Я теперь не смотрю в глаза...

И никто не додумался просто стать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги — это только ступени

В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!

Александр Вертинский

­

 

 

-1-

­Я живу обособленно в мире,

позабывшем, что есть облака,

грузом смертным качаются гири

на пробабкиных ходиках сна,

 

Стрелки встали по горизонтали,

пустота от копья до копья,

сплав кукушки из перьев и стали

не сумел пережить яд вранья.

 

И летит к нам по над головами

от безусых ещё юнкеров,

кукушёнками брошенных в яме,

стая нами не сказанных слов,

 

А в парадных - ступени, ступени

в недоступность - к скворцам и творцам.

До сих пор не встаём на колени,

посылая детей к мертвецам,

 

и страна наша также бездарна,

как зимою в семнадцатый год,

беспощадно и высокопарно

"этих мальчиков" в пропасть ведёт,

 

-2-

 

­­­­­­когда молчанье подлости равно,

а закричать не позволяет боль,

когда от страха камень под ребром,

когда душа, как старая мозоль,

саднит при каждом выдохе, тогда

не радуют ни птицы, ни моря,

на ум приходит глупое - судьба,

не избежать которой говорят...

 

и смотришь тупо в белый-белый свет,

не видя пред собою ничего,

и понимаешь - жизни больше нет,

барахтаясь в пределах нищего

навязанного кем-то бытия

униженного до значенья - быт,

и обезличенное безмасштабно Я

до широкомасштабности толпы

сидит себе курёнком в уголке,

и ждёт прихода осени - растёт -

с рождения приучена к руке

дающей и которая убьёт.

 

-3-

 

­­­я теперь не смотрю в глаза

проходящим навстречу людям,

я делю их на "против - за",

как филе от костей на блюде.

 

я боюсь подавиться злом,

разъедающим эти взгляды,

я боюсь упереться лбом

в человеческие ограды.

 

и с соседом не говорю

о насущных делах - проблемах,

исчисляю по февралю

дни - насколько я постарела,

 

новостей не смотрю совсем

и газеты не покупаю,

я никак не пойму - зачем,

от кого меня защищают.

 

а ещё не пойму никак,

кто кому оказался лишним

и зачем на войну спешат

только выросшие мальчишки.

 

говорят мне - ты не права,

защищают они - герои,

отчего же тогда трава

вся в запёкшихся пятнах крови.

 

отчего же тогда глаза

так испуганы у мальчишки -

от того, что везут назад

их в гробах с запаянной крышкой.

 

 

-4-

 

­­­­в моей стране господствует фашизм,

моей стране уродуют обличье

написанные от руки таблички:

нуждаются в медикаментах, личных

вещах, чтоб проявить патриотизм.

 

моя страна больна как никогда,

моя страна имеет привкус крови

убитых тех и этих поневоле,

и за одной сидевших партой в школе

одним рывком дерут на два врага,

 

меня стыдят за мой недальновид,

мне из-подлобья взглядами бьют в спину,

а я упрямо повторяю сыну -

за Родину свою не грех и сгинуть,

но

не допущу чтобы ты был убит

в угоду тем, кому на нас плевать,

кто ничего и никого не любит,

что не хотят войны простые люди,

и никогда героем тот не будет,

кто шёл в страну чужую убивать.

 

-5-

 

 

­­Мой дом наполнен тишиной -

мой воздух скатан в шарик ватный.

А у соседа за стеной -

недавно взорвалась граната.

 

А у того, что через дом, -

случайно оказалась мина.

Через дорогу -

снежный ком

поднять пытаются два сына

чужих, не выросших пока

до срочников военкоматных,

Я наблюдаю из окна,

по-стариковски троекратно

крещу их спины исподволь,

перевожу глаза на небо,

Святая Дева, не позволь...

и понимаю, как нелепа

моя дрожащая рука,

моя несказанная просьба,

моя душа снеговика

закатанная в шарик в осень.

 

И пьёт один сосед с другим

уже которую неделю,

И день за днём за сыном сын -

причина горькому похмелью.

 

Мой совершеннолетний сын,

освобождённый от призыва,

спокойно спит и видит сны,

но вздрагивает вдруг от взрыва,

когда сосед очередной

откупоривает бутылку

и молча пьёт за упокой,

неважно - водку ли горилку...

 

Мы не читаем новостей,

давно отвергнут телевизор,

Мы не зовём к себе гостей,

уединённый мир нам близок,

Нам ничего не изменить,

но даже если б изменили,

Убитых нам не воскресить

и тех, которые убили...

 

-6-

 

 

­Опять зима. Декабрь. Новый год.

Наряженные ёлки и витрины.

Причепурились, словно на смотрины,

мой город, мой проулок, мой народ.

 

На лицах и у тех, и у других

печать забот...припудрена весельем.

Улыбки на губах едва присели,

в любой момент готовые на крик

сорваться. Так взлетают воробьи

от хлебных крошек, от пустых кожурок

и возвращаются к кровавым пятнам бурым

на мёрзлых ветках дичек и рябин.

 

Предпраздничная лечит суета?

Не думаю. И не анестезия

столы накрытые, подарки дорогие.

Нелепы, отвратительны с утра

глаза незрящие, пропащая еда.

 

А я всё думаю, ну как же там она.

Два дня как нет. Куда она пропала.

Всё плакала и водку покупала,

которой не пивала никогда.

 

Она не будет накрывать столы.

И не заглянет в полный холодильник.

И ёлка для неё крестом могильным,

и мысли все, как мертвецы, голы.

 

Мне в жизни этих глаз не позабыть.

В них пустота - ни болей, ни страданий,

Сухой щелчок - "А у меня забрали..." -

один и мать, и сына смог убить.

 

Стандартное заламыванье рук

не для неё. Ей жалость не по нраву.

Лакала молча горькую отраву

одна под новогодний клёкот вьюг.

 

Мне так хотелось рядом сесть. Обнять.

И помолчать, и выпить это пойло.

Нельзя. Имею право я какое -

живого сына выжившая мать.

И нет мне места за её столом.

И никому там не найдётся места.

И, руку положа на сердце, честно

скажу - Переживаю о своём

и радуюсь, что обошла меня

палёная, из-под прилавка водка,

и как последняя на свете идиотка,

несусь с работы, голову сломя,

и взглядом, и руками - чем могу

и не могу - хватаю грубо сына,

безумно вторю - Не позволю сгинуть.

В гробу видала я эту войну...

В гробу...

 

-7-

 

 

­Я никого ни в чём не упрекаю,

Смеющихся живущих не корю,

Я не молюсь за подошедших к краю,

Не лезу в душу будущему дню.

 

Под новый год не клянчу ни подарки,

ни долголетье, ни безбедный быт.

И мне давно ни холодно, ни жарко,

когда сосед очередной убит.

 

Не больно и не страшно - я привыкла

к толпе безликих опустелых глаз,

к безногим и безруким, как префиксам

к высокопарным метастазам фраз.

К зарёванным, психованным - привыкла,

к молчащим, матерящимся - любым,

не вздрагиваю от чужого крика,

и в ясный день не вижу голубым

безоблачного неба - всюду тучи,

мне вороньё заместо соловьёв

поёт, облюбовавши дуб могучий,

и дуб под этим натиском сдаёт.

 

я не хочу вина, и водки тоже,

мне и без них той дури не унять,

что изнутри злокачественно гложет,

мне собственная кажется кровать

то жёсткой, то колючей, то костлявой,

и с боку на бок , и курю, курю...

и силюсь разглядеть под балаклавой

на небе - восходящую зарю

­

-8-

 

 

­­Чужие сны ко мне приходят в гости

с подарками. Не вытирая ног,

на белую крахмаленную простынь

садятся. Начинают монолог

все разом, перекрикивать пытаясь,

друг друга и локтями, и пинком

отталкивают, оказавшись с краю,

летят с кровати на пол кувырком.

 

А я не сплю. Сижу тихонько в кресле,

за телом наблюдаю и за тем,

что даже сны бывают не безгрешны,

когда хотят присниться сразу всем.

 

Проходит ночь. За окнами светает,

тускнеют фонари, мельчают сны,

я, не меняясь с той, что спит, местами,

на спящую гляжу со стороны...

 

-9-

 

­­По ночам ходили грачи -

всё искали пашни, да вот

не увидеть пашен в ночи -

темнота что хочешь сожрёт.

 

И клевали звёзды грачи

да косили глаз на луну

пухлую, что хлеб во печи,

стылую, что перст на юру.

 

Поклюют все звёзды грачи,

на куски луну разберут

в закоулках каракульчи

темноты ночи от ночи

полнолунья.

Топчется гурт

на пастбищах - кровь с молоком,

Да разрезан напополам

русо-огненным волоском

переплач по колоколам.

Перезвоны по голосам

перепачканы трескотнёй

костровищ то здесь, а то - там.

Сажей пачканной пятернёй

сажень, сгорбленную в плечах,

прачка в омуте простирнёт

да развесит на каланчах -

 

Один ляд куды утечёт,

Видно ль что ли там в темноте

чисто-грязно - на кой он чёрт,

При куриной-то слепоте

разве кто чего разберёт,

Ни лица, ни лика в ночи

не видать - лишь голос (аль глас?)

 

Прилетали в вёсну грачи -

тосковали шибко по нас...

 

 

 

-10-

 

Поминать тебя всуе - последнее дело,

стыдоба через край затрапезной груди,

Но коль нечего мне да и не с кем поделать,

Не суди...

 

Я не знаю, которая пашня бескровней,

Караваев которых бесхитростней дух,

Небо - дико мычащий от страха коровник,

И в затылок земле упирается плуг.

 

Надевая на головы гусениц кокон

из обрывов и комьев запёкшейся зги,

из-за чёрных углов, из замызганных окон

не родившихся бабочек смех стерегли.

 

На угодьях кормушек сжигали гнилушки

ради едкой слезы в подтвержденье улик,

И до изнеможенья держали на мушке

птиц, с оказией не обогнувших тупик.

 

Всё пытались запрячь неуёмные тучи,

обуздать, оседлать и ветра, и дожди,

Взгляд раскосого поля казённостью брючин

раскрошить на припадки вражды.

 

Расстегнуть до пупа первоцветы рубашек,

растянуть до утра нераспущенность зорь,

написать во всё небо - Мне больше не страшно

и услышать в ответ - Бог с тобой

 

 

2023 - 2024 НК

 

Международный интернет журнал Русский глобус