдруг поднялось откуда-то из самых глубин… такое знакомое, беззащитное, как тогда – много лет назад, словно из другой жизни. Стив уже хотел…Уф! Отпустило.

– Неделя пролетит быстро, сама не заметишь.

Он направился к выходу, у двери обернулся к жене. Его язык изрекал помимо воли.

– В следующем месяце свожу вас с Марком на океан. Собирай потихонечку вещи. В воскресенье съездим за покупками. У тебя, кажется, нет хорошего летнего платья.

– Старое подойдёт, – произнесла жена одними губами.

Но Стив понимал, она не верит ни одному его слову. Он с досадой пожал плечами.

– Как хочешь.

 

***

 

Линда сидела за стойкой бара.

– Два мартини, пожалуйста, – Стив отсчитал за аперитив и щедро накинул на чаевые.

– По-моему, тебе уже хватит, – женщина смотрела призывно, развязно, с лёгким прищуром, – а то у нас с тобой опять ничего не получится.

Она картинно повела плечом и игриво наморщила припудренный носик.

А бармен наливал в широкий бокал на тонкой ножке кремовое шампанское.

Стив щёлкнул пальцами.

– Эй, дружище, я же сказал, мартини… два, ты что, глухой?

– Это вам презент во-о-он с того столика, – парень кивнул в дальний угол бара, – вернее, вашей супруге.

Слово «супруге» обидно резануло слух. Обидно было вовсе не постороннее внимание к Линде, он даже взглядом не повёл, чтобы лицезреть её очередного минутного обожателя. Хлёстко ударило по самолюбию «супруге». Время будто остановилось. Стив внимательно разглядывал Линду, словно видел эту женщину впервые. Безупречная кожа… персик, любовница была моложе Лоты на семь лет, чёткий овал лица. Грива медно-золотистых волос и на этом фоне ярко-изумрудные глаза. А белки – такие бывают только у детей– чистые и слегка поголубённые. Рельефные щиколотки и коленки сидящей рядом любовницы выглядели столь безупречно, как если бы их нарисовала нейросеть. Но странно, вся Линда в совокупности не пробуждала даже отдалённо того чувства, что испытывал он когда-то к Лоте. И даже несмотря на все несовершенства жены – на её мальчишескую фигурку с первым размером груди, – было в образе Лоты что-то до дрожи родное, словно его собственная часть – неуловимое и стойкое. Стив осушил свой бокал.

– Я жду тебя в номере… Линда, – бросил он мимоходом и направился к выходу.

Женщина удивлённо посмотрела ему вслед, – приревновал что ли?

Она нехотя допила свой аперитив и, кокетливо кивнув бармену, поспешила вслед за возлюбленным.

– Милый, что-то случилось?

Молчание.

– Какая муха тебя укусила? Я даже не видела, кто мог послать это несчастное шампанское.

– Дело не в этом. Линда, я уезжаю, – Стив принялся укладывать чемодан.

– Но у нас ещё целых три дня, ты хотел вернуться шестнадцатого.

Он подошёл к женщине вплотную и посмотрел ей в глаза.

– Я не люблю тебя, Линда... Прости меня. Я не должен был так с тобой.

– Но я ничего не требую.

– Вот и я думаю, почему. Мы больше не будем встречаться.

– Она что, беременная?

– Ты всё неправильно понимаешь.

– Что ж тогда, что? Ты вчера ещё был другим, мы хотели съездить на водопады. Что могло произойти за одну ночь?

– Сам не знаю. Это произошло много раньше. Ты можешь остаться. Твой билет, – он подал женщине билеты на обратный путь и щедро отсчитал купюры, – море, солнце, отель – всё в твоём распоряжении. Ты свободна, Линда, и… никаких обязательств.

Женщина смотрела испуганно, ничего не понимая.

– Ах да, совсем забыл, – Стив достал из нагрудного кармана куртки велюровую коробочку.– Это я для тебя покупал. Носи. В память обо мне.

Женщина открыла футляр. На изумрудном бархате, отливая контрастным жёлтым, дорого светился янтарный браслет.

– Ты специально выбирал украшение жёлтого цвета? – Линда была вне себя от гнева.– Ты всё продумал с самого начала!

– Опять мимо. Тогда я вообще не думал о цвете. Камень так блестел на солнце, и мне показалось…прощай, Линда! И не звони мне больше.

 

***

 

За десять минут до регистрации Стиву повезло взять последний авиабилет до родного города. Ему казалось, что эта воздушная машина летит столь медленно, словно она зависла в воздухе. Полёт длился вечно. Мужчина буквально на ходу вскочил в маршрутный автобус, не покидало ощущение, будто что-то безвозвратно утеряно, ускользает, что он может пропустить самое важное, ценное. «Ох уж этот жуткий лифт – тренажёр моего терпения… медленный такой, ползёт как улитка». Перепрыгивая через несколько ступенек, Стив взобрался на седьмой этаж и, стоя у дверей собственной квартиры, никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Лота сняла дверную цепочку и стояла в пороге, удивлённо разглядывая мужа.

– Ты была у доктора? Говори! Ты уже была у доктора?!

Жена, взяв его за руку, потянула на себя, приглашая войти.

– Я не понимаю, о чём ты. Мы с Марком ждали тебя только через три дня.

– Я спрашиваю тебя, – он крепко сжал жену за кисти, – ты что, уже всё сделала?

– Ах, ты об этом, – Лота перевела взгляд на свой живот, – я не буду этого делать. Можешь уходить, если тебе не нравится.

Стив облегчённо выдохнул.

– Лота, мы не должны убивать нашего ребёнка и… нам нужно поговорить…

– У тебя появилось свободное время? – в её глазах Стив прочёл столько невысказанной тоски.

– Я идиот, Лота. Я изменял тебе, но я… никогда не любил ту женщину.

– Я знаю.

– Я буду вам помогать, буду возить и забирать Марка из школы. Я вас не оставлю, слышишь, Лота?

Женщина молчала.

– Только мне нужно разобраться в себе, мы должны побыть врозь. Я знаю, ты не можешь простить меня, – он замолчал, – я и сам себя не прощаю.

Женщина смотрела так спокойно, словно её глазами взирали сами небеса.

– Конечно, я тоже думаю, что нам нужно пожить врозь. Жизнь – мудрая штука, всё расставит.

– Прости меня, Лота. Если сможешь.

 

Земля

 

Легко перепрыгнув через изгородь, Игорь скользнул в сад и стоял на их с Изуми месте. Услышав условный свист, девушка выбежала во двор, направилась к сакуре.

– У вас задерживается отплытие? – улыбнулась она.

– С чего ты взяла?

– Ты был час назад, даже проник в дом, – она заговорщически посмотрела парню в глаза.– Хорошо, что отец ничего не заметил.

Игорь вскинул голову.

– Разыгрываешь? – он прижал девушку к стволу, приник к её губам.

Изуми прильнула к парню всем телом и, обвив тонкими предплечьями его шею, страстно отвечала на ласки возлюбленного.

– Ты ещё сказал о каком-то квадрате, велел отцу передать.

Игорь привык к её странным шуткам и, подыгрывая японке, прищурился, сохраняя серьёзное выражение лица.

– Ну ты сказал, чтобы я передала отцу: «Сорок четвёртый градус северной широты, сто сорок шестой восточной, квадрат пятнадцать на семьдесят четыре, глубина десять метров».

– Откуда знаешь?! – парень встряхнул девушку за плечи. – Это направляющие нашего курса, через пять часов судно будет в том самом квадрате.

Изуми пожала плечами.

– Ты был очень взволнован, я подумала, что это моё известие тебя так взволновало, – она скользнула взглядом по своей тонкой талии.

«Всё это очень странно»,– Игорь на мгновение задумался. Изуми – шутница, но как она узнала координаты квадрата, который им следовало проверить?

– Я подумала, что это неправильный курс, – девушка вновь потянулась к Игорю алыми губами.

– Видимо…Изуми! Помнишь, ты меня угощала… чаем?

Она лукаво посмотрела ему в глаза.

– Да, после него ты совсем ошалел.

– Подожди! Я серьёзно! А есть такой чай, чтобы заснуть… ну хотя бы на полчаса – час?

Девушка утвердительно кивнула и показала в сторону куста с яркими синими цветами.

– Видишь тот куст. Всего один шарик. Раскрывается, не оставляя в чашке цвета и даже запаха. Пушкой не разбудишь.

– Мне последнее время качка совсем не даёт уснуть, – попытался он объяснить свою нелепую просьбу.

– Подожди, я сейчас.

Через минуту японка вернулась с маленькой коробочкой.

– Здесь три шарика.

– Пора, любимая… всё, у нас совсем не осталось времени, – Игорь обнял её за плечи и бросил, направляясь к выходу,– до отплытия всего один час.

– Помни про нашего сына.

Он обернулся и удивлённо смотрел на молодую хрупкую фигурку в шёлковом платье до колена, словно пытаясь запомнить её облик. Девушка показалась ему облаком, скользящим по сумеречному вечернему небу в свете заходящего солнца.

– Почему ты думаешь, что будет сын? – прошептал он, уже перепрыгивая через ограду.

Изуми что-то говорила в ответ, но её слов Игорь разобрать уже не мог.

 

***

 

На верхней палубе патрульного судна «Угломер» по «Большому сбору» построился личный состав, свободный от вахт, для проведения церемонии опускания венков близ места боевой славы – гибели подводной лодки «Л-19» в проливе Лаперуза. По громкой кабельной связи корабельный офицер торжественно вещал о подвиге русских моряков.

Что стало с Л-19, сказать с точностью никто до сих пор не мог. В донесениях японского флота и авиации не было данных об атаках подводных лодок в районе, где находилась советская субмарина.

Скорее всего, наши подводники подорвались на мине и навсегда остались на дне огромного пролива, а Л-19 завершила скорбный список из более чем ста советских субмарин, не вернувшихся домой в годы войны. Шестьдесят четыре её моряка до сих пор считаются пропавшими без вести. Но Игоря сейчас мало интересовал тот факт, из-за чего именно когда-то - очень давно затонула советская подлодка. Более всего его занимала мысль, что их «Угломер» двигается по направлению страшного квадрата. И каким-то шестым чувством он понимал, что должен отвести судно с того злосчастного места, о котором ему сообщила Изуми. Похоже, что её отец не предпринял никаких шагов, и теперь это только дело его, Игоря, которому надлежит защитить товарищей от чего-то неотвратимого, страшного. С того самого момента, как он побывал в саду японской девушки, эта мысль сделалась неотвязной и никак не давала ему покоя. И потому он рассчитал всё до единой минуты. Через сорок минут на дежурство заступит следующая вахта – с двенадцати дня до шести вечера. У их вахтенного офицера в аккурат минут через десять начнётся обеденное время. Русский матрос решительно устремился по направлению к нижней палубе – на камбуз. «Всё правильно». Навстречу ему гордо шествовал краснощёкий толстяк Жора, бережно держа в обоих руках поднос с обедом для вахтенного начальника. «Слава тебе, Господи», – Игорь еле заметно перекрестился.

– А что это у тебя, Жорик, под салфеткой?– матрос попытался сорвать белоснежную тряпицу с горки печенья, лежащего на овальном блюде.

– Ну, ну, – грозно парировал кок, – потише! Не твоего ума дело. Вашему обед только через час положен.

– Да наш-то приболел, ему бы компот из брусники, вот я к вам, чтобы сообщить эту скорбную весть.

– У-у-у, дерёвня неотёсанная, – кок поднял вверх указательный палец, удерживая жестом фокусника поднос на одной руке, – компотов из брусники не бывает! Из брусники можно сварить исключительно морс, да будет тебе известно. К тому же запасы этого деликатеса на корабле закончились.

Жорик радостно почесал тем же пальцем в затылке и загадочно произнёс.

– Не совсем… есть немного, но только для исключительных случаев, – давая понять, что делится с Игорем великой тайной.

– Иди, иди, куда шёл, – матрос, как жонглёр, размахивает обеими руками перед носом главного повара и незаметно опускает шарик Изуми в стакан с чаем, предвкушая, как через час вахтенный будет крепко спать в рулевой рубке. А дальше уже его, Игоря, дело. И теперь осталась самая важная, самая ответственная часть по осуществлению плана «Чёрный квадрат» – так он его окрестил, следуя от своей Изуми по направлению порта.

***

И всё срослось. Ровно в назначенный час Игорь стоял, прислушиваясь, у заветной двери. Тихо. Повернув ручку, заглянул внутрь. Как и представлялось ему, вахтенный офицер крепко спал, присев на угол выступа в стене, хотя перед пультом сиротливо пустовало просторное кожаное кресло. В этом важном помещении Игорь находился впервые, и оно подействовало почти магически, вызывая ощущение чего-то неведомого, сакрального и одновременно опасного. Парень устремился к панели центрального пульта. «И сколько же здесь всего, – сердце его словно провалилось куда-то вниз, Игорь потрогал тельняшку у самого горла, – а джойстик совсем маленький, я не таким его себе представлял». Матрос потрогал полукруглый руль, и тот легко повернулся, отвечая движению ладони. Под рулём узкая шкала с делениями длиной в четверть круга и видимым углом в девяносто градусов. А справа от джойстика три торчащие вверх металлические ручки, похожие на те, что переключают скорость в автомобилях. «Это, верно, для каждого двигателя своя ручка», – догадался матрос. Подобные торчащие вверх ручки он увидел и на вспомогательных пультах в левой и правой частях рубки. На экране компьютера, расположенного над столом слева от центрального джойстика, Игорь считал координаты курса. Повернув главную рукоятку вправо, он наблюдал, как изменяется на экране угол, указывая отклонение от намеченного курса. Ручки двигателей тотчас автоматически заработали, и стрелки на их шкалах также изменили свои положения. «Остаётся надеяться, что в соседних квадратах всё благополучно», – матрос бросил быстрый взгляд на спящего вахтенного офицера и поспешил покинуть неуютное до тошноты место, назидательно разговаривая сам с собой. «Так тебе и надо! Нужно было учиться, когда мама с папой над душой стояли и дневником с тройками перед носом твоим трясли». Мгновенно промелькнуло в памяти незадачливое детство, бурная юность, скорее, он их прокрутил, как мультипликационное кино, пропуская через лабиринты своей прозрачной памяти и ощущая всей кожей, а сердце всё никак не хотело возвращаться на своё место. Закрыв двери рубки, Игорь опрометью бросился к каюте, где отдыхали ребята из его смены. До подъёма оставалось два часа, руки его мелко тряслись, и дрожь эту нельзя было унять никакими уговорами. О том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. И он стал думать об Изуми, представляя лицо девушки и мысленно лаская её грудь. Мечтал, как познакомится с её отцом и вскоре после этого обязательно женится, как будет учить своего сына кататься на велосипеде. Неожиданно пространство пронзил громкий воющий сигнал. «Тревога!» И одновременно с этим дребезжащим и пугающим звуком он ощутил удар, несравнимый ни с чем, не знакомый ранее и очень сильный. Вскочив с кроватей, его товарищи поправляли наскоро одетую форму. Один за другим они выбежали на палубу, откуда слышался сигнал. Навстречу Игорю со словами «твою мать» бежал взлохмаченный боцман.

– Что?! Что случилось? – его собственный голос моментально утонул в скопище многочисленных шумов: какого-то непонятного треска, воды, ветра. На палубе царили хаос и паника.

Тот махнул рукой, Игорь расслышал только одно слово: «Столкновение»!

А в это время в рулевой рубке на экране радара отобразилась баржа, гружёная цистернами со сжатым газом. Опознавательные огни на этом препятствии, возникшем на пути «Угломера», были благополучно отключены, и тот протаранил её своим носовым бульбом в самый центр. Практически сразу на корабле разыгрался пожар, цистерны вспыхнули, и огонь мгновенно перекинулся на палубу «Угломера», газ сделал своё чёрное дело. Корабль сгорел за считанные минуты, как свеча, даже не успев полностью погрузиться в морские пучины. «Уже под водой сердце отсчитывало последние редкие удары, обволакивая смертельным холодом, а ум равнодушно заключил, – фатальность… фатальность здесь правит бал…и не уйти от судьбы».

 

Геля

 

Сверкнул разверзшийся тоннель,

Душа к извечному истоку устремилась,

Скорей домой – в священную купель,

Пред Духом чистым пламенем явилась.

 

Геля летела над Землёй. Случалось, она опускалась на ветви могучих молчаливых деревьев, слушая, как в их листве щебечут счастливые птицы. То было прощание… с Землёй. Геля возвращалась домой – к своему источнику. Это место совсем недалеко от Земли, только там нет форм и очень светло, там не бывает ночей, потому что всегда утро. Ещё вчера она равнодушно взирала на весы, на которых взвешивали её багаж. Те качнулись, щедро наклоняясь до самой земли одной из чаш – той, что до верху нагружена драгоценными разностями. Но все эти богатства ей теперь ни к чему. Тяжелы алмазы, их предстоит оставить на этой стороне. Пусть служат Миру, может кто-то подберёт? Но есть ещё одно место, куда хочется заглянуть напоследок – море. Там, на берегу, на огромном валуне сидит девушка с раскосыми глазами, сплетя хрупкие пальцы на округлом животе, и печально смотрит вдаль. Губы у девушки пурпурней самого спелого мака. И главное, она верит в их с Гелей свидание, нет, не в Раю, а здесь – на Земле. Геля щедро обнимает японку своим светом, ласковым теплом и шепчет на ухо о счастье скорого материнства. Геля поёт песню о вечной любви, незаметно оставляя свою искорку в ладони будущей матери. Это прощание не тяготит, оно благословением проливается на всё вокруг – набегающую волну, парящую в вышине птицу, выброшенную на берег, изумрудную водоросль. Само море слушает песнь любви, ласково касаясь своей волной стоп той, что сидит на валуне.

Всё… с Землёй покончено. Пора.

Геля устремляется к облакам, постепенно набирая высоту. Ей не тяжело, потому что она легче пуха, легче самого воздуха. Тоннель манит предвечным светом, скорой желанной встречей, ведь за ним сам Гелиос. Она летит сквозь лучистую лимонную дымку, и пространство постепенно становится прозрачным, бесцветным, а затем…белым. И там есть всё, потому что белый вмещает в себя все цвета. А скорость! Если бы она была телесна, то вполне могла сказать, что от такой скорости захватывает дух, но у Гели нет тела, и скорости она не чувствует. Тоннель расширяется, увлекая в иные пространства – дали. И вот, наконец! Она распадается на мелкие кванты света, постепенно становясь самим светом, расплываясь в нём и играя каждой искоркой, перекатываясь и переливаясь в его волнах. Вот счастье! Но другое. Это не то счастье, которое заставляет искать следующее и следующее, потому что оно абсолютно, как сам Гелиос.

– Ты пришла.

– Я дома… я в целом… я – целое.

– С прибытием.

Ей предстоит отдых, долгий, заслуженный, и если она захочет, то бесконечный – погружение в вечную блаженную истому, беззаботность пребывания в его любви. Первый разбор полётов она выдержала достойно, и теперь всё зависит только от неё самой. Так может длиться бесконечно долго… и даже вечность, но что-то не даёт отдаться моменту – полному слиянию. Круги от её прибытия не могут сравняться с простирающейся повсеместно мерцающей гладью.

– Отдайся… что тебя держит?

– Скоро роды.

– Ты уверена?

– Я знаю.

– Но ты отдала столько ценного, вернувшись на тридцать шестой. Зачем?

– Я не могла иначе… я нагоню, верю.

– Ты забываешь, кто его отец.

– Пусть! Вот только… если опять затянет за купол...

Геле видится, как волна света расходится, образуя ущелье – пропасть, словно кто-то телесный бессильно разводит в стороны огромными руками.

– Не смогу помочь, там не моя епархия.

– Всё равно, – она снова ныряет в его бесконечный свет, играя и обнимая, то расширяясь, то сжимаясь, мерцая всеми гранями и окрашивая этим мерцанием его бесконечную гладь.

– Я не забуду тебя и скоро вернусь. Всего один день.

– Здесь один день, а там… целая жизнь…

– Нельзя медлить… пора…

 

 

***

 

Женщина изо всех сил упёрлась ладошками в шершавые поручни, напрягая внутренние мышцы живота. Её согнутые в коленях ноги покрылись капельками холодного пота, а по щеке скользнула обжигающая слеза, защипала солью.

– Схватка пошла. Тужься!

Из груди роженицы вырывался сдавленный стон.

– Кричи!

– Не могу…– шепчет роженица, – стыдно…

– Стыдно ей, – акушерка смотрит насмешливо,– стыдно кого? Меня что ли? Тут у нас одна мамочка. Перед тем как сюда взобраться, залезла обеими ногами в судно и давай подпрыгивать. Вот, за эту самую ручку держалась. Такого грохоту наделала, я думала, на втором этаже всех младенцев в детском перебудит. А она! Стыдно, видите ли ей.

Роженица слабо улыбнулась, закрыла глаза.

– У тебя такое имя красивое – фонтан, а ты капельками… Где мощь? Покажи фонтан.

Веки лежащей на столе мелко задрожали, схватка отпустила, дав на время расслабиться. Но эти промежутки отдыха становились всё короче. Подступила тошнота.

– Пить…

– Нельзя тебе сейчас, милая, – акушерка положила роженице на лоб влажную холодную салфетку, – потерпи немного.

И опять с новой силой.

– Можешь, можешь! – над японкой склонилось пухленькое личико с ямочками и очень добрыми глазами.– Я знаю. Кричи же! Ну!

Изуми закричала.

 

 

Примечание: Гелиос – Дух, Геля – Душа.