болотное
листья сказочно малахитовы, и горька одолень-трава...
тропку старую путник выведал и пошёл, рассвело едва.
углубился к закатной полночи в чащу леса, во тьму одет.
за спиною котомка, помочи на плечах.
на исходе лет
он решил отыскать в болотине, там, где душу отнимет чёрт,
кровоцвет, что на чистом золоте расцветает всего раз в год.
измотала судьба бедняцкая и до рученьки довела:
вот жене раздобыть бы цацки, да поправить свои дела...
травы стали чернее полночи и острее чужих мечей,
да котомка со снедью порченой тяжела на худом плече.
впереди словно россыпь звёздочек раскатилась по тропке, и
будто слёзы седые, росные разбивались о сапоги
огоньки, побратимы малые.
поманили себе вослед.
то вперёд унесутся, шалые, то пождут:
догоняй, мол, дед.
впереди показались всполохи, осияло багровым лес.
кровоцвет распустился в золоте, взвился пламенем...
да исчез.
и помчался безумец к пламени, в тине пачкая сапоги.
растоптал он подошвой старенькой все болотные огоньки.
темнота приведёт к погибели —
знай, ни шагу туда, где клад:
то трясина, как дева милая, опоясала, оплела.
затянула в объятья грязные да по грудь: и считай погиб!
не противься судьбе несчастной, рваться к небу ты не моги.
не отпустит тебя проклятая:
зря манила, запутав след?
много душ топь-сестра припрятала...
ведь на то он и кровоцвет.
