Десять роз. Девятая. Двойное дно
Я уже поставила на стол варенье, печенье, согрела воду и разлила по кружками чай, а мы с Виктором всё молчали, никак не решаясь начать такой непростой для обоих разговор. Слова стряли в горле. Явно же начинать должна была не я... Иначе это будет звучать как оправдания, а оправдываться мне было не за что. Не перед ним... Ему лично я ничего не была должна.
За окном начался настоящий снегопад, и стремительно смеркалось.
— Ну, давай уже поговорим, что ли, — не выдержала я. — А то... вернётся же скоро, — добавила я неуверенно, снова не посмев произнести ставшее таким дорогим мне имя.
Виктор, так и не снявший куртку, мешал в кружке чай. Он поднял на меня глаза, кивнул, и я вдруг увидела, то чего не видела раньше: оказывается, отец и сын похожи намного больше, чем мне казалось. Вот так-то, когда Виктор без своей фирменной улыбки, выражение лица и глаз у него такое же, как у Максима, вернее, это у Максима такое же выражение, как у отца. Черты лица конечно совершенно разные: как я слышала от своего мужа, сын Виктора похож на свою мать — к сожалению, совершенно её не помню, хотя и видела когда-то, но вот глаза у него отцовские. Пронзительные. Затягивающие. Не оставляющие равнодушной. И ещё голос... Оказалось, когда Виктор не пытается сыпать своими хохмами, голос у него почти такой же, как у сына, низкий, негромкий, глуховатый, схожего тембра. А я даже не понимала этого всего... Я просто увлекалась, в двадцать лет Виктором, а сейчас, когда мне за сорок – Максимом, и не вникала в детали.
— Не думал, что нам с тобой такие разговоры вести придётся, — со вздохом начал Виктор и наконец посмотрел на меня прямым взглядом. – Я тебя очень люблю и уважаю, правда, Тома, ты всегда мне нравилась. И по поводу того, что у вас с Максимом происходит... да я не стал бы в это лезть! Я уже говорил: вы не маленькие. И сам я не свят, чтоб учить других, но... Далеко всё у вас зашло, слишком далеко, — он как-то чуть ли ни затравленно обвёл глазами помещение и снова посмотрел на меня. — Надо это прекращать, ты извини...
Я тяжело вздохнула.
— Вот откуда ты обо всём узнал, а? – устало спросила я.
Виктор невесело хмыкнул.
– Чего тут знать-то? У него же на лбу всё написано, — сообщил он. — Что ж я, собственного сына не знаю? Никогда врать не умел, потому и не пытался. А ведёт себя странно уже давно: то было замкнулся в себе, что слова не вытянуть, а в последнее время вдруг радостный стал — прямо улыбка до ушей постоянно, глаза горят. Ну, я и спросил... А он и ответил как есть, — Виктор снова вздохнул и покачал головой. — Я понял, конечно, что у него за события, сразу понял, что он кого-то нашёл и что это не просто интрижка, но чтоб такое...
Я вздохнула. Ну а что? Всё правильно. Правильные отношения отца и сына. Вот так и должно быть: отец видит, что с сыном что-то не так и принимает участие. А сыну нечего скрывать от самого близкого человека, он отвечает как есть.
Разве у меня с Никитой не такие же отношения? Разве мне бы сын подобное не рассказал?!
– Но я думал, у вас так, несерьёзно: мало ли, всякое бывает, повстречаетесь и пройдёт, а оно вон чего... живёте вместе! — продолжал Виктор, искоса бросив взгляд в прихожую, где стояли у порога кроссовки Максима и висела на вешалке его куртка.
А я на миг подумала совсем о другом. Улыбка до ушей и глаза горят, ишь ты... Да я чувствую всё, чувствую. Я нужна Максиму. Это и по его поступкам видно. И это приятно, даже не передать словами, насколько, но... такие отношения трудно прекратить. За них отвечаю не только я, и в этом вся соль. Однако прекратить их придётся, и это я тоже знаю с самого начала.
Опустив глаза и глядя теперь на свои лежащие на столе руки, я лишь кивнула.
— Я всё понимаю, Вить, – уронила я. – К возвращению Кристины мы прекратим это, – ровно, хотя сердце и сдавили ледяные тиски, пообещала я. — Я прекращу, — добавила я твёрдо. И не выдержала, разревелась, тихо, без рыданий и соплей — просто слёзы потекли, и остановить их я уже не смогла. Да и не хотела: что толку? Когда сердце рвётся на части, слёзы — это выход. Без Максима я не знаю, как буду жить и зачем, но он не мой... И он не вещь, которую можно украсть и оставить себе. А ещё он разумный и кажется благородный человек, оставить жену и дочь ради неюной любовницы вряд ли захочет – такое просто было бы абсурдом.
Однако Виктор отреагировал весьма неожиданно.
— Да при чём здесь эта Кристина? — резко вскинулся он. — Если б вопрос был только в ней, стал бы я сейчас заниматься ерундой и встревать в отношения двух взрослых людей! Да я бы, может, даже порадовался сейчас за сына, если б он перестал тратить время на такую жену и изменил свою жизнь.
Я аж прекратила реветь и непонимающе уставилась на него, а Виктор продолжал.
— Ты ж сама увидела, что это за девка, так чему удивляешься? Акулка она зубастая, и сейчас просто показала себя, как я и предсказывал, когда он с ней связывался и когда меня конечно же никто не послушал!
— Подожди, — перебила я. — А как же дочка? Допустим, Кристина не подарок, я её плохо знаю, тебе тут проще, ну а... малышка Марина при чём? С ней как? Вот перестал бы он, как ты выражаешься, тратить жизнь на Кристину, ушёл бы от неё, а дочь? Её ему тоже бросить? — зло спросила я.
– А ты видишь другой выход? — оборвал меня Виктор. — Самое неправильное и глупое на свете — это жить с нелюбимым и не очень хорошим человеком из-за того, что у вас общий ребёнок! Никому этим лучше не сделаешь, поверь. Дети вырастают, уходят в свою жизнь, жертвы не ценят, а ты потом жалеешь о напрасно потраченных годах.
– Я смотрю, ты-то свои годы попусту тратить перестал, чтоб не жалеть, — я сузила глаза: историю о том, как Виктор бросил свою жену с десятилетней дочкой и только что родившимся сыном, знала вся родня. Мне за мгновение стало стыдно: чёрт, это не моё дело, как я могла такое сказать! Однако Виктор не смутился и снова нашёл, что сказать.
— Ты всей этой истории знать не можешь, — произнёс он совершенно спокойно. — Да, я так и сделал. А потом устыдился и вернулся, и вот это как раз было напрасно. Десять лет мы ещё прожили с первой женой, и без ругани редкий день обходилось. В итоге, нервы потрачены, развелись всё равно. И вот теперь дочь почти не общается со мной — так, сквозь зубы, внуков от неё не вижу и почти не знаю. С сыном нормальные отношения удалось сохранить только чудом. Ты думаешь, я ему такого же желаю? Да пусть он лучше бы развёлся, тем более, к этому уже всё давно идёт, не надо было им вообще жениться! Ты ж на свадьбе-то не была, не видела, как она высоко голову держала – победила, добилась, чего хотела. А он с тех пор совсем потух. Мы с его матерью в один голос открытым текстом ему перед свадьбой говорили: не женись, не надо, так ведь нет же, закусил удила: она же беременная, как же иначе, я как порядочный человек обязан. А сейчас... Говорю же, я порадовался бы, если б всё было так просто: ушёл бы он от неё и лучше был бы с тобой!..
Виктор говорил всё громче и эмоциональнее. А меня хоть и кольнула снова женская солидарность, но и лестно стало: лучше со мной... Лучше! Даже Виктор это признаёт!
– Ну, а тогда в чём же дело, Вить? – мой голос вдруг окреп и совсем иначе зазвучал, — твёрдо, с вызовом. – О моём моральном облике заботишься, что ли? Я ведь жена твоего брата...
— Да вот опять не то! — уже достаточно повысив голос, возразил Виктор. — Что Валерка тебя недостоин, я с первого взгляда увидел – мямля он и размазня, ещё и лентяй, каких мало. И всю жизнь им крутит, кто захочет, а с тобой он мужика включает, да не так, как это полагается делать! Прав я? – Я неосознанно кивнула. — Ну вот! И если б об этом была речь, чтоб его не обидеть, я б тебе и сам глазки строить никогда не посмел. Ну, чего краснеешь? А то не видела ни разу за всю жизнь, что мне нравишься! И сама, между прочим, тоже мной заинтересовалась, только вот слишком молодая ты ещё тогда была, рано тебе было начинать грешить. Я и решил, что позже, потом с тобой поближе познакомлюсь, когда повзрослеешь и сама поймёшь, за кого вышла.
Я не выдержала — хотя и грустно мне было, улыбнулась и снова кивнула.
— Да. Всё видела, всё понимала и всё правда, — сдержанно подтвердила я.
– Может, надо было тебе это тогда ещё на мужа твоего глаза открыть, лучше было бы... – вздохнул Виктор. — Не знаю... Чего теперь об этом? Сейчас это уже дело прошлое. О настоящем надо думать.
Он помолчал, не глядя на меня и наконец проговорил спокойно и почти бесстрастно.
– Он тебе наверняка не говорил, так вот, я скажу: ему повышение предлагают, и тогда переведут в головной офис компании, в которой он работает, в Москву. Там, как ты сама понимаешь, другие правила, другая жизнь и другие деньги. Дали время подумать до пятнадцатого января. Если он согласится, то далеко пойдёт.
– Так это ж замечательно! — просияла я. От внезапной радости я даже из-за стола вскочила, руками взмахнула. – Вить, какая новость! Я за него так рада, что просто слов нет! Ой, как хорошо! Ну, он молодец, он такого и заслуживает!..
— Сядь, — устало и кисло велел мне Виктор, и я почему-то подчинилась. — Он не хочет ехать.
— В смысле? Почему?!
— Потому что у него здесь есть ты.
— И при чём тут... – начала я и осеклась, мгновенно всё осознав.
— Так вот, Тамара, мы и подошли к сути разговора. Дело серьёзное, сама видишь, работа у него любимая, делает он её на отлично, не у каждого так бывает. Сейчас ещё и перспективы рисуются просто невероятные, у нас тут таких с роду не было и не будет. Парень молодец, — это я без ложной скромности говорю, с гордостью за него, и ты со мной не можешь не согласиться, раз с ним так близко знакома. Так вот, о чём я хочу попросить в связи со всем сказанным,— он, кажется, набрал побольше воздуха в лёгкие. — Отпусти его. Не порть ему жизнь.
— Так я не держу...
— Держишь.
Слово упало как камень в пустой колодец, и повисла тишина, глухая и плотная. Мне буквально показалось, что я потеряла слух. А потом стали появляться звуки, этак постепенно от тихих к более громким... Снег за окном падал и шелестел. Часы настенные тикали. Холодильник работал... Какая-то машина мимо дома проехала. Петарда где-то совсем близко грохнула, потом ещё и ещё.
То, что начинало подниматься во мне, походило на смерч. Нечто чёрное, бесформенное, сметающее всё на своём пути. Когда видишь такое из окна, надо бежать. Прятаться в погреб. Или можно посмотреть в другое окно, в то, из которого смерча не видно. Посмотреть и сделать вид, что ничего там, на просторе полей, нет, не чернеет и не закручивается воронкой, и попытаться жить дальше. Примерно так я и сделала.
Виктор прав, признала я. А Максим слишком молод, и может не понимать, что предложения, подобные тому, которое он получил, каждый день не поступают. И он может неправильно оценить то, что у нас происходит, придать этому слишком большое значение. Так бывает в молодости. Я сама насупала на такого рода грабли, да так, что расплачиваться пришлось всю жизнь. У Максима и так всё пошло как-то неправильно, нет в его жизни любви, которой он достоин, жена его не понимает и не поддерживает, так пусть хоть с работой будет всё хорошо.
А я, в отличие от него, взрослая, и всё понимаю. Понимаю, что вот сейчас он может упустить нечто важное, идущее ему прямо в руки, и раз уж он мне так дорог, должна постараться не допустить такого. Предложение о повышении в его жизни – это как ласточка, предлагающая дюймовочке лететь с ней. Во второй раз она может и не прилететь. Мои собственные ласточки давно все улетели, я знаю, как это грустно, и не имею права позволить другому прозевать свою из-за глупых сантиментов, тем более, не имею права позволить этого тому, кого люблю больше жизни.
А смерч в моей собственной душе... да он был неизбежен! Ничего. Я выстою и против него. Я переживу, соберу свои обломки и буду жить снова.
Настроив расплывающуюся перед глазами реальность обратно, заставив себя казаться такой же как прежде, чтоб даже и голос не дрогнул, я посмотрела на Виктора. Тот тоже на меня смотрел, нахмурившись: он видел, что со мной происходит. Он всегда хорошо ко мне относился и даже сейчас кажется понимал меня. Но он хороший, любящий отец, пусть и стал таким с опозданием: сын разумеется ему дороже всех на свете.
– Я тебя услышала, — проговорила я без единой эмоции. — Не беспокойся: то, что зависит от меня, если оно зависит, я сделаю. Не позволю ему похоронить карьеру из-за меня.
– Спасибо, — глухо и как-то надтреснуто произнёс Виктор и поднялся из-за стола. Всё было сказано. И ему было пора.
Он шёл к двери, а я смотрела вслед. Да, сын похож на него, очень похож, – та же походка, та же грация движений. Сколько ему, шестьдесят пять, кажется? А выглядит хорошо: до сих пор ещё не повернётся язык назвать его дедом или стариком, – мужчина в расцвете лет, ни больше, ни меньше! Максим наверное тоже будет долго молодо выглядеть...
Не буду провожать его, решила я, сам найдёт дорогу. Наверное, мы больше никогда и не увидимся – зачем? После таких откровений вряд ли можно оставаться просто родственниками и добрыми друзьями, и он понимает это так же как я.
У самой двери Виктор обернулся.
— Что, так понравился Максим? — спросил он с горечью.
Я смогла только кивнуть ему в ответ. Перед глазами проплывали прожитые за последние полтора месяца моменты. Их один за другим поглощал смерч. Голоса у меня не было: сказав хоть слово, я бы разрыдалась. Мне следовало молчать. Но наверное всё это было видно по моему лицу.
– Прости меня, – уронил Виктор и вышел.
...Моя машина простояла с неделю при постоянных перепадах температуры и повышенной влажности воздуха, и поэтому завелась далеко не сразу. А потом ещё долго прогревалась... В итоге, уехать быстро у меня не получилось: Максим вернулся раньше, чем датчик температуры показал, что уже можно трогаться.
– Ты куда собираешься? Что случилось? — забросал он меня вопросами, открыв водительскую дверь в моей машине, и я просто повернула в зажигании ключ, заглушив двигатель: теперь уже никуда! Хотела просто тихо сбежать, но не вышло. Не избежать мне разговора с ним, не избежать...
Снова наступила какая-то оглушительная тишина. Максим так и стоял рядом со мной, а я просто смотрела вперёд перед собой и молчала. На лобовое стекло тихо падали крупные тяжёлые белые хлопья, искрясь при вечернем освещении...
— Ну, понятно. Отец приезжал, да? — полуутвердительно произнёс Максим.
Я несколько раз кивнула, не поворачивая головы. Приезжал... Какая разница? Если б и не приезжал, если б не было этого разговора с Виктором, мы бы всё равно расстались с тобой, Величайший...
Я наконец нашла в себе силы посмотреть на Максима. Какой же он всё-таки молодой и красивый, подумалось мне, как же сильно я его люблю, как же буду скучать! И как жаль, что даже не обниму его больше, хотя бы на прощание...
Только вот он был другого мнения о том, что будет дальше, и на мою просьбу отогнать машину, чтобы освободить мне дорогу, просто покачал головой.
— Нет.
— Ну почему? — с мольбой в голосе спросила я: надо, надо уезжать, и поскорее!
— Потому что я тебя не отпущу, пока мы хотя бы не поговорим, – совершенно спокойно ответил Максим. — Пошли в дом, мне холодно, — он зябко поёжился и запахнул расстёгнутую куртку.
Ну да, подумалось мне, действительно не жарко ему, куртка тоненькая, а под ней только рубашка... белая, та, которую я сегодня утром гладила... И вообще, он одет с расчётом на то, что в машине отлично работает печка, и мёрзнуть на улице не придётся. Как же снег живописно ложится на его прямые угольно-чёрные волосы, уже не в первый раз это замечаю... Наверное, он будет красиво седеть, когда подойдёт положенный возраст, – жаль, я не увижу этого. Но сейчас-то ещё можно посмотреть! И да, он, наверное, прав: поговорить надо. Так будет... цивилизованно, — ну мы же взрослые умные люди! Смогли красиво начать отношения, надо суметь их так же красиво окончить. Хотя... не о красоте всё это, нет! И я всё равно, в любом случае уеду и больше в этот дом не вернусь.
Со вздохом я вышла из машины и пошла в дом следом за Максимом, продлевая эту агонию...
Стоило нам оказаться в прихожей, как он обнял меня, крепче
обычного, даже слегка судорожно, и я не смогла заставить себя не поддаться такому искреннему порыву. Прижалась к нему и долго слушала, как бьётся его сердце. Сильно оно билось, неровно, выдавая его состояние – теперь совсем не верилось во внешнее спокойствие Максима.
Боги, да за что же мне это всё? Я ведь не выдержу сейчас, разревусь опять и никуда не поеду! Я... не смогу без него! Лучше смерть, чем так!
Лучше смерть.
– Что, вот так бы и уехала запросто, бросила бы меня? — спросил он тихо, почти шёпотом, при этом так и не разжимая объятий. И я всё же не выдержала, разрыдалась, уткнувшись в его плечо.
— Нет...
***
Время перевалило за полночь. И как всегда горел торшер. И как всегда, я не спала: мне хотелось ловить каждый миг. Теперь я уже знала: это всё. Скоро всё... Но можно хоть наглядеться на него напоследок? Пусть он спит, а я буду смотреть.
Сильное нервное возбуждение, охватившее меня как итог разговора с Виктором, теперь слетело: в объятиях Максима я всегда успокаивалась, душа моя теплела, и любая беда отступала. Отступила и сейчас, да только понимала я, что это как обезболивающее: рано или поздно оно перестанет действовать, и снова станет больно.
Пусть станет, пусть, я готова! Но спасибо вам, боги, за то, что дали мне ещё одну ночь, чтобы наглядеться и запомнить... Чтобы впитать как можно больше тепла этого удивительного человека, — мне оно понадобится, чтобы как-то дальше жить. И вообще, спасибо за него. За то что он есть. За то, что он, хотя бы недолго, но был моим.
Я, наверное, люблю его больше всех и всего в этом мире, даже больше, чем своих детей. Слышала когда-то, что так и должно быть: мужчину, любимого, того, кого сердце выбирает в спутники жизни, и положено любить больше всех и всего. И за то, что я, хоть и вот так, слишком поздно, почти в конце жизни, узнала, как это, тоже спасибо.
— Величайший... — почти неосознанно прошептала я. Я с ума сходила и от него самого, и от его имени тоже.
Максим, как ни странно, открыл глаза, губы тронула улыбка. Глаза были усталые, но, кажется, довольные: так нервно начавшийся вечер прошёл с неожиданной пользой. И никуда я, конечно же, не уехала...
— Это ты... что имеешь в виду? — спросил он в тон мне, тоже почти шёпотом.
– Твоё имя это означает: Максим — "Величайший", кажется, по латыни.
Я прилегла рядом с ним, обняла, до боли зажмурив глаза, прижалась плотно, всем телом, как всегда ощутив готовность обнять в ответ: и мягкость в этом была, и сила, и нежность, и страсть.
Люблю, не могу! До слёз люблю.
— Надо же... сколько лет живу, никогда и не думал о таком, — проговорил Максим после довольно продолжительной паузы. – Это правда?
— Ну, если не веришь, в интернете посмотри, — наигранно-равнодушно посоветовала я.
Он помолчал.
— Нет, почему же, верю. Это очевидно. Я просто не задумывался, — ответил он с лёгким самодовольством.
Ну а что? Величайший – он и есть Величайший.
– А твоё что означает? — спросил Максим. Теперь он отстранился от меня, повернулся на бок, подпёр голову рукой, и сам меня рассматривал. Часы как всегда не снял, — о да, он с ними почти никогда не расставался!
— Я не знаю, — ответила я.
Я обманывала. Моё означало в буквальном смысле "финиковая пальма", в широком – эталон красоты. Меня назвали в честь бабушки, и я давно, с доинтернетовских времён, ещё из библиотечной энциклопедии знала, что означает моё имя. Только сейчас это знание было ни к чему... Если только для поэтического образа: Величайший передохнёт в пальмовой тени и отправится дальше на подвиги и завоевания. А Пальма останется там, где была, посреди бесплодной пустыни, и только ветер, песок и палящее солнце как и раньше будут её вечными друзьями. Но о Величайшем Пальма никогда не забудет...
Хм. Даже красиво.
— Максим, что нам теперь делать? — неожиданно даже для самой себя, спросила я. — Тебе же уезжать скоро!
А он был готов и к вопросу, и к началу не очень приятного разговора, по крайней мере, ни капли не удивился. Только кивнул, на спину перевернулся закинул руки за голову, с минуту помолчал и озвучил то, что думал по данному поводу.
— А что нам делать? Вариантов немного, вернее, всего лишь один.
— Какой?!
— Ты поедешь со мной.
Я мгновенно села на кровати, уставившись на него.
Что???
Максим, снова уже было закрывший глаза, открыл их и тоже на меня уставился — выжидательно. Он молчал. И я тоже. Я сама не знала, что произнесу, потому что мыслей в голове роилась масса, буквально каша какая-то там варилась.
— Нет! — отрывисто произнесла я, и это, наверное, был мой первый неправильный ответ. Максим такого, по всей видимости, не ожидал, потому что изменился в лице и тоже сел на кровати.
– Почему? – удивлённо спросил он.
– Я уже говорила: менять в жизни я ничего не планировала. И у меня есть муж, вообще-то!
Максим очень быстро совладал с собой.
– Я тоже не планировал. Теперь планирую, — отпарировал он. – И... может быть я чего-то не понимаю, но по-моему, муж, который так и не заметил за полтора месяца, что жена не живёт дома — это не очень хороший муж.
Это было первое и единственное его высказывание в адрес моего мужа, с которым я, если честно, на сто пятьдесят процентов была согласна. Однако, произнесённое Максимом, меня оно задело — сама не знаю, почему. Наверное, слишком на пределе были нервы. Я ответила резко, нехорошо, по сути, перешла на личности.
— Кристина тобой, я смотрю, тоже не сильно интересуется, уехала и почти не звонит, — проговорила я. Отвратительно вышло, что ни говори... Но Максим только плечами пожал.
— Я с этим разберусь как-то, — ответил он. Глаза его на миг полыхнули, но он снова быстро взял себя в руки и напрямую добавил: – Скандала из-за твоего мужа или моей жены, из-за того, кто хуже, а кто лучше, я не допущу, как ты ни старайся. – помолчал и продолжал: — Ты что, хочешь обязательно поссориться и уйти? Зачем? Тебе плохо со мной?
Я закрыла руками лицо: опять у меня потекли проклятые слёзы.
— Мне хорошо! Но так просто не бывает, понимаешь? Не бывает! И я обещала твоему отцу, что не буду тебя держать... – призналась я. – И не знаю, как это сделать, я не могу...
— Это моя жизнь, а не его. И я не безвольный, чтобы меня можно было удержать там, где я удерживаться не хочу, — он потянулся ко мне, обнял, уложил рядом с собой. Я сдалась. Устоять против его объятий для меня было невозможно: слишком в них было тепло; я, наверное, за всю жизнь впервые так отогрелась. — Ничего делать не нужно, в том числе и слушать моего отца, — говорил Максим. — Просто поехали со мной. Что и как будет, мы разберёмся со временем.
Я порывисто вздохнула, практически всхлипнула.
— Нас с тобой осудят... все! – изрекла я. – Ты понимаешь это?
– Ну, предположим, не все. Я вот с матерью недавно говорил, рассказывал ей про тебя, и она мне сказала, что лишь бы у меня всё было хорошо и всё устраивало, остальное неважно. Да и отец, поверь, в два счёта успокоиться, когда узнает, что предложение о повышении я принял и что на днях уезжаю, — это для него важнее моральной стороны вопроса . Ну... в основном да, людям это не понравится, нас не похвалят, особенно твой муж и моя жена, но... разберёмся, говорю же! Мы не маленькие и никому ничего не должны. Те, кому действительно нужны, привыкнут к тому, что мы вместе. Что до разницы в возрасте, которая тебя, как я вижу, здорово напрягает, тут придётся смириться, с этим ничего не поделаешь.
— Тебе хорошо говорить, ты молодой. А я состарюсь, и ты бросишь меня, потому что зачем тебе будет нужна старуха, когда вокруг столько молодых и красивых девушек, — проговорила я несколько капризно, но Максим на это лишь фыркнул.
— Или ты встретишь кого-нибудь более солидного и взрослого, с большими деньгами, подумаешь, зачем тебе несерьёзный пацан, и сама меня бросишь. Может же такое быть? Да запросто. И вообще, что угодно может быть, но разве это повод отказываться друг от друга сейчас?
Я вздохнула.
– Да может ты и прав, но... Я ещё и за сына переживаю... Он здорово разозлится, когда узнает.
Максим помолчал.
— Твой сын не ребёнок, он всего лишь немного младше меня, и ему ты тоже ничего не должна.Ты вырастила его, дала образование и даже жильё, и ничем больше не обязана, можешь устраивать свою жизнь, — сказал он. — Всё будет хорошо, поверь. Кстати, вот интересно, – добавил он с улыбкой, — а за дочь ты почему в этом смысле не переживаешь?
Я пожала плечами.
— Не знаю. С Динкой мы не так близки, как с Никитой. Она давно замужем, и мне думается, я ей не так уж и нужна. Она, конечно, любит отца, но и видела всю нашу с ним жизнь. Тем более, ей попросту не до этого всего: она ждёт ребёнка, вот, что для неё важней. – Я вздохнула. – Вот как уедешь? Обещала же с внуком помогать...
— Решим и это, — заверил Максим. И повторил: — Всё будет хорошо.
Я закрыла глаза, покачала головой.
– Никто не может знать, будет хорошо, не будет... – вздохнула я. — Мне страшно, Максим. Просто почему-то очень страшно.
— А ты не бойся. Ты же не одна.
Я замерла, пытаясь переварить услышанное: ведь всю жизнь ждала хоть от кого-нибудь этих слов. И не думала, что услышу их от такого молодого мужчины, когда самой мне уже перевалит за сорок. Боги, а ведь могла не дождаться совсем...
А Максим тем временем продолжал:
– Сейчас пройдут праздники, и мне почти сразу придётся уехать. А ты тут пока тоже решай вопросы со всем: увольняйся, подавай на развод, и приезжай ко мне.
Я вдруг напряглась.
— Подожди, – остановила его я. – Ну, предположим, с разводом понятно, а вот с работой как мне быть? Я только что добилась этой должности, на меня понадеялись. Меня так просто не отпустят!
Максим хмыкнул.
– Попроси перевода, значит. Магазины этой сети по всей стране есть, и, разумеется, есть в столице, уж в каком-нибудь из них точно потребуется директор или хоть на ступень ниже пока можно устроиться. В крайнем случае, есть же другие сети... Ну, хорошо, в самом крайнем, я помогу тебе: у нас полно вакансий, ты, похоже, человек трудолюбивый и обучаем, и потому какая-нибудь из них тебе точно подойдёт. Только мне кажется, что этого не потребуется: ты молодец, и со всем справишься сама.
– У тебя всё так просто! – не выдержав, ввернула я. – Я в таких больших городах никогда не жила! Никто меня нигде в этой Москве не ждёт...
— Да никого никто нигде не ждёт, — перебил меня Максим. — Но если об этом думать, ничего и никогда в жизни не получится. К тому же, зачем тебе нужно, чтоб тебя где-то ждали? Думай о том, что я тебя теперь жду. Всегда.
Я не верила своим ушам: всё действительно так просто? Не надо его никуда отпускать, а можно просто... ехать с ним? Удивительно, что при таком раскладе я даже данное Виктору обещание не нарушу! А работу я конечно найду, это вообще не вопрос! Пусть даже действительно придётся уволиться из сети и заново что-то искать. Ну да, это уже будет столица и всё такое, но ведь и я не лыком шита: работяга, и это как минимум. И да, я умею учиться и способна очень быстро освоиться хоть где. И пусть даже будет нелегко, но такую цену заплатить я вполне готова, за то, чтоб быть с ним — готова однозначно.
О, боги!
Забрезжившая надежда заставила вздохнуть глубоко и легко и на какое-то время почувствовать себя самой счастливой на свете. Ну что, подумалось мне, и правда, поверить в происходящее, что ли? Он ведь меня ни одного разу не обманул... Хотя, мы ведь и знакомы совсем недолго. Но как же хочется, чтоб всё вот так и было, как оно рисуется. Интересно вот, почему мы все такие, несмотря на не самый весёлый жизненный опыт и горечь пережитых разочарований, раз за разом всё верим и верим в хорошее, когда нам хорошо? Глупость ли это или способ остаться в живых? Не знаю. Одно знаю: хочу быть с ним. Всегда. Как он сказал – всегда.
— Хорошо, — выдохнула я, — убедил. Я поеду с тобой. Буду надеяться, что мы уживёмся вместе, – я отстранилась и заглянула ему в лицо.
Максим одарил меня своей невероятной улыбкой, и несколько минут мы просто молча лежали, обнимая друг друга. Я чувствовала, что за все сорок два года не была так счастлива, как в этот момент.
Кто ж знал, что будет дальше, кто ж мог это знать... Воистину, жизнь меняется за секунды! Или мы сами меняем её.
И зачем я только поднялась, заглянула ему в лицо и спросила о Кристине?.. Вернуться бы в этот идиотский момент жизни, я б лучше вырвала себе язык, чем начала выяснять, как он теперь поступит, что намерен делать в отношении жены и дочки.
— Да ничего, — проговорил он как всегда спокойно. — Завтра заберу их от её родителей, всё ей расскажу, да и вещи соберу. Это будет честно. Ты тоже, кстати, поговори со своим на днях. Если боишься такого разговора, я пойду с тобой, хочешь?
Я маленько опешила, но после услышанного от него решила больше не удивляться.
— Да ну, — весьма спокойно отказалась я, — что ж, думаешь, я сама не справлюсь? Конечно, оно неприятно, но я и не собираюсь вдаваться в подробности, просто скажу, что ухожу от него и всё, остальное он потом сам узнает. Не хочу скандала, вот правда, раньше хотела, теперь — нет. Только уж после Нового года это всё будет, хорошо? Мне завтра нелёгкий день предстоит, и во сколько он закончится, не знаю. Потом хоть немного отоспаться надо, а второго числа как раз с ним и поговорим.
— Напрасно, — возразил Максим. — Зачем оставлять на потом разговор, от предвкушения которого неприятно. Скажи ему как можно скорее, да и забудь. Впрочем, как знаешь. Я Кристинке всё скажу, как только до дома доедем. Сказал бы и по дороге, да жить охота, – он холодно улыбнулся.
Это прозвучало неожиданно цинично, да и по всему было видать, что предстоящее ничуть его не трогает. То есть, Максиму буквально всё равно, как Кристина отреагирует на известие о том, что вскоре ей предстоит остаться одной с маленьким ребёнком. Его это не волновало и никак не напрягало. А вот у меня прямо волосы зашевелились. Я даже не смогла больше оставаться так близко от него – отстранилась, а потом и вовсе встала с постели.
– Ты куда? — спросил Максим.
— На кухню. Чаю хочу, — ответила я, накинула халат и вышла.
Чаю хочу... Всю жизнь отвечала вот так Валерке, когда у нас начинался неприятный разговор, в котором, как я точно знала, ни к какому общему знаменателю прийти не удастся, поэтому лучше его сразу не начинать. Лучше налить в чайник воды из фильтра, нажать на кнопку, усесться на табуретку у стола и подумать. О чём? В этот раз, о совсем молодой женщине, которой уже завтра предстоит известие о скором разводе, но она пока об этом даже не подозревает.
Чайник начал понемногу шипеть, пока что тихо, словно бы исподволь... А в голову повезло непрошенное воспоминание, — странно, мне казалось, что я даже уже не помню этого.
...Жили мы с Валеркой тогда в некоем дальнем спальеом районе нашего города. Это как раз после того лета было, того самого, которое я провела вдали от мужа в квартире сестры, и была у нас теперь почти идиллия: институт мой муж закончил, кое-как на работу устроился, хоть и ужасно далеко от дома, а я продолжала сидеть с детьми. Только вот муж каждый день приезжал домой и был ласковым и елейным.
Динке уже было больше двух лет, Никите – год и четыре месяца, и росли они оба спокойными и понятливыми. Я проблем с ними не знала, потому что никуда они не лезли, шума создавали немного, ели всё подряд и с аппетитом, по ночам спокойно спали и почти не болели. Удивляясь тому, как же быстро растут дети, я начинала подумывать о том, чтоб выйти уже хоть немного поработать, потому что денег по-прежнему катастрофически не хватало. И тут, как-то под вечер к нам заглянул Виктор, двоюродный брат Валерки. Виделись мы нечасто, и потому визиту его я очень удивилась: надо же, с чего бы? Он никогда к нам не заходит, хотя, как я слышала, живёт где-то совсем уж по соседству. Но конечно я пригласила гостя на чай, поддержала разговор.
С Виктором всегда было легко, — от него прямо исходили дружелюбие и непринуждённость. К тому же, он насыпал моим сыну и дочке пару горстей конфет из своего кармана, и они, довольные, тут же занялись их поеданием. Я не была против: сама ещё была по сути дитё дитём, на пороге двадцатилетия, сама недоела сладкого в детстве, считала, что запретить ребёнку есть конфеты – это издевательство, а ещё знала точно, что никакой аллергии у Дины и Никиты нет. Итак, пока детки ели конфетки, мы с родственником разговаривали. И предложил мне тогда черноглазый харизматичный красавец Виктор поработать с ним, вернее, у него, — вот ведь, на ловца-то зверь бежит! Работа была самая обычная, продавцом, в частном магазине, который держала его жена. Я пожала плечами и пообещала посоветоваться с Валеркой. Работы такой я не боялась: ну да, с деньгами и с людьми, да, там, где есть ночные смены и продают алкоголь, но зато рядом с домом, под началом у родственника, да и по мне такое: с детства мать таскала меня с собой на работу, и я буквально выросла в магазине, уже к шестнадцати годам освоив многое из того, что следует уметь продавцу.
Валерка, узнав о предложении Виктора, пришёл в восторг: да, конечно, иди и работай, раз такое дело! А с детьми моя мама посидит: будем ей на неделю отвозить, а потом забирать.
Чайник шипел всё сильнее...
...Валерка повадился отвозить на неделю к свекрови не только детей, но и себя: ему так ближе было до работы и всё такое, да и мама хоть с детьми не одна будет. Я теперь была не против его отсутствия: любовь моя к нему по сути давно сошла на нет, да и одной на рабочей неделе мне было спокойнее: не приходилось ни готовить, ни убирать, ни присматривать за детьми. Я оставалась одна в квартире и буквально ловила кайф: можно было спать едва ли ни до самого выхода из дома, чего с рождения детей не случалось ни разу. Ела я на работе, – мы с напарницами прекрасно варили себе пельмени или ещё чего перехватывали, а домой можно было возвращаться когда и какой угодно. Я и возвращалась когда угодно после долгих посиделок в подсобке, – эх, ну и весело же было!
Магазин был довольно большой, и, собственно, занимался им только Виктор. Жену его, дебелую даму лет пятидесяти пяти, я за всё время работы видела два раза: этакая бизнес-вумен она была, в короткой шубке из стриженной норки, с мелированным "карэ", красными ногтями как у вампира, несуразно ярким макияжем и огромным как кирпич сотовым телефоном. Ещё у неё машина была, опель-кадет, стрёмного такого бежевого цвета, девки, коллеги мои, от зависти умирали, а я лишь фыркала: тьфу, а не машина, могла б хоть перекрасить. Меня, как типа родственницу, Вера Ивановна не трогала, а вот девчонкам доставалось по первое число, когда она приезжала, — к счастью, это случалось нечасто. Да и немудрено было недовольство хозяйки персоналом: все до одной, общим количеством семь человек, работали они абы как, порой пили прямо на работе, к тому же, все дружно были они по уши влюблены в Виктора и почти все хотя бы по разу с ним весело зажгли.
Чайник зашипел громко, почти оглушительно: совсем скоро раздастся щелчок, и кипяток будет готов.
...В самый разгар зимних морозов сучилось так, что одна из моих коллег, девчонок из моей смены заболела, другая отпросилась на похороны — в захолустном городке, где-то в области у неё умерла мать, третья же работала в ночь. Из дневных в этой смене осталась только я. Как раз были новогодние праздники, и выдернуть кого-то из другой смены оказалось дохлым номером. Виктору, чтоб не упускать праздничную выручку, ничего не оставалось, как поработать в магазине самому. Вместе со мной.
За неделю, что мы провели с ним бок о бок, я получила денег как за месяц: платил Виктор всегда хорошо, а тут просто подкинул денег – типа к празднику и за то, что не подвела. Но деньги мне были теперь не нужны: я даже не запомнила, на что они ушли в итоге. Я думала о том, что впервые с того момента, как познакомилась с Валеркой, влюблена в другого человека, думала, ненавидела себя и всё равно не могла не думать. Чёрные глаза Виктора заполнили весь мой мир и каждый миг жизни. Нет, я никак это не проявляла или же мне казалось, что не проявляю. Я просто обмирала, каждый раз как видела его или хоть слышала голос, в голове роились фантазии одна другой неприличнее, и как бы я себя ни одёргивала, тёмное и страстное где-то внутри меня только разрасталось. Юная дурочка... наверное, всё это было написано у меня на лбу.
Щёлк – чайник согрелся. Нужно бы заварить свежий чай, да неохота... подолью кипятка в утреннюю заварку.
...На выходной неделе, сидя на кухне у свекрови и начищая по её заданию картошку, я с восторгом рассказывала ей о Викторе: вот это человек, вот это мужчина! И весело с ним, и интересно, и платит он хорошо, и не придирается! Я б с ним только и работала хоть всю жизнь!
Свекровь окатила меня холодным злым взглядом – а я и не заметила, что ей не нравится разговор, щебетала аки плашка!
— Только пить с ним не вздумай, — предупредила она. — От него чего хочешь можно ждать.
— В каком смысле? – не поняла я.
– В прямом! – рявкнула свекровь. — И вообще, не связывайся с ним. Ничего в нём хорошего нет, хоть он и племянник мой родной.
– Но как я могу... я у него работаю... – растерялась я.
– Как знаешь. Только не жалуйся потом, если что. И не говори, что не виновата, — буркнула свекровь.
Я ничего не поняла тогда. Мне только за Виктора обидно стало: такой хороший человек, за что ж так про него? Ну да, бросил он жену с детьми, но наверное, она злая была, издевалась над ним, ругалась постоянно – за что ж ещё можно бросить? А свекровь вообще может ничего в этой истории не знает, просто не упускает повода поумничать. И главное, дружит же с его матерью, тётей Бэллой, своей бывшей невесткой, в гости к ней ездит, с Виктором в глаза улыбается, а за глаза — такие гадости. Странно.
Прийдя к выводу, что моя свекровь просто вредная старуха, любящая сунуть нос не в своё дело, я закрыла тему. Сегодня суббота, думала я. А в понедельник мне снова на работу, я увижу Виктора... Боги, какая же я стерва, я так этого хочу!
Чай дымился в кружке. Я, зацепив ложечку вишнёвого варенья, отхлебнула глоток.
Чай на кухне в гордом одиночестве. Так же, как было дома с мужем...
...Новый год на работе отмечали намного позже, числа двенадцатого, когда все мероприятия остались позади, и схлынула суета. Просто собрались все сотрудники с обеих смен, закрыли магазин и уселись за стол. Восемь нас, девушек и женщин и Виктор, первый парень на деревне.
Почти сразу к своей граничащей с дрожью радости я обнаружила себя в фаворитках в тот вечер: Виктор уселся рядом со мной и только за мной одной ухаживал. Нет, вёл он себя как всегда: смеялся, смешил, не обходя вниманием никого, но от меня не отходил и на шаг. И пошёл меня провожать после застолья, несмотря на то, что окна моей квартиры было видно с порога магазина.
Честно говоря, я была уже готова на всё, хотя и пьяна ровно настолько, чтобы всё понимать и потом помнить. И снова был зелёный свет: ни Валерки дома, ни детей, ни Виктора никто не ждал — жена его челночила и как раз была в отъезде. Плюс пустая квартира, в которой можно было делать что угодно хоть целую рабочую неделю, на которую я осталась одна...
Не пей с ним! Всего можно ожидать от него! Да я больше всех этого ожидаю, может быть! И я не маленькая, я всё поняла!..
Я не дождалась даже того, чтоб он меня за руку взял или в щёчку поцеловал, и от злости не сомкнула глаз до самого утра. Чего он тогда добивался? Зачем весь вечер меня обхаживал? И почему потом, всю следующую неделю словно избегал меня, даже в глаза больше ни разу не посмотрел?
Чай закончился, я налила себе ещё.
...Неприятный разговор я услышала случайно: Алька, девушка лет двадцати пяти, работавшая в другой смене, беседовала с Виктором. Ну как беседовала? Рыдала, взывая к его состраданию. Они думали, все продавцы заняты в зале – был час-пик и большая очередь, а я зашла в подсобку за тряпкой и ведром, чтобы подтереть растёкшееся по полу молоко. Видимо, зашла я слишком тихо и оказалась вне зоны их видимости, потому что на меня никто не обратил внимания. Пара минут – и я более чем уловила суть.
Аля была беременна и зашла сказать об этом тому, кто был в её положении виноват. А что получила в ответ? О, я, оказывается, на всю жизнь это запомнила!
— Мне не нужен твой ребёнок. Мне вообще не нужны дети. Я не для того ушёл от жены, чтобы снова повесить себе на шею этот хомут. Денег тебе на аборт я дам, но на большее не рассчитывай.
Если б я услышала это где-нибудь, вне магазина, в котором работала, то пожалуй, и не узнала бы голос Виктора: настолько он был другим, злым и холодным.
Я доработала тогда неделю и больше не вышла. Прекрасный черноглазый Виктор здорово упал в моих глазах, и работать с ним я больше всё равно не смогла бы. Он оказался просто циником с двойным дном: кадрил всех подряд, сам выбирал в жизни то, что удобно и плевать хотел на тех, кому испортил жизнь. А свекровь моя была права.
...Со вздохом, я поднялась из-за стола, вернулась в спальню. Максим давно спал, на животе, подложив под голову правую руку, что ужасно неудобно, на мой взгляд.
Мне придётся его разбудить. Так хочется лечь рядом, обнять, поехать с ним в Москву... хоть погладить на прощание по тому плечу, на котором татуировка. Но нет... Нет. Это всё.
Ты был хомутом в жизни своего отца, пока не вырос и не перестал требовать слишком много заботы. Кому нужен маленький болезненный мальчик? Пусть с ним морочается мать. А отец подождёт, пока мальчик вырастет в юношу, потом в молодого мужчину, и им станет можно гордиться и вообще, много чего будет можно. Нельзя будет уже только одного: привить этому мужчине ответственность за своих настоящих и будущих детей и понимание того, насколько слаба только что родившая женщина.
Ты был хомутом для отца. Такой же хомут для тебя твоя дочь. И так же, как отец, ты хочешь поступить: нашёл себе женщину старше себя, и пофиг, что любви к ней нет – с ней удобно. Как ты говорил? Спокойно. "Я впервые больше чем за год так спокойно уснул." Где-то даже лестно, но это не может быть основой жизни, моей, по крайней мере. На несчастье твоей жены и дочки, Максим, я своё счастье строить не собираюсь. Спасибо за всё, но мне пора.
Поспи ещё немного. Я пока оденусь и соберусь. Много времени это не займёт – я сюда почти ничего не привозила. Я бы тихо ушла, даже не потревожила бы тебя, но не выгоню свою машину без того, чтобы выгнать твою. Да и в целом, прятаться не имею намерения: ты должен всё знать, про то, что я поняла каков ты – в том числе.
---------------
Предыдущая глава
Читать сначала
