болотное

листья сказочно малахитовы, и горька одолень-трава...

тропку старую путник выведал и пошёл, рассвело едва.

углубился к закатной полночи в чащу леса, во тьму одет.

за спиною котомка, помочи на плечах.

 

на исходе лет

он решил отыскать в болотине, там, где душу отнимет чёрт,

кровоцвет, что на чистом золоте расцветает всего раз в год.

измотала судьба бедняцкая и до рученьки довела:

вот жене раздобыть бы цацки, да поправить свои дела...

 

травы стали чернее полночи и острее чужих мечей,

да котомка со снедью порченой тяжела на худом плече.

впереди словно россыпь звёздочек раскатилась по тропке, и

будто слёзы седые, росные разбивались о сапоги

огоньки, побратимы малые.

поманили себе вослед.

то вперёд унесутся, шалые, то пождут:

догоняй, мол, дед.

 

впереди показались всполохи, осияло багровым лес.

кровоцвет распустился в золоте, взвился пламенем...

да исчез.

 

и помчался безумец к пламени, в тине пачкая сапоги.

растоптал он подошвой старенькой все болотные огоньки.

 

темнота приведёт к погибели —

знай, ни шагу туда, где клад:

то трясина, как дева милая, опоясала, оплела.

затянула в объятья грязные да по грудь: и считай погиб!

не противься судьбе несчастной, рваться к небу ты не моги.

 

не отпустит тебя проклятая:

зря манила, запутав след?

много душ топь-сестра припрятала...

 

ведь на то он и кровоцвет.